Пишет Гость:
27.10.2013 в 00:12
давай его сюда! броманс-вальвера много не бывает!
*истомившийся закащег*
закащег, ты пожалеешь. но ладно
обоснуя нет, просто что-то там про пост-канон, если бы никто не умер.
над прикосновениями я думаю, на самом деле(((
чуть больше тысячи словЕму не нравится чувствовать себя псом, который, пробегав весь день на свободе, всё же возвращается назад, к хозяину. Не потому что так безопасней и не за кормёжкой — а потому что таков он по своей природе, и ей невозможно противоречить.
Впрочем, в первый раз он пришёл с объяснением.
— Поймали Тенардье, — сказал Жавер тогда, хмурясь, раздражаясь на неловкость, которую чувствовал под пристальным взглядом Вальжана, и протянул истёртые, полуистлевшие газетные вырезки. — Вот, при нём нашли. Тут о вас.
Вальжану бумаги не интересны — это было ясно. Он не попытался прочесть, не протянул руку, чтобы взять, он едва взглянул на них, а потом снова уставился на Жавера, и во взгляде читалось напряжённое ожидание.
— Возьмите, — пробормотал Жавер и повторил: — Тут о вас.
Вальжан покачал головой:
— Это всё равно.
— Тогда я пойду.
— Идите
Но двинуться с места было нелегко, и Жавер сказал:
— Воды попить не найдётся?
Вальжан махнул куда-то вправо и скрылся в соседней комнате. Это, видимо, значило разрешение.
Жавер долго шарил взглядом по тёмной кухне, пока наконец не увидел ведро с водой и деревянный ковш рядом.
Воду тогда он выпил залпом, но в горле всё равно было сухо. Он стоял посреди кухни, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. А потом ушёл, не собираясь больше видеть ни этот дом, ни его хозяина.
Он приходит через две недели, и у него нет оправдания. Он просто приходит, потому что не может не прийти. Дом по-прежнему тёмен и тих. И нужно долго колотить кулаком по двери, пока наконец не раздаются шаги — шаркающие, не слишком уверенные. И разумней было бы уйти — его не ждут здесь.
Но от звука этих шагов он просто прирос к земле.
— У вас всегда темно? — сказал он, когда дверь приоткрылась. — Я не буду вас арестовывать, я уже один раз это сказал. И повторяю ещё раз. Последний.
Вальжан только кивнул. Он изменился — не за прошедшие две недели, но за то время, которое пролетело с их — той самой — встречи, которая сломала всё, что было так тщательно выстроено за долгие годы. Переменился — как будто потерял всю свою силу и постарел за короткое время сразу за все прошедшие годы — да ещё на несколько лет вперёд.
— Вам не на что купить свечи? — спросил только Жавер.
— Они не нужны. Хватает света фонаря.
В этот раз он не просит воды. Он хочет кивнуть и уйти, но вместо кивка или общепринятых слов на прощание осторожно касается руки, которой Вальжан придерживает дверь. В этой руке нет прежней силы, она принадлежит глубокому старику, и эта мысль невыносима. Он спешит прочь, твёрдо зная, что вернётся.
И возвращается, конечно, возвращается — спустя всего три дня. Дом по-прежнему тёмен и пуст. Теперь Жавер знает, что Козетта уже давно вышла замуж, но не может такого быть, чтобы она и её муж — обязанный жизнью тестю — не навещали Вальжана.
В этот раз стучать долго не пришлось — дверь открылась почти сразу же. И Вальжан в этот раз заговорил первым:
— Что вам?
Из дома отчётливо тянуло затхлостью.
— Вы давно проветривали?
Вальжан попытался закрыть дверь, но Жавер выставил перед собой руку и удержал дверь открытой. И вздрогнул от неожиданности, что ему это удалось.
— Пустите дверь.
— Нет. Небольшой сквозняк не повредит. Вы больны?
Вальжан снова попытался закрыть дверь, и снова ему это не удалось.
— Я не болен.
— Не сказал бы. — Жавер несколько мгновение смотрел Вальжану в лицо. Глаза у того запали, лицо осунулось. И взгляд потух. — Вы больны.
В тот раз он уходит быстро, почти бегом, ни слова не сказав на прощание, но на следующий день оправляет врача по знакомому адресу с настоятельным требованием отнестись к пациенту с самым тщательным и дотошным вниманием — и поменьше слушать его возражения.
И возвращается — не может не вернуться — всего через день.
— Я выгнал вашего доктора, — сообщил Вальжан, открыв дверь немного шире, чем до сих пор.
— Знаю, он передал мне всё. Я могу войти?
— Зачем?
— Шёл быстро, в горле пересохло.
Вальжан посторонился, и достаточно места, чтобы пройти, не коснувшись его. Но Жавер всё-таки задел его руку локтем.
— Пейте и уходите, — донеслось вслед.
Но Жавер уходить не спешил. Он обошёл дом, открыл все окна, какие только смог, а потом, когда затхлость пропала из воздуха, тщательно закрыл их. Вальжан не возражал, но и не помогал, просидев всё это время в комнате, куда Жавера не пустил.
Перед уходом Жавер — как много дней и месяцев назад — кладёт руки Вальжану на плечи и долго всматривается в его лицо, ища в этих переменившихся чертах что-то знакомое.
— Я не знаю, — говорит он вместо прощания, — как заставить вас съесть немного бульона. Но всё же поешьте.
И идёт прочь. На улице свежо, но руки у него горят.
Он приходит — строго говоря — через день, рано-рано утром. Пришёл бы раньше, но около часа ночи пришли дурные вести — Тенардье снова бежал. Этой крысе вновь повезло оказаться на свободе.
Это стало — уважительным, важным даже — но всё же лишь поводом прийти.
Он зашёл, не дожидаясь приглашения, легко толкнув дверь. Воздух внутри был свежим, отметил он про себя. И лицо Вальжана — не таким землисто-серым, как в прошлый раз. Но, может, это просто свет утреннего солнца смягчил краски.
— У вас кофе есть? — спросил Жавер первым делом. Дурные новости лучше сообщать не с порога.
— Нет.
— А поесть?
— Вы сюда зачем пришли?
Жавер пристально глянул ему в лицо. И вдруг понял, что перемена не примерещилась: взгляд Вальжана прояснился, лицо было бледным, но не серым. И — Жавер протянул руку и сжал пальцы на предплечье Вальжана — силы вернулись, пусть и не полностью.
— Вы лечитесь, — констатировал Жавер. — Это хорошо. Плохо другое — Тенардье сбежал.
Это Вальжана как будто не заинтересовало, но Жавер, с нажимом, продолжил:
— Те бумаги, что мы у него забрали. Они у меня.
— Это не важно. — Вальжан не сбросил его руку со своей.
— Важно. Для меня, если не для вас.
— Вы за этим здесь?
Во второй раз он снова не заметил вопроса.
— Что-то изменилось? Ваша дочка приходила?
— Зачем вы здесь? — теперь Вальжан говорил с нажимом. — Бумаги — это повод.
Но у Жавера в то утро всё равно нет времени на долгие разговоры, а потому он уходит, быстро, почти бегом — ему нужно торопиться. Его ждёт служба.
Он возвращается через неделю, хотя не собирался, а потом ещё через день, и снова, снова, снова. Ему не нравится чувствовать себя псом, который, пробегав весь день на свободе, всё же возвращается назад, к хозяину. Но кто он такой, чтобы спорить с собственной природой?
URL комментария*истомившийся закащег*
закащег, ты пожалеешь. но ладно
обоснуя нет, просто что-то там про пост-канон, если бы никто не умер.
над прикосновениями я думаю, на самом деле(((
чуть больше тысячи словЕму не нравится чувствовать себя псом, который, пробегав весь день на свободе, всё же возвращается назад, к хозяину. Не потому что так безопасней и не за кормёжкой — а потому что таков он по своей природе, и ей невозможно противоречить.
Впрочем, в первый раз он пришёл с объяснением.
— Поймали Тенардье, — сказал Жавер тогда, хмурясь, раздражаясь на неловкость, которую чувствовал под пристальным взглядом Вальжана, и протянул истёртые, полуистлевшие газетные вырезки. — Вот, при нём нашли. Тут о вас.
Вальжану бумаги не интересны — это было ясно. Он не попытался прочесть, не протянул руку, чтобы взять, он едва взглянул на них, а потом снова уставился на Жавера, и во взгляде читалось напряжённое ожидание.
— Возьмите, — пробормотал Жавер и повторил: — Тут о вас.
Вальжан покачал головой:
— Это всё равно.
— Тогда я пойду.
— Идите
Но двинуться с места было нелегко, и Жавер сказал:
— Воды попить не найдётся?
Вальжан махнул куда-то вправо и скрылся в соседней комнате. Это, видимо, значило разрешение.
Жавер долго шарил взглядом по тёмной кухне, пока наконец не увидел ведро с водой и деревянный ковш рядом.
Воду тогда он выпил залпом, но в горле всё равно было сухо. Он стоял посреди кухни, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. А потом ушёл, не собираясь больше видеть ни этот дом, ни его хозяина.
Он приходит через две недели, и у него нет оправдания. Он просто приходит, потому что не может не прийти. Дом по-прежнему тёмен и тих. И нужно долго колотить кулаком по двери, пока наконец не раздаются шаги — шаркающие, не слишком уверенные. И разумней было бы уйти — его не ждут здесь.
Но от звука этих шагов он просто прирос к земле.
— У вас всегда темно? — сказал он, когда дверь приоткрылась. — Я не буду вас арестовывать, я уже один раз это сказал. И повторяю ещё раз. Последний.
Вальжан только кивнул. Он изменился — не за прошедшие две недели, но за то время, которое пролетело с их — той самой — встречи, которая сломала всё, что было так тщательно выстроено за долгие годы. Переменился — как будто потерял всю свою силу и постарел за короткое время сразу за все прошедшие годы — да ещё на несколько лет вперёд.
— Вам не на что купить свечи? — спросил только Жавер.
— Они не нужны. Хватает света фонаря.
В этот раз он не просит воды. Он хочет кивнуть и уйти, но вместо кивка или общепринятых слов на прощание осторожно касается руки, которой Вальжан придерживает дверь. В этой руке нет прежней силы, она принадлежит глубокому старику, и эта мысль невыносима. Он спешит прочь, твёрдо зная, что вернётся.
И возвращается, конечно, возвращается — спустя всего три дня. Дом по-прежнему тёмен и пуст. Теперь Жавер знает, что Козетта уже давно вышла замуж, но не может такого быть, чтобы она и её муж — обязанный жизнью тестю — не навещали Вальжана.
В этот раз стучать долго не пришлось — дверь открылась почти сразу же. И Вальжан в этот раз заговорил первым:
— Что вам?
Из дома отчётливо тянуло затхлостью.
— Вы давно проветривали?
Вальжан попытался закрыть дверь, но Жавер выставил перед собой руку и удержал дверь открытой. И вздрогнул от неожиданности, что ему это удалось.
— Пустите дверь.
— Нет. Небольшой сквозняк не повредит. Вы больны?
Вальжан снова попытался закрыть дверь, и снова ему это не удалось.
— Я не болен.
— Не сказал бы. — Жавер несколько мгновение смотрел Вальжану в лицо. Глаза у того запали, лицо осунулось. И взгляд потух. — Вы больны.
В тот раз он уходит быстро, почти бегом, ни слова не сказав на прощание, но на следующий день оправляет врача по знакомому адресу с настоятельным требованием отнестись к пациенту с самым тщательным и дотошным вниманием — и поменьше слушать его возражения.
И возвращается — не может не вернуться — всего через день.
— Я выгнал вашего доктора, — сообщил Вальжан, открыв дверь немного шире, чем до сих пор.
— Знаю, он передал мне всё. Я могу войти?
— Зачем?
— Шёл быстро, в горле пересохло.
Вальжан посторонился, и достаточно места, чтобы пройти, не коснувшись его. Но Жавер всё-таки задел его руку локтем.
— Пейте и уходите, — донеслось вслед.
Но Жавер уходить не спешил. Он обошёл дом, открыл все окна, какие только смог, а потом, когда затхлость пропала из воздуха, тщательно закрыл их. Вальжан не возражал, но и не помогал, просидев всё это время в комнате, куда Жавера не пустил.
Перед уходом Жавер — как много дней и месяцев назад — кладёт руки Вальжану на плечи и долго всматривается в его лицо, ища в этих переменившихся чертах что-то знакомое.
— Я не знаю, — говорит он вместо прощания, — как заставить вас съесть немного бульона. Но всё же поешьте.
И идёт прочь. На улице свежо, но руки у него горят.
Он приходит — строго говоря — через день, рано-рано утром. Пришёл бы раньше, но около часа ночи пришли дурные вести — Тенардье снова бежал. Этой крысе вновь повезло оказаться на свободе.
Это стало — уважительным, важным даже — но всё же лишь поводом прийти.
Он зашёл, не дожидаясь приглашения, легко толкнув дверь. Воздух внутри был свежим, отметил он про себя. И лицо Вальжана — не таким землисто-серым, как в прошлый раз. Но, может, это просто свет утреннего солнца смягчил краски.
— У вас кофе есть? — спросил Жавер первым делом. Дурные новости лучше сообщать не с порога.
— Нет.
— А поесть?
— Вы сюда зачем пришли?
Жавер пристально глянул ему в лицо. И вдруг понял, что перемена не примерещилась: взгляд Вальжана прояснился, лицо было бледным, но не серым. И — Жавер протянул руку и сжал пальцы на предплечье Вальжана — силы вернулись, пусть и не полностью.
— Вы лечитесь, — констатировал Жавер. — Это хорошо. Плохо другое — Тенардье сбежал.
Это Вальжана как будто не заинтересовало, но Жавер, с нажимом, продолжил:
— Те бумаги, что мы у него забрали. Они у меня.
— Это не важно. — Вальжан не сбросил его руку со своей.
— Важно. Для меня, если не для вас.
— Вы за этим здесь?
Во второй раз он снова не заметил вопроса.
— Что-то изменилось? Ваша дочка приходила?
— Зачем вы здесь? — теперь Вальжан говорил с нажимом. — Бумаги — это повод.
Но у Жавера в то утро всё равно нет времени на долгие разговоры, а потому он уходит, быстро, почти бегом — ему нужно торопиться. Его ждёт служба.
Он возвращается через неделю, хотя не собирался, а потом ещё через день, и снова, снова, снова. Ему не нравится чувствовать себя псом, который, пробегав весь день на свободе, всё же возвращается назад, к хозяину. Но кто он такой, чтобы спорить с собственной природой?
@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Жавер, пейринг: вальвер, тред: 65
-
-
22.11.2013 в 16:54Это сравнение в самую душу. Он ведь на самом деле такой.
Спасибо автору, кто бы он ни был, спасибо Складу.