[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

23.03.2014 в 20:28

Всем "Мальчишника в Вегасе"!

модерн-ау, похмельный драббл

Сознание возвращалось постепенно. Сначала появилось ощущение прохладного дерева под щекой, затем осознание нестерпимо бьющего в глаза солнца, потом уши стали воспринимать голоса снаружи. Грантер открыл глаза, поморгал, сфокусировался и отчаянным усилием встал с пола. Покачиваясь посреди разгромленной комнаты отеля, он осмотрелся: яркие носки Курфейрака торчали из-под кровати, Легль печально свернулся в кресле, Жоли бабочкой раскинулся на кровати.
- Доброе утро,- Комбефер слабо махнул рукой с дивана и протянул ему стакан, возможно, с водой.- Держи, станет лучше.
Грантер с сомнением посмотрел в мутные воды. Вчера с такого вот стакана началось веселье. Наверное. Он как-то смутно помнил.
- На форуме обещали, что в голове просветлеет.
- Не помешало бы,- вздохнул Грантер.
Курфейрак выполз из укрытия, посмотрел на друзей мутным взглядом и побрёл в ванную. Через секунду он вернулся обратно, значительно быстрее. Вид у него был довольно бледный.
- Там,- всхлипнул он,- в ванне… мёртвая девушка.
- Эй!- донеслось из ванной.- Я не девушка, и я жив. К сожалению.
К унылой компании присоединился Прувер в усыпанном блёстками платье.
- Где моя одежда?- грустно спросил он.- И почему я спал в ванне?
- Тебе показалось, что это отличная идея,- пожал плечами Грантер.- Ты считал себя аквариумной рыбкой.
- Кажется, мы играли в карты,- неуверенно припомнил Комбефер.- И поставили на кон твой костюм. Я мог бы сказать точнее, если бы у меня осталась запись нашего вечера, но я потерял камеру.
- Досадно. Хотелось бы знать, у кого я одолжил это чудесное, хотя и неудобное платье.
Друзья посидели в молчании, глядя на покосившуюся картину.
- А всё не так уж плохо,- сказал Курфейрак, к которому постепенно возвращалось жизнелюбие.- Номер почти цел, мы живы и относительно невредимы.
- Подожди, ещё выяснится, что нас объявили в розыск. Кстати, о розыске – в каком именно баре мы потеряли Баореля?
- Не помню.
- Надо его найти.
- Надо.
- Надо выйти на улицу.
- Надо.
- С другой стороны, Баорель не пропадёт.
- Не пропадёт.
Похмельная логика Комбефера увяла, не принеся плодов. Друзья изучали мирный пейзаж на картине и значительно менее мирный пейзаж в номере.
- О, твоя камера.
- Где?
- На люстре.
Посмотрели на люстру.
И тут вязкую тишину пронзила сирена, иерихонская труба, глас судьбы – проще говоря, телефонный звонок.
- Да?
- Где вы?- прощебетала Козетта – на вкус Грантера, слишком высоким голосом.
- Мы… рядом,- обтекаемо ответил он.
- Хорошо. Вы ведь успеете к пяти?
- Конечно. Разве мы можем пропустить столь важное событие?
- Я тоже надеюсь, что вы придёте на свадьбу Мариуса. Особенно сам Мариус.
- Да, конечно,- отозвался Грантер.
- Так до встречи?
- До встречи.
Грантер посмотрел на телефон в священном ужасе.
- Мариус.
Друзья поняли его мгновенно.
- О боги.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 95

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

17.04.2014 в 18:18

Велл, чуть больше половины.
"грантер-козодой" + "сколько бородатых женщин скрывается в темноте" + "анжольрас ВНИЗАПНО человек" прилагаются.
Ебнутый крэк, от серьезности повествования менее ебнут он не становится.
Все штампы в одну кучу.
Преслэш.
Вроде все.

читать?

Анжольрас уже час не мог отделаться от мысли, что на него кто-то смотрит.
Все бы ничего, но в его комнате – небольшой, но чистой комнатке под самой крышей, которую он снимал уже два года - кроме него никого не было. Юноша со вздохом поднял голову от книги и оглянулся на дверь - возможно, зачем-то заглянула квартирная хозяйка. Но дверь была плотно закрыта, и он был уверен, что никто ее не открывал.
Краем глаза он приметил какое-то движение за окном, довольно большим и низко расположенным для чердачного, и присмотрелся. На карнизе сидела упитанного вида серая птица и, склонив голову, разглядывала сидящего над учебниками юношу.
Прихватив кусок хлеба, оставшийся от завтрака, Анжольрас медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть незваного гостя, подошел к окну и осторожно открыл его. Он ожидал, что птица улетит, едва он подойдет к подоконнику, но к его удивлению, та только отступила неровными скачками к углу карниза и не улетела даже когда он высунулся в окно.
- Эй, - осторожно позвал он, протягивая хлеб. – Иди сюда.
Птица боком подскочила к юноше и с явным любопытством посмотрела на хлеб, потом на него, и Анжольрасу почему-то стало неловко.
- Ты такое не ешь? – спросил он, чувствуя себя полным дураком и радуясь, что никто не видит, как он разговаривает с птицей – тот же Курфейрак не удержался бы от шуточки, а уж если бы это увидел болтливый Грантер, все, даже случайно забежавшие в «Мюзен» незнакомцы знали бы, что Анжольрас уже и птиц склоняет в свою республиканскую веру.
Птица подскочила чуть поближе, разинула клюв и разом отхватила половину куска – Анжольрас от неожиданности выпустил остальное, и хлеб упал на карниз. Юноша удивленно моргнул, пытаясь понять, показалось ему или распахнувшийся клюв действительно был настолько огромным, что в него с легкостью поместился немаленький кусок хлеба.
Птица же тем временем, не теряя времени даром, подскочила к краю карниза и заглотила второй кусок, предоставив юноше возможность рассмотреть гигантский клюв еще раз.
- С ума сойти, - негромко сказал Анжольрас и тут же удивленно нахмурился: ему показалось, что с интересом разглядывающая его птица кивнула. Да нет же, быть такого не может. Просто наклонила голову, это же, кажется в их птичьих привычках.
«Надо Комбефера спросить», - подумал про себя юноша, разглядывая хаотичные пестрые пятна и полосы на крыльях и не думавшей улетать птицы.
- Больше ничего нет, - на всякий случай сказал он. – Или ты ручной? Улетел и заблудился? Или надоело сидеть в клетке, и сбежал?
Он протянул руку к птице, намереваясь погладить, но та немедленно вспорхнула и улетела, моментально затерявшись между черепичных крыш.

Грантер тяжело выдохнул и привалился к стене.
Анжольрас точно заподозрил неладное, когда он зачем-то машинально кивнул - это было все, что Грантер мог в птичьем облике, кроме утробного потрескивания и урчания. Хотя нет, вряд ли, иначе стал бы он тянуться, чтобы погладить симпатичную залетную пташку, если, конечно, можно назвать симпатичной здоровенную птицу с клювом, раззявливающимся на полголовы, и выпученными глазами.
Из всех птичьих обличий, которыми богата земля, Грантеру досталось едва ли не самое страховидное – хуже разве что стервятник. Под стать человеческому, подшучивал он про себя – вслух о таком говорить не стоило, вряд ли кто по достоинству оценит признания типа: «Знаете что, друзья мои, а ведь на самом деле моя семья из тех же корней, что жеводанские звери, но вот ведь какое дело – корней не звериных, а птичьих, поэтому в сумерках, если старина Грантер пожелает, он отращивает здоровенный кривой – вот просто точь-в-точь мой нос, сразу узнаете – клюв и пестрые крылья, да порхает себе над городом, поглядывая на людей сверху вниз, преинтереснейшее зрелище, тоже как-нибудь попробуйте».
«И почему из меня не получилось жаворонка или там попугайчика, или хотя бы воробья», - с досадой думал он, бредя по улице куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону кабака у Менской заставы. – «Почему именно чертов козодой, да еще и здоровенный, не чета тем, что водятся в предместьях? А говорят, Леглю не везет…»
Хотя, решил он по некотором раздумии, все было не так плохо. Анжольрас, кажется, ничего не имел против козодоя у себя за окном. Имело смысл прилетать почаще. Пожалуй, он прилетит завтра, а послезавтра дастся себя погладить, как будто зазевавшись. И вообще, как он раньше не додумался до такого замечательного способа любоваться на Анжольраса иначе, чем сидя в темном углу с бутылкой?
Грантер самодовольно улыбнулся и зашагал быстрее. Хорошо все-таки, что от птиц не пахнет винными парами.

URL комментария


Пишет Гость:

17.04.2014 в 18:19

блин, оно в комментарий не влезает О_О

читать дальше?

Козодой прилетел, как обычно, с наступлением сумерек, прошелся туда-сюда по карнизу и деликатно постучал в стекло. Бог знает, было у него какое-то чутье на то, когда Анжольрас возвращается домой или он просто приучился прилетать в одно и то же время туда, где ему постоянно перепадало лакомство, но прилетал он уже второй месяц.
Откуда он прилетал, Анжольрас так и не понял: птица каждый раз исчезала за домами, моментально растворяясь в темноте.
Юноша набросил редингот и открыл окно, поежившись на ноябрьском холоде. Он не разрешил хозяйке законопачивать его на зиму, отговорившись тем, что ему душно и для защиты от холода хватит и ставен. На самом деле ему почему-то по необъяснимым для него самого причинам казалось неправильным прекращать ежедневную кормежку странной птицы с плоской головой и коротким клювом, растягивающимся в широкий рот, похожий на недобрую хищную улыбку. Поначалу в сочетании с немигающим взглядом круглых желтых глаз это казалось ему жутковатым, но понемногу – или ему это казалось – он научился различать в птичьих глазах проявления вполне понятных человеку чувств.
Сейчас козодой явно был рад его видеть и нетерпеливо крутился на месте в ожидании, пока ему протянут ужин – или что это для ночной птицы, завтрак? Он осторожно склевал смятую половинку крутого яйца, протянутую юношей, которого не покидало ощущение, что птица намеренно осторожничает, чтобы не клюнуть руку с кормом.
- Все-таки ты ручной, - задумчиво констатировал Анжольрас, стряхивая с ладони остатки яйца на карниз.
Козодой спорить не стал и подскочил к нему поближе, задрав голову и словно вглядываясь в молодого человека.
- Такое ощущение, что ты хочешь запомнить меня в лицо, - заметил Анжольрас.
Козодой повернул голову набок, прикрыв круглые глазищи, и затарахтел – звук, который он издавал, Анжольрас мог назвать только так. Медленно и осторожно протянув руку, юноша провел пальцем по пестро-серой птичьей грудке, и, к его удивлению, козодой затарахтел еще громче и совсем запрокинул голову, позволяя поглаживать себя. К еще большему удивлению юноши, птица не моргнула глазом и тогда, когда он второй рукой погладил по встрепанному оперению на спине. Анжольрас и не подозревал, что птица может быть похожа на мурлычащего кота. Особенно такая птица.
- Комбефер говорил, что ты слишком крупный для обычного козодоя, - тихо, чтобы не спугнуть молчаливого собеседника, сказал юноша. – Не кошка ли тебя воспитывала? Или тебя учили подражать кошке там, откуда ты улетел? - он сам не замечал, что улыбается, глядя на блаженствующую птицу, переминающуюся с прикрытыми глазами с ноги на ногу.
Приоткрыв один глаз, козодой взглянул на Анжольраса и почему-то вытаращился, плюхнулся на хвост и как-то боком вспорхнул с карниза и улетел, издав вой, похожий на заводской гудок. Юноше оставалось только растерянно посмотреть вслед птице.

Грантер тяжело рухнул на заскрипевшую под ним узкую незастеленную кровать – какая тут к чертям разница, что на ней творится, если почти всегда спишь одетым. Пол и потолок покачивались, вызывая давящую тошноту. Сейчас он был противен сам себе: запаниковал, как идиот, едва не рухнул с карниза, сбежал, да еще и пошел после этого в «Коринф» и долго сосредоточенно и в кои-то веки молча напивался, толком не понимая, что он на самом деле пытается заглушить – то ли воспоминание об улыбке, невинной и мягкой, от которой строгое лицо Анжольраса вдруг изменилось так, что грозный херувим на мгновение превратился в сияющего архангела, то ли увиденное в темной витрине давно разорившейся книжной лавки, в которую он едва не влетел и в которой мелькнуло сначало отражение уродливой встрепанной птицы, а потом – помятого и ненамного более привлекательного небритого человека с кривым от нескольких переломов носом.
- Не знал, что ты кому-то можешь так улыбаться, - пробормотал он, прикрывая глаза. – Тем более, мне.
Хотя ему ли? Нет, не ему. Птичке козодою, клюющей корм с рук или глотающей его широким, как улыбка паяца, ртом. Птичке с мягкими перьями, которую можно почесывать и гладить. Птичке, которая не посмеивается над всем, что ты так любишь и ценишь, и не смотрит на тебя не то с пьяной нежностью, не то с пьяной же насмешкой.
- Плохи мои дела, - рот сам собой скривился от горького смеха, рвущегося наружу, - плохи же мои дела, раз у такой безобразной птахи больше шансов на твою дружбу, чем у меня самого, а, Анжольрас?
В памяти снова всплыло юное и свежее лицо в мягких отсветах лампы на столе, сначала серьезное и сосредоточенное, потом незаметно для себя просиявшее теплой улыбкой - и резко посуровевшее, замкнувшееся, словно застывшее в защитной маске холодного презрительного снисхождения.
Часто ли он вообще так улыбался? Многие ли могли похвастаться тем, что видели, как теплеет строгий взгляд вождя грядущей в каком-нибудь обозримом будущем революции и как лицо озаряется от улыбки – белый и розовый мрамор под рассветным июньским солнцем?
Хотя вряд ли хоть кто-то из его друзей придавал этому такое значение.
И вряд ли кто-то знал и уж тем более придавал особое значение тому, что Анжольрас почти не улыбается, даже когда остается один, что ест немного и совсем уж скромно, спокойно, но твердо пресекая попытки квартирной хозяйки подсунуть ему лишний кусочек пирога или другого лакомства и каждый раз облегченно выдыхая после ее ухода, что вообще не позволяет себе почти никаких излишеств, кроме, пожалуй, горячей воды для мытья чаще, чем надо, что подолгу засиживается после возвращений из «Мюзена» за книгами, что-то ищет, вчитывается, отчеркивает, словно выискивает в своих книгах тот самый правильный способ устроить свободу, равенство и братство сразу и для всех и уже в полушаге от того, чтобы его найти…
И что никогда не гасит лампу, когда ложится спать.

Анжольрас проснулся от хлопка оконной рамы и порыва ветра, ворвавшегося в окно и скользнувшего по ногам. Он приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в мрак, окутавший комнату, едва ветер задул горящую на столе лампу.
В комнате было тихо, только свистел ветер да стучала время от времени распахнувшаяся створка окна. Взгляд выхватывал из сумрака очертания стула, заваленного книгами стола, старого рассохшегося шкафа, искаженные темнотой. За это он ее и не любил - по крайней мере, он говорил так себе сам, когда еще в детстве заставлял себя находить привычные дневные очертания в нагромождениях ночных теней и не давать воли скорому на страхи воображению. Воображение поддалось, поддалась и ночь - так он думал, пока не перебрался в Париж два года назад и не проснулся впервые посреди ночи, разбуженный шорохом в дальнем углу. Он предпочел сразу же зажечь свечу и больше не гасил свет на ночь - кроме тех двух ночей с год назад, когда у него оставался вынужденный срочно искать новое жилье Комбефер.
И вот теперь лампа погасла, в окно дул холодный ветер. Темнота опускалась на плечи тяжелым покрывалом, стискивала грудь, затуманивала взгляд, искажая привычные очертания всего, что днем было просто вещами.
Юноша осторожно откинул одеяло, стараясь не производить лишних звуков: даже скрип старой кровати, неизбежный от резкого движения, заставил бы его застыть на месте с бешено бьющимся сердцем. Он потянулся к столу, на котором обычно лежали спички, и замер – за стеной слышался шорох.
Тяжелые шаги по скрипучему полу ...
Запах женского пота, кухни и какого-то противного жира…
За спиной громко стукнула оконная рама, возвращая к реальности.
«Возьми себя в руки», - одернул себя Анжольрас. – «Просто найди спички и зажги лампу».
В этот момент он готов был себя ненавидеть за все более суетливые и бестолковые движения, за глаза, которые едва различали в потемках, что лежит на столе, за громко колотящееся сердце, грохот которого заглушал остальные звуки. Спичек нигде не было – то ли он уронил их, когда убирал разложенные по столу книги, то ли куда-то переложил. В окно ворвался порыв ночного ветра, взъерошил волосы, хлестнул по голым ногам, скользнул холодной рукой под ворот ночной сорочки.
- У вас, сударь, такая кожа – ну просто сахарная, так бы и съела. Счастлива, должно быть, ваша матушка, что родила такого красавчика...
Сердце заколотилось так сильно, что пришлось опуститься на кровать, чтобы хоть немного его успокоить. Ничего, до утра не так долго, несколько часов без сна он переживет. Он поджал замерзшие ноги, заставляя себя дышать спокойно. Нельзя, не сметь бояться, он всего-то куда-то уронил спички, они найдутся утром, а кто-то живет в темноте и холоде постоянно, и ему сложно представить, как можно к этому привыкнуть. Если у них все получится, никому не надо будет привыкать к холоду и мраку. Должно получиться…
Хорошо, что сейчас его никто не видит, подумал Анжольрас, прикрывая глаза, испуганно вжавшийся в стену вождь революции – на редкость нелепое зрелище. И он знал по меньшей мере одного человека, который от души над этим бы посмеялся. Ничего другого от Грантера, увидь он такую картину, юноша, во всяком случае, не ожидал…
От окна раздался протяжный глухой вой, и он, чудом сдержав крик, уставился в темноту. На подоконнике смутно виднелся силуэт вертящей плоской головой растрепанной птицы.
Тяжело хлопая крыльями, козодой перелетел к нему на постель и задрав голову, уставился на него блестящими круглыми глазами.
- Быстро ты вернулся, - Анжольрас сам не ожидал такого облегчения в собственном голосе. – Уж извини, но добавки у меня нет.
Разинув клюв, козодой залихватски взвыл, едва ли не камнем рухнул с кровати, тут же вспорхнул обратно с чем-то квадратным и явно не помещающимся даже в широкую птичью пасть и осторожно приземлился юноше на плечо. В протянутую ладонь Анжольраса упал коробок спичек.

URL комментария

Пишет Гость:

17.04.2014 в 18:21

и ещо кусочек

читать дальше?

Грантер сидел на краю кровати, задумчиво разглядывал заснувшего Анжольраса и вздыхал. Отчасти он был даже рад, что юноша заснул, потому что вид вздыхающей птицы наверняка поразил бы даже Анжольраса, имеющего крайне ограниченные познания в этой области.
Ему чертовски хотелось погладить спящего по мягким золотистым кудрям, может быть, даже поцеловать в лоб или в щеку, но гладить крылом было неудобно, целовать клювом – еще неудобнее и наверняка опасно, а в человека Грантер превращаться опасался: как ему выкручиваться, если Анжольрас проснется и увидит, что в запертой комнате с благополучно закрытым окном он не один? И неизвестно еще, что было хуже – необходимость придумывать объяснение, что он забыл в чужом жилье посреди ночи, или паника, которую он уже видел сегодня в напряженном взгляде сжавшегося на кровати юноши, и которая могла и повториться.
«Кошмар рода птичьего», - покаянно подумал Грантер, - «Наверняка я его напугал, темно, холодно, ставни стучат и… и вой козодоя в распахнутом окне. Кто бы не испугался?»
Конечно, сейчас лампа была зажжена: Грантер был благодарен ночному зрению козодоя и тому, что оброненные спички валялись на относительно видном месте. Анжольрас, кажется, успокоился и даже благодарно почесал голову птице, прежде чем задремать (тут Грантер снова вздохнул – едва ли он мог рассчитывать на такое отношение, будь он сейчас в своем обычном виде). Но застывшее от страха бледное лицо юноши, обычно спокойное и уверенное, никак не выходило у него из головы. Все-таки это был Анжольрас, которого вряд ли могла напугать влетевшая в окно ночная птица или что-то в этом роде.
Нет, в самом деле, не может же он бояться обычной темноты, да еще настолько сильно, что впал в панику, просто оставшись без света. Только не Анжольрас, от взгляда которого даже самый бессовестный и отчаянный разбойник с большой дороги устыдился бы и смущенно скрылся с глаз. Только не рожденный из солнечного света Анжольрас, чей вид сам по себе разгонял темноту. Только не Анжольрас, чьей сдержанности и строгости к себе позавидовал бы сам круглоголовый старик Кромвель.
- … Только не ты, ты ведь не можешь бояться такой ерунды, как темная комната, - черт побери, он произнес все это вслух? А если он случайно разбудит Анжольраса?
- Ну не идиот ли я после этого? – пробормотал Грантер, но вместо собственного голоса услышал скрипучее тарахтение. У того, что он не мог превратиться обратно в человека, были свои плюсы – он мог говорить все, что угодно, не боясь рассердить Анжольраса.
Он потерся головой о щеку спящего юноши, осторожно сдвинул клювом упавшие на лицо волосы и вспорхнул на спинку кровати ждать утра.

tbc и все такоэ

URL комментария

Пишет Гость:

21.04.2014 в 15:27

Хэээй, кто-то хотел козодоефичка?
он на самом деле пошел медленнее, чем я думал, но и оказался длиннее, поэтому это еще не конец.
традиционно - все ООС, автор пишет крэк и гладит свои маленькие грязные кинки, нихераневычитано (тм)

читать дальше?

Декабрьский вечер был мрачным и хмурым, и даже в теплом «Мюзене» было меньше народу, чем собиралось обычно. Впрочем, Грантер, похоже, сидел там едва ли не с утра и даже успел наболтаться в свое удовольствие и ограничивался тем, что время от времени вклинивался с шуточками в рассказ Баореля о том, как накануне он с какими-то фабричными рабочими сбегал от полиции, принявшей их за воришек.
Анжольрас рассеянно слушал рассуждения Комбефера, стараясь не тереть при друге ноющие с утра виски. Не то, чтобы Комбефер бы обиделся на такой явный намек на усталость и нежелание слушать, но с него сталось бы расспросами вытянуть из Анжольраса, что последнюю неделю тот почти не спит и с рассвета до полуночи занят то учебой, то какими-то делами их маленького кружка, то переводами, которые он брал, не желая пускать на нужды революции родительские деньги. После этого его наверняка мягко, но настойчиво выпроводили бы отсыпаться. Он не мог себе этого позволить, не сейчас. Сначала надо хотя бы договориться со всеми, с кем он собирался, и закончить семестр…
- … Анжольрас? Ты меня слышишь? - голос Комбефера вытащил его из мутной теплой дремоты.
- Извини, я задумался, - он все-таки потер висок, тупая боль в котором усилилась.
- Я иду домой, - спокойно повторил Комбефер. - Завтра с утра мне ехать к матери, надо собраться и выспаться.
- Надолго?
- На неделю, до начала экзаменов, - Комбефер поднялся и похлопал его по плечу. - Тебе тоже стоит пойти домой поспать. Ну, доброй ночи.
- Доброй ночи, - отозвался Анжольрас.
Остальные тоже расходились, кто – домой, кто – развлекаться дальше, и в конце концов, кроме него в комнате остался только Грантер, стоявший в оконном проеме с почти допитой бутылкой. Он отсалютовал ей последним уходящим студентам, поставил бутылку на подоконник и с нерешительным видом подошел к Анжольрасу.
- Анжольрас, - нерешительно начал он голосом, в котором чувствовалось, что стоявшая на окне бутылка была далеко не первой за сегодня. – Я должен кое в чем тебе признаться…
Анжольрас удивленно поднял голову.
- В чем же?
- Анжольрас, я… - он встряхнул головой, - нет, это звучит слишком паршиво, но я должен это сказать.
- Грантер, - нет, это не может быть правдой, хотя когда так слипаются глаза и ноют виски, все возможно, - ты что, куда-то дел деньги, которые мы собирали на патроны?!
- Нет, - удивленно мотнул головой Грантер, - они у Курфейрака. Я… нет, я не могу сказать… - он стукнул кулаком по столу.
Анжольрас удивленно оглядел его, пытаясь понять, в чем настолько ужасном пытается сознаться Грантер.
- Так в чем дело? – переспросил он.
- Ты не захочешь меня видеть, если узнаешь.
- Ты бонапартист? Тебя подослала полиция, и все это время ты доносил на нас? Ты разболтал кому-то о том, что мы делаем, и сегодня меня арестуют? – что Грантер еще может скрывать такого, в чем не решится ему признаться?
- Я козодой.
- Хорошо хоть не полицей… Прости, кто ты?
- Козодой, который прилетал к тебе под окно все это время, Анжольрас. Которого ты кормишь остатками еды. Это был я.
Анжольрас тяжело вздохнул, опустив голову.
- Грантер, не то, чтобы я держал это в секрете, но пошутил ты сейчас на редкость глупо.
- Я не шучу. Ты можешь мне не верить, но сейчас я совершенно серьезен. Смотри сюда.
Анжольрас медленно повернул голову. Там, где только что стоял Грантер, подпрыгивала на полу серая птица, которая, увидев, что в ее сторону смотрит, мгновенно приосанилась и с победным воем, сопровождаемым звоном чего-то разбитого внизу, вспорхнула на стол.
Анжольрас закрыл и снова открыл глаза. Козодой никуда не делся, более того, смотрел на него еще пристальнее. Стены как-то странно покачнулись, когда он встал с места и огляделся, пытаясь понять, куда пропал Грантер.
Грантера в комнате не было.
Птица выжидающе смотрела на него. Пол под ногами нехорошо покачивался. За окном начиналась метель.
- Я схожу с ума, - упавшим голосом констатировал Анжольрас.
Он развернулся и, на ходу надевая схваченный со стула редингот и забыв шляпу, быстро вышел на лестницу, не оглядываясь на голос Грантера за спиной, зовущий его.
До самого дома он так и не оглянулся.

Анжольрас уже почти час мерил шагами комнату, пытаясь собраться с мыслями.
Он сходит с ума, это совершенно точно. Как может взрослый мужчина превратиться в некрупную птицу? Как он в принципе может превращаться в птицу? Даже не отрицающий вероятности каких угодно чудес Комбефер не нашел бы этому иного объяснения, чем бред.
Или и птица тоже была бредом? Нет, это вряд ли, Анжольрас точно помнил, как из окон напротив как-то кричали «Да кто трубит там в такой час?» и точно помнил тяжесть сидящего на плече козодоя – тот повадился в последние недели усаживаться ему на плечо и сидеть, пока он читал, и с интересом следить за перелистыванием страниц. Он сидел так, пока Анжольрас не дергал затекшим от тяжести плечом – тогда козодой перелетал на спинку кровати и внимательно рассматривал его лицо, издавая монотонное скрипучее урчание…
А вдруг это все-таки были галлюцинации? Он слышал, что многие сумасшедшие ощущают свои видения, как реальность, и легко находят тому подтверждение, даже когда их пытаются разубедить.
Анжольрас опустился на край кровати и выдохнул, не решаясь раскрыть окно и увидеть под ним примерзшие расклеванные воробьями и галками остатки еды, которую он якобы скармливал козодою. В висках у него стучало, комната расплывчато покачивалась перед глазами, к тому же во всем доме было душно – его бросило в жар, еще когда он поднимался по лестнице.
Может, это какая-то навязчивая идея, хотя как может быть связана птица козодой с тем, чем заняты все его мысли?
Впрочем, он в любом случае он должен был как-то бороться со своим безумием. У него не так много времени, всего полгода или год, и меры следует принимать решительные, иначе он поставит все их дело под угрозу, станет опасен для собственных товарищей. Надо заставить свой разум привыкнуть отличать реальность от видений, созданных памятью или воображением, пока он окончательно не утратил способность видеть разницу.
И для начала , пожалуй, следовало погасить на ночь свет и не потакать больше собственным страхам. И не закрывать ставни – в комнате слишком душно.


окончание, собственно, следует.

URL комментария

Пишет Гость:

28.04.2014 в 18:45

традиционно все еще крэк, внезапно гет и нонкон с бородатыми женщинами со странным обоснуем, герою на самом деле около 25, поэтому вроде-как-все-совершеннолетние. ООС вообще всего.
нихераневычитано (тм)

читать дальше?

У него никак не получалось заснуть - в холодной комнате сквозило от неплотно закрытого окна. Когда духота сменилась мерзким, пробирающим до костей холодом? Ему все-таки стоило встать и затопить печь, дверцу можно закрыть, и света не будет.
Хотя свет бы не помешал – дрожь пробирала еще и от сгустившейся в комнате зимней темноты.

Тогда тоже было темно…

Анжольрас попытался поплотнее завернуться в одеяло, чтобы согреться и отогнать непрошеные мысли, но без толку – одеяло не помогало в выстывшей комнате, а воспоминания становились только навязчивее.

- Не поцеловать ли вас на ночь, сударь? Наверняка вам еще недостает общества вашей матушки?
- Мадам, мне уже скоро четырнадцать, и я прекрасно обхожусь без поцелуев на ночь.

Его бросило в жар, всего на мгновение, но достаточно, чтобы виски заныли еще сильнее и стало совсем тяжело дышать. Пришлось перевернуться на спину и отбросить одеяло. Нет, сейчас он встанет и закроет окно на случай, если снова потянет холодом. Только сначала надо успокоить тупую боль в висках.
Анжольрас прижал ледяные ладони ко лбу, но помогло это мало – боль словно растеклась по всей голове. По крайней мере, виски стали стучать слабее. Теперь надо встать. Надо, как бы ни хотелось нырнуть обратно под одеяло.

- Мадам, что вам нужно? – он забирается под пожелтевшую от частых стирок простыню, ни к чему этой огромной странной женщине видеть, что он сбросил мокрую от пота рубашку – в ней слишком жарко июльской ночью.
- Зашла взглянуть, как вам спится, сударь… Ох, да вы совсем мокрый, не больны ли вы? – она шепчет так, что, наверное, слышно на другом конце коридора, и ее массивная фигура надвигается из темноты.
- Я здоров, мадам, просто здесь жарко.
- Все равно, сударь, надо проверить. Не хочу, чтобы потом говорили, что у нас в «Сержанте» умер от лихорадки мальчик.
- Мадам, не трогайте меня, у меня нет никакой лихорадки. Уберите руку! Куда вы лезете?!..

Он резко поднялся на локте, заставляя себя вглядываться в темноту и восстанавливая дыхание. С ним все хорошо. Он не болен и не сходит с ума, просто ветер шумит между крышами и скрипят полы под ногами хозяйки, неспешно хромающей по коридору по какому-нибудь своему делу.
Анжольрас осторожно опустил ноги на пол, зябко вздрогнув, когда ступни коснулись дощатого пола, и провел ладонью по лицу, стирая пот – и как он мог выступить в такой холодной комнате? Зачем вообще было оставлять незакрытым окно? Козодой все равно не прилетал этим вечером, да и существовал ли он вообще? Помнится, Комбефер удивился, когда опознал птицу по его описанию, и сказал, что козодои вообще-то не летают так высоко, да и приручать их на его памяти никто не пробовал… Нет, он совершенно себя распустил, пора взять себя в руки и перестать давать волю нелепым фантазиям, воображению есть и лучшее применение.
Когда он встал на ноги, пол под ногами покачнулся, и снова стало жарко. Пришлось ухватиться за спинку кровати и перевести дух.
Темнота расплывалась перед глазами, и силуэты в ней казались еще более причудливыми.

- Мадам, что вы де… Не трогайте!
- Да вы уже совсем мужчина, сударь, хоть на вид и совсем малыш… Хотите узнать, что такое настоящая женщина? – массивное женское тело нависает над ним так, что нельзя даже вывернуться из-под него. –Хотите, ох как хотите, тут меня не обманешь.
- Мадам… у вас есть муж, вы не можете… - его мутит от запаха пота и чего-то еще, удушливого, как запах сандаловой деревяшки в платяном шкафу матери. Что ей нужно от него? Зачем она гладит и тискает его влажными рыхлыми руками?
- Мы же не скажем ему, сударь, правда?
От отвращения и гнева его мутит еще сильнее, от непонятного чувства тяжести и жара в паху страшно шевелиться, он словно парализован от страха и непонятного жара, растекающегося по всему телу.
- Мадам, уйдите, или я закричу…
- Я закричу еще громче, сударь, и мой муженек поверит мне, а не юнцу, затащившему в постель честную женщину… Представьте, что вас ласкает ваша матушка и ни о чем не беспокойтесь.
- Да как… как вы… - он давится собственными словами, когда трактирщица деловито опускается верхом ему на бедра, придерживая юбки. От жара и запаха женской плоти кружится голова, и он безуспешно пытается отползти, крепко закусив губу, чтобы сдержать рвущийся из горла глухой стон.
- Вам понравится, сударь, уж это я вам обещаю…

Анжольрас на мгновение зажмурился в надежде, что так темные силуэты мебели в комнате перестанут кружиться и покачиваться, и тяжело дыша, шагнул к окну, стараясь держаться ближе к стене.
«Надо было накинуть халат», - он поежился, когда холодный ветер скользнул под ворот тонкой рубашки, и потянулся открыть окно, чтобы захлопнуть ставни. Задвижка не поддавалась моментально замерзшим рукам, и ему с трудом удавалось ее открыть. Наконец у него получилось, и, щурясь от холодного ветра, он потянулся за хлопающими на ветру ставнями. Ветер швырял в глаза колючие снежинки, жалил ими лицо и шею, путался в волосах, шуршал чем-то в комнате за спиной...
Не успел он дотянуться до ставни, позади в комнате что-то грохнуло, и Анжольрас обернулся на шум. От резкого движения комната поплыла куда-то вбок, в ушах глухо зашумело, а потом темнота бесшумно схлопнулась над его головой.
Он уже не видел и не слышал, когда прямо рядом с его головой на пол тяжело приземлилась намокшая от снега серая птица с растрепавшимся от ветра оперением.

В глазах темно, и кажется, что комната вращается вокруг кровати. Глухие женские стоны режут уши, от запаха оседлавшей его женщины и привкуса крови, выступившей на закушенной губе, тошнит – и еще больше тошнит от сводящего бедра возбуждения собственной плоти.
- Пустите… пожалуйста… - он торопливо отворачивается от пухлой влажной руки, тянущейся к щеке.
- Ну, сударь… ох… что же вы? Из вас вырастет такой красавчик… о-о… и вы еще спасибо мне скажете… что научила, с какой стороны к женщине подходить…
Кровать скрипит под ними так, что, наверное, слышит весь трактир. Вот бы она сломалась, может, тогда можно было бы вывернуться, схватить одежду и убежать – если бы не дрожали ноги и не тянуло невыносимым сладковатым напряжением в паху. Тошнота подступает к самому горлу, он больше не может терпеть, это слишком отвратительно и страшно…
- Нет! Нет, я не хочу! Оставьте меня! Кто-нибудь!
Его сдавленный, едва слышный сквозь звон в собственных ушах писк с легкостью перекрывает громовой женский вопль:
- Помогите! Сударь, да что же вы делаете?! Кто-нибудь, помогите!
За дверями слышен топот.
Кто-то кричит гнусавым голосом:
- Ты цела?! Где ты?!
Хлопает распахнутая дверь.
- Дорогой, я просто… я зашла посмотреть, как этот юноша устроился… а он… Вот верь после этого людям, а на вид такой ангелочек!
«Я ничего не делал… она сама», - нет, если он хоть что-нибудь скажет, его стошнит.
Он с трудом понимает, что кричит хозяин, трагическим жестом указывая то на жену, то на него, что от него хотят, в чем пытаются обвинить. Он хочет умереть, провалиться сквозь землю, вообще исчезнуть – лишь бы не оставаться здесь, ему слишком страшно и стыдно, чтобы хоть как-нибудь ответить.
Как сквозь вату слышен голос – да, того сухощавого господина в сером, который ехал с ним в одном дилижансе:
- Мадам, успокойтесь. Мэтр Тенардье, умерьте свой пыл. Я не знаю, кто из вас придумал этот дурацкий фарс, но я бы не был так уверен в том, кто кого на самом деле изнасиловал. Оставьте мальчика в покое…
Он что-то говорит дальше, но его голоса уже не слышно из-за фальшивого насвистывания смутно знакомой песенки…

надеюсь, что окончание все-таки следует

URL комментария

Пишет Гость:

19.05.2014 в 16:00

Предупреждения все те же, флаффе, ООС, в тексте присутствует НЖП, все еще не вычитано.
Пожалуй, что преслэш.

читать дальше?

В комнате горел свет, но Анжольрас не помнил, чтобы успел зажечь лампу. Не помнил и как лег обратно в постель после того, как закружилась голова и стало темно.
«Остается только пойти и сдаться в приют при Бисетра», - подумал он, уловив краем уха фальшивый фривольный мотив, и вздохнул. Как ни странно, от его вздоха мотив оборвался и сменился напряженным молчанием.
Решившись, Анжольрас открыл глаза и осторожно оглядел освещенную лампой комнату. Окно было закрыто, пол у окна покрыт грязными следам сапог, в печке горел огонь, на придвинутом к ней стуле висел знакомый поношенный и явно мокрый насквозь редингот, а перед огнем прямо на полу, напряженно повернувшись в его сторону, сидел Грантер.
- Кажется, я напугал твою квартирную хозяйку, - смущенно развел он руками, поднимаясь с места. – Она чуть не отлупила меня тростью, когда увидела тебя у меня на руках, подумала, что я грабитель.
- Г-грантер? – говорить было больно, как будто слова царапали горло. – Что ты здесь делаешь?
- Нет, все правильно, - как ни в чем не бывало продолжал Грантер, подходя к кровати, - вполне логично со стороны грабителя было бы попытаться утащить самое ценное в этой комнате – не в обиду твоим книгам, конечно – тем более, ты крайне предусмотрительно не запер дверь и настежь раскрыл окно, прежде чем потерять сознание. Я даже готов благодарить свою ленивую совесть за то, что она погнала меня извиняться перед тобой и пригнала крайне вовремя – пролежи ты под распахнутым окном до утра, и не встал бы с постели до весны, - он вдруг остановился и чуть смущенно спросил. – Как ты себя чувствуешь?
- Как будто я сошел с ума, - совершенно сбитый с толку Анжольрас приподнялся на локте. – Судя по всему, так оно и есть.
- Ну, на сумасшедшего ты не похож, - Грантер бросил взгляд на стул у печи, махнул рукой и присел прямо на край кровати, - но вид у тебя еще вчера был нездоровый, а сейчас и того хуже. Будь на моем месте, например, Жоли, тебя бы уже хорошенько отчитали за такое пренебрежение к себе, но с тобой всего лишь я… - он осторожно положил ладонь Анжольрасу на плечо, заставляя его лечь и сразу же торопливо поднялся, чтобы с нарочито глубоким поклоном распахнуть дверь хозяйке, еще молодой женщине, тяжело опирающейся на трость и сильно хромающей – что не мешало ей вполне уверенно нести в свободной руке тяжелую глиняную кружку, от которой шел пар. Она неодобрительно покачала головой при виде Грантера и бережно протянула кружку Анжольрасу.
- Осторожнее, сударь, оно горячее, - она остановилась, тяжело переступив с ноги на ногу. – И вы уж скажите своему другу, что если он опять соберется к вам посреди ночи, - она укоризненно покосилась на Грантера, - во входную дверь можно и постучать, а не лезть в окно под самую крышу, да еще и выпив перед этим. Сорвался бы – кому с полицией потом объясняться?
- В окно? В такую метель?
- Сами посмотрите, сударь, сколько у окна следов его сапог, а у дверей и нет почти ничего. Я когда на шум приковыляла, думала – грабитель, благо палка всегда при себе. Куда это годится – в окно лазить, словно мадридский кавалер к девице, когда двери есть?! Пейте скорее, сударь, пока не остыло, вам отогреться надо, совсем сляжете еще не дай боже… А я пойду пока, стирку еще заканчивать надо. Кружку утром занесете, не беспокойтесь.
Она вышла, тяжело переваливаясь, но стараясь держаться прямо и не наваливаться на трость всем телом. Анжольрас удивленно взглянул на прикрывшего за ней дверь Грантера.
- Зачем ты полез в окно? – устало спросил он. – И что это было сегодня вечером? Т вои шутки, или… что-то со мной не так?
- Все, что с тобой не так – лихорадка, которая точно не пройдет так просто, если ты не выпьешь зелье, которое принесла твоя загадочная хозяюшка – готов спорить, что все это время она пела над кружкой тайные цыганские заклятия, или как там они это называют? А, неважно… - он снова присел на кровать и приобнял Анжольраса за плечи. – Так что пей, а потом я открою свой маленький постыдный секрет еще раз.
Анжольрас вздохнул, словно надеясь, что это приведет хаос, царящий в его голове последние несколько часов, хоть к какому-то порядку. Козодои, хлопающие окна, женщина из кошмара, Грантер, неизвестно откуда взявшийся посреди ночи и теперь придерживающий его за плечи, пока он, обжигая язык и губы, пытается быстрее допить принесенное хозяйкой лекарство - не слишком ли много глупой мистики и странных совпадений для одной зимней ночи?
От питья по телу разлилось усталое тепло, а веки отяжелели, пришлось зажмуриться и глубоко выдохнуть, чтобы отогнать сонливость – хотя и ненадолго. Только сейчас он понял, как сильно вымотался за минувшие несколько дней.
- Грантер, так что там с твоим маленьким постыдным секретом? – твердо переспросил Анжольрас, пристально глянув через плечо. На лице Грантера явно читалось желание как-нибудь перенести этот разговор на потом, желательно на утро, как-нибудь через месяц, а лучше через год, но под строгим даже несмотря на явно готовую подступить к глазам сонную пелену взглядом Анжольраса только тяжело вздохнул и поднялся с места, напоследок сжав плечи горячими и даже сквозь ткань сорочки шершавыми ладонями.
- Послушай, Анжольрас, я сам не могу объяснить, как и почему это все происходит, - хрипло от волнения произнес он, невольно отводя глаза, - я даже не знаю, почему именно чертов козодой. Поэтому просто смотри и убедись, что это не злые шутки твоего воображения и уж тем более не шутки старины Грантера.
Анжольрас не отрывая взгляда, смотрел на него, с удивлением ожидая, что Грантер начнет крутиться волчком или исчезнет в неизвестно откуда возникших клубах дыма, но тот лишь начал медленно уменьшаться, словно опускался на колени, а потом – Анжольрас так и не понял, как это произошло – с пола на кровать вспорхнула пестрая птица. Козодой приземлился на одеяло, наклонил голову и выжидающе уставился на него круглыми, словно от удивления вытаращенными, глазами.
- Я бы спросил тебя, что тебе понадобилось у меня под окном в таком виде, - укоризненно вздохнул Анжольрас, протягивая руку и привычным движением поглаживая козодоя под клювом, - но ты все равно что-нибудь наплетешь.
Козодой заурчал и, слетев с кровати на пол, распушился, так же незаметно для глаза перетекая в почему-то крайне довольного Грантера.
- Наплету, - подтвердил он, выпрямляясь и взъерошивая и без того растрепанные жесткие волосы пятерней. – Я что угодно наплету, Анжольрас, но одно тебе скажу честно – я не собирался делать тебе ничего дурного. Черта с два я бы на такое пошел. А теперь, если хочешь, я могу уйти, чтобы не мешать тебе спать.
Анжольрас устало прикрыл глаза. Сложно было сердиться даже на такое нахальство после того, что он только что увидел, и после того, как это нахальство, возможно, спасло ему жизнь.
- Думаешь, я отпущу кого бы то ни было в такую метель? – вздохнул он. – Оставайся до утра. И… ты не мог бы?..
- Что?
- Не мог бы ты еще раз показать, как ты… - он на мгновение замялся и решительно продолжил, - превращаешься? Боюсь, я так и не понял, как это получается.
- Для тебя все, что угодно, сам знаешь, - с явным облегчением усмехнулся Грантер. – Только смотри внимательнее.

Fin.

URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, пейринг: e/R, тред: 98, тред: 99

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

10.02.2014 в 04:13

ты избранный

фак ю. передаю заодно «фак ю» анону, нарисовавшему двух анжольрасов. и тому, кто впервые упомянул мисфитс ау. и англофандому. нувыпоняли, все идеи спизжены, все совпадения намеренны.
e/R, блядь, што ж ещё-то.

привет мне стыдно

в раздевалке, привалившись спиной к стене, грантер достаёт уже почти пустую фляжку, переворачивает над головой и ловит на язык последние капли. они растекаются кислым вкусом — алкоголь из них, кажется, уже выветрился. грантер разочарованно морщится, вяло лупит свободным кулаком стену и закрывает глаза. глубоко вдохнув и выдохнув пару раз, он отталкивается от стены, выпрямляется и начинает выпутываться из комбинезона.
в коридоре раздаются шаги, и грантер сжимает зубы, потому что он надеялся, что его норма оскорблений на сегодня выполнена, надеялся переодеться и уйти раньше, чем анжольрас закончит рассказывать комбеферу, какое он, грантер, бесполезное дерьмо, и сдаст инвентарь, и придёт сюда. поэтому он поворачивается к дверному проёму спиной и продолжает стаскивать комбинезон с плеч.
шаги приближаются и останавливаются за его спиной.
ещё несколько секунд он упрямо пытается выдернуть руки из рукавов, ткань собирается складками и становится только сложнее, и наконец, не выдержав, он разворачивается и огрызается:
— что?!
анжольрас смотрит на него остро, почти голодно, будто в мыслях он его препарирует и рассматривает внутренности, и грантер слишком трезв для такого.
— когда ты успел переодеться? — спрашивает он. это не то, что он хотел сказать, он хотел сказать «какого хера», но слова вырываются как-то сами даже раньше, чем он успевает полностью осознать и удивиться, что анжольрас действительно одет в чёрную водолазку и джинсы, а не в оранжевый комбинезон, в котором был две минуты назад.
— чшшш, — говорит анжольрас и аккуратно прикладывает палец к его губам.
грантер отшатывается назад и больно ударяется спиной и затылком о шкафчик, но анжольрас, будто знал заранее, одновременно шагает вперёд, сохраняя дистанцию между ними неизменной — слишком короткой, невероятно короткой.
— я пришёл просить прощения, — говорит анжольрас и делает ещё один короткий шаг вперёд, почти прижимаясь к грантеру вплотную, отрезая ему все пути к отступлению.
в одно мгновение злость грантера сменяется совершенно дикой паникой, и оцепенело, как дикий зверь в свете фар, он смотрит, широко раскрыв глаза, как анжольрас наклоняется к нему, как вздрагивают, опускаясь, светлые ресницы, как он убирает палец, скользит рукой по его подбородку и придерживает за шею прежде чем прижаться губами к его губам в осторожном, почти невинном поцелуе.
грантер, должно быть, перегрелся за день на солнце. или допился наконец до галлюцинаций. или впилился лбом в дверной косяк, потому что был слишком зол и не видел, куда идёт.
— какого хера, — на этот раз всё-таки говорит он сипло анжольрасу в губы.
и чувствует, как анжольрас улыбается.
и ладно, он может многое стерпеть, но это, это какое-то слишком подлое издевательство, он никогда бы не ожидал такого от анжольраса, чего угодно ожидал бы — но искреннего; и он хочет ударить его, оттолкнуть хотя бы, но он всё ещё не выпутался из рукавов, и потому толчок получается слабым.
анжольрас чуть отступает назад, скорее поддаваясь, чем из-за приложенной силы, и ловит одну руку грантера, и расправляет складки ткани, высвобождая кисть.
— какого чёрта ты творишь? — спрашивает грантер.
анжольрас вздыхает.
— я пытаюсь попросить прощения, — говорит он и больше не улыбается. — и я делаю то, что всегда хотел.
он звучит довольным, но не так довольным, как если бы он хотел задеть грантера и ему это удалось. самое невероятное — он звучит искренне. он звучит так, что ему хочется верить.
— грантер. поверь мне. это правда. — говорит анжольрас, будто знает, о чём он думает, и, поднеся его руку к губам, мягко целует костяшки пальцев вместо каждой точки.
— это правда, — эхом отзывается анжольрас от двери, и грантер подскакивает на месте.
он мечется ошалелым взглядом от одного к другому, отдёргивает руку, будто обжегшись. анжольрас перед ним вздыхает и безмятежно улыбается. анжольрас у двери — настоящий, надо понимать, потому что он всё ещё в оранжевом комбинезоне, и взъерошен, и перепачкан синей краской, которую они оттирали со стены полдня — судорожно сглатывает и, отмерев, торопливым шагом идёт к ним, и грантер тоже дёргается ему навстречу, позабыв ссору, потому что что происходит, но не успевает сделать и шага, когда анжольрас уже оказывается рядом и целует его — по-настоящему на этот раз, прикусывая нижнюю губу, скользя языком вдоль его языка так, будто он сойдёт с ума, если немедленно не вылижет рот грантера изнутри. только на этот раз грантер не так больно ударяется спиной о шкафчики, потому что анжольрас вовремя подставляет руки; но с другой стороны, это значит, что ему некуда бежать; и с ещё одной стороны — это значит, что рука, которая ласково ерошит ему волосы, не может быть рукой этого, настоящего анжольраса.
который утыкается лбом в его лоб и тяжело дышит. он прекрасен, отмечает предательский грантеров мозг, с блестящими глазами, розовыми пятнами на щеках, покрасневшими губами, он великолепен — и он выглядит так, будто он напуган, и растерян, и не до конца понимает сам, что делает.
другой, фальшивый анжольрас ластится к ним, как большой кот, зарывается носом в волосы грантера, трётся о него щекой, стягивает комбинезон до пояса и запускает руки ему под футболку. где-то здесь грантер наконец не выдерживает, и честно, никто не посмеет винить его за то, что он запаниковал.
он рассыпается тяжёлыми чернильными брызгами на грязный пол и устремляется прочь со всей скоростью, на какую только способен — но явно с недостаточной, потому что фальшивый анжольрас успевает усесться на корточки, окунуть в его чернила палец и с воодушевлением лизнуть.
кажется, это первый раз, когда грантер попытался заорать в этой форме.
его перекидывает обратно, он сам не замечает как, как раз вовремя, чтобы он успел увидеть, как анжольрас — настоящий — растерянно моргает, и что-то похожее на осознание и страх проявляется на его лице. затем грантер снова разворачивается и бросается бежать.
анжольрас бежит за ним не сразу, с задержкой секунд в пять, но когда грантер слышит за спиной его шаги, они сопровождаются словами «грантер, подожди», «я всё объясню», «я не хотел, чтобы так вышло», «я держу его» и «грантер, пожалуйста, постой».

— как твой злой брат-близнец? — уточняет грантер потом.
взобравшийся на качели с ногами анжольрас вздыхает и отталкивается рукой от перекладины. старые цепи надсадно скрипят в вязкой тишине вечера.
— нет, не как мой близнец. как просто ещё один я, буквально. мне не нужен был кто-то другой, я просто жалел, что не могу иногда быть в нескольких местах одновременно.
когда он замолкает и молчит слишком долго, грантер протягивает руку и дёргает цепь.
— у него есть разум, он не кукла, но воля у нас одна. он делает только то, что я хочу. но иногда возникает противоречие и может получиться так, что он перехватит контроль и начнёт сам отдавать мне приказы. мне очень жаль, что так получилось, и я сделаю всё, чтобы этого не повторилось. прости.
грантеру кажется, что он что-то упускает, но он никак не может уловить, что именно, поэтому только бормочет что-то примирительное в ответ.
— и прости за то, что я сказал, — продолжает анжольрас, хотя грантер уже почти забыл об этом. — это тоже не повторится, я обещаю. я не думаю так на самом деле, и я знал, что был неправ, почти сразу, как сказал это. и всё равно не мог заставить себя извиниться, потому что всё ещё был зол и слишком горд. но я знал, что виноват, поэтому он продрался наружу — чтобы сделать то, что я не хотел делать сам.
— ладно, — говорит грантер. — не извиняйся столько. ничего страшного ведь не случилось. в моей голове даже почти не стало одной травмой больше. разве что одной фантазией.
шутка выходит паршивая. анжольрас снова выпускает цепи из рук. его качели почти неподвижны; грантер, напротив, с усердием отталкивает землю ногой. как они, должно быть, выглядят со стороны, думает он, два здоровенных лба на детской площадке.
— погоди, — говорит он вдруг и тормозит о землю, поднимая облачко пыли. — у вас одна воля, говоришь? то есть, даже когда он делает то, что ты от него не хочешь, он всё равно делает то, что ты хочешь?
— я не знаю, о чём ты, — говорит анжольрас, и в его голосе звенит напряжение.
грантер пожимает плечами и снова отталкивается от земли.
— просто обещаю больше не убегать, если ты решишь поцеловать меня ещё раз.

URL комментария

@темы: прон, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, пейринг: e/R, тред: 88, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

25.01.2014 в 01:45

ну все, нунахуй, у меня писательская импотенция, не могу родить нцу, хоть усрись.

е/р на кинкфест без кинка, по заявке про маленькую гордую страну и короля-Анжольраса, которому пришлось выйти замуж за Грантера, первая брачная ночь, типа сюжет, 1/2

Над трактиром Мюзен стояла ночь. Весь город замер, приготовляясь ко сну, но в маленькой комнате не спал ни один из девятерых, что сидели за деревянным столом. За этим столом все они были равны – сын короля не раз подавал кружку с пивом сыну рабочего, и каждый мечтал о временах, когда не будет богатых и нищих, а каждый станет другом и братом другому. С рассветом их мечта, казавшаяся такой достижимой, превратится в цель, подобную звезде.
Следующим утром принц Анжольрас, последний правитель маленького княжества, которое вот-вот должно было стать юной республикой, будет вынужден связать себя узами брака и вернуть свою страну в лоно монархии.
Скорбь читалась на лицах его друзей, и больше не звенели в воздухе пламенные речи, не прерывал их смех, ибо тяжелый выбор был сделан, и с идеями о новом мире придется расстаться надолго. Теперь они готовились к долгой осаде.
- Не прощайтесь с надеждой, друзья, - молвил им принц. – Не завтра, так через годы, но мы построим новый мир.
- Ценой твоей жизни! - крикнул Мариус, и горечь его слов эхом отозвалась в сердце каждого.
- Моя жизнь вне опасности, как и все ваши.
- Жизнь без любви – не жизнь, - упрямо сказал Мариус, и принц улыбнулся ему.
- Стоит ли волноваться тогда? Любовь моя – Родина, - в тысячный раз сказал он.
Когда все слова были сказаны и окончились рукопожатия, объятия и скупые слезы, Анжольрас вернулся в замок, и просидел там до утра у камина, наблюдая, как огонь пожирает бумаги одну за другой. Содержимое их он помнил наизусть, и никому больше не нужно было видеть, какой рукой были написаны ему донесения из разных уголков страны.
Теперь он сможет получать информацию из более близких к врагу источников. Не выходя из собственной спальни.

Эскорт прибыл значительно позже обещанного. Их ждали на рассвете, а первая карета показалась на горизонте ближе к двенадцати часам. Анжольрас успел немного поспать, и ему казалось, что ничто не сможет пошатнуть его спокойствие в этот день. Даже унизительная роль в предстоящем браке с мужчиной – бездетном и невыгодном, с целью установить временное влияние на присоединяемое княжество, чтобы позже заменить там династию полностью. Даже то, что мужчина этот, по словам информаторов, был уродлив как внешне, так и внутри, и славился своим легким поведением и отвратительными манерами. Все это было совершенно неважно. Чтобы сохранить жизни своих подданных и выиграть хотя бы несколько лет, Анжольрас был готов жениться хоть на свинье.

Когда он стоял у алтаря, одетый в лучшее парадное одеяние, то чувствовал себя еще спокойнее, чем накануне, а его руки казались холоднее льда. Зал был полон, но далеко не каждый из девяти друзей имел право присутствовать в нем, и именно это, а не свадебная церемония, заставляло сердце Анжольраса гневно сжиматься.
Под звуки королевского гимна в зал вступила процессия, и только тогда Анжольрас обернулся и увидел того, с кем будет обязан делить хлеб, кров и ложе, пока смерть не разлучит их.
Он был темноволос и невысок, его плечи сутулы, фигура нескладна, а каждая черта лица, взятая в отдельности, не представляла из себя ничего особенного, но сочетание их давало отталкивающий эффект. Анжольрас, впрочем, не чувствовал ни ненависти, ни симпатий; он сказал нужные слова в нужное время, и поклон его был таким же неискренним, как и приветливые речи, но вежливым и соблюдавшим все правила приличия до мелочи.
Его звали Грантер, и его губы были сухими и горячими.
Церемония окончилась.

Обед, плавно перетекший в ужин, Анжольрас провел на расстоянии пятидесяти сантиметров от Грантера – не больше и не меньше, идеальное расстояние, чтобы соблюсти этикет. Вокруг них шли разговоры, а они молчали, только изредка принимая поздравления. Грантер выпил стакан вина залпом, когда подали второе блюдо, после чего отказывался всякий раз, когда ему предлагали освежить, но было видно, что ему очень хотелось согласиться.
Анжольрас напоминал себе, что для источника информации это прекрасная черта.
Когда солнце зашло, они поднялись в спальню, и тяжелые дубовые двери закрылись за ними на засов снаружи, как указывала традиция.

Анжольрас потянулся было к застежке на своем мундире, но человек, к которому он пока не мог мысленно обращаться как к мужу, посмотрел ему прямо в глаза впервые за весь день.
- Эй. Анжольрас, - сказал он громко, четко и как будто немного удивленно. – Я не сомневаюсь, что вы долго мечтали оказаться здесь со мной. Но сейчас, - добавил он тише, - позвольте попросить вас не судить меня еще несколько минут. Заранее прошу прощения.
Он потянулся к своему поясу и после некоторых манипуляций извлек оттуда конец веревки. Чтобы размотать ее, ему пришлось расстегнуть и приподнять свою рубашку, и Анжольрас с удивлением смотрел, как он избавляется от мотка – весь день ему казалось, что Грантер широковат в талии.
Веревку Грантер завязал замысловатым узлом между витых ножек старинной кровати.
- Королевский размерчик. Весит, наверное, тонну?
Анжольрас кивнул. Грантер небрежно выкинул моток из открытого окна, так что тот начал разматываться еще в воздухе, и подергал веревку. Кровать не шелохнулась; Анжольрас прожил здесь всю жизнь и ни разу не видел, чтобы она двигалась.
- Вот и прекрасно. - Грантер протянул ему руку. – Можно пригласить вас на небольшую прогулку?
Анжольрас сложил руки на груди. Он был у себя дома, но правильно ли оценил цену своей жизни?
- Если вы не пытаетесь меня убить.
- Не испробовав, выдержит ли нас эта кровать? Ни за что.
Анжольрас нахмурился и еле заметно прищурился, а потом первым ступил к окну и выглянул вниз. Конец веревки уходил в темноту.
- Сначала гость, - сказал он, совсем не понимая, во что ввязывается.
Если бы он хотел убить своего мужа, то подстроил бы все не так.

Они спустились очень быстро. Сначала Грантер тихо перемахнул через подоконник, и не прошло и минуты, как он придерживал конец веревки для Анжольраса.
- Я не так представлял себе брачную ночь в королевской семье, - не удержался Анжольрас, как только оказался внизу.
- Я сам не специалист, первый раз выхожу замуж, - ответил Грантер и увлек его к конюшням. Старший конюх где-то праздновал, а мальчишка, его помощник, посапывал в стоге сена.
Когда они нашли кареты, на которых прибыли гости, Грантер, не щадя парадной одежды, полез по земле куда-то под ее днище. Раздался щелчок, и из-под кареты он вылез, сжимая в руках стопку желтых бумаг.
- Что это? – спросил Анжольрас.
- Свадебный подарок, - ответил Грантер с улыбкой. – Как вы считаете, мы сможем все это поднять наверх?

Хотя бумаги они разделили поровну, подъем занял значительно больше времени. Анжольрас снова пропустил Грантера вперед, и когда он положил руку на подоконник, Грантер помог ему влезть в комнату. Это было совершенно излишним, но так Анжольрас привык вести себя с друзьями.
Они смотали веревку и зажгли ночник, и Грантер принялся разворачивать сложенные бумаги одну за другой. Перед Анжольрасом на кровати оказались карты с расположением войск монархии, документы, личные письма – все, без всякого сомнения, очень секретные и переписаны одним и тем же почерком или аккуратно перерисованы.
Он посмотрел на Грантера как первый раз. Тот сидел на краю кровати и смотрел в окно.
- Я знаю этот почерк, - сказал ему Анжольрас. В его памяти всплыли страницы с донесениями, тлеющие в камине. – Ты "Эр".
Грантер вздрогнул и посмотрел на него, а потом поднялся, смахнул с брюк соломинку и опустился перед Анжольрасом на одно колено.
- Вы думали, что отдаете жизнь за монархию, - хрипло сказал он. – Но на самом деле моя жизнь отныне ваша.
Анжольрас посмотрел на разбросанные по постели документы и начал сгребать их в стопку.
- Помоги мне, - сказал он как ни в чем ни бывало.
Грантер, пошатнувшись, встал, и они сложили все бумаги в дальний угол и прикрыли ковром.
Теперь, как и час назад, они стояли рядом посреди комнаты, только Анжольрас отчетливо понимал, что его руки больше не были холодными.
- Кланяться мне не нужно, - сказал он. – Рад познакомиться.
- Это честь для меня, - еле слышно ответил Грантер и пожал протянутую ему ладонь.

URL комментария

Пишет Гость:

25.01.2014 в 01:46

2/2, нцу предлагается додумать самостоятельно, I'M FREEE

- Так ты сам писал о себе донесения, - сказал Анжольрас. Они лежали рядом на широкой кровати, прямо в одежде и поверх покрывал, и разговаривали. – Дескать, шестой наследник уродлив, распущен и глуп.
- А еще извращенец. Это было еще до того, как меня собрались за тебя выдать. К тому же, другие информаторы вряд ли сообщали что-то другое.
- Они не противоречили тебе. Но это ведь неправда?
Грантер только засмеялся.
- В королевстве немало людей, которым по душе твои идеи, - сказал он после паузы. – Их недостаточно много, чтобы что-то изменить, но слухи о тебе… Вдохновляют.
- Каждый человек важен для революции.
- Ах, если бы это было так.
- Никогда нельзя знать заранее, кто окажется важнее. Ты мог только писать сплетни о королевской семье, но получил шанс и воспользовался им.
Грантер покачал головой.
- Я все это сделал, потому что тебя люблю, - просто сказал он.
Анжольрас посмотрел на него скептически.
- Как это возможно? Мы никогда не виделись!
- Я же извращенец, помнишь? Мне хватило идеи.
- Обычно все начинают воспевать мою внешность, прежде чем перейти к остальным комплиментам.
- Внешность была для меня сюрпризом, - серьезно сказал Грантер. – В сплетни о неописуемой красоте монархов верить можно не больше, чем их портретам. Уж я-то знаю, сам пустил немало таких слухов. А еще я, признаться, был уверен, что ты будешь держать меня на расстоянии и подозревать, что я на самом деле двойной агент.
- Я подозреваю. И не хочу тебя разочаровывать, но меня не особенно волнует, что обо мне думают в других княжествах. Мне есть дело только до моих подданных. Судьбы мира мне не интересны. К счастью, у нас есть любители внешней политики, и мне не приходится тратить на нее много времени.
- Такого о тебе не рассказывали.
- Конечно. За этим следят. А что обо мне рассказывают?
- Что ты готов ради комфорта подданных принять в свою постель посмешище всего двора, пьяницу и мужеложца, чем выставить на посмешище и себя тоже. Что ты избегаешь как женщин, так и мужчин, и никому еще не позволял приблизиться к себе.
- Как видишь, это правда.
- Но я все-таки здесь, а не на коврике под дверью! Заслужил немного твоего доверия?
- Задатки имеются, но тебя еще будут проверять.
Грантер потянулся и перевернулся на бок.
- С такого рода недоверием можно жить припеваючи, - проворчал он, и Анжольрас улыбнулся его тону.
- Ты собираешься спать? – деловито спросил он.
- А почему бы и нет?
- У нас первая брачная ночь, - с вызовом сказал Анжольрас, и Грантер смешно подскочил на матрасе. - Без нее брак недействителен, это раз. Мне всегда было любопытно, зачем все тратят на это свое время, это два. У тебя репутация опытного любовника, это три. Мне еще совсем не хочется спать, это четыре, и если тебя это не интересует, я пойду читать документы, которые ты привез. Ну так что?
- Моя репутация сильно преувеличена.
- Если не хочешь, заставлять не...
- Хочу. - Грантер сел и ослабил воротник. - Конечно, хочу.

Он начал был расстегивать пуговицы на камзоле, но его рука замерла, не расстегнув последние две.
- Я тебе хоть немного нравлюсь? – спросил он.
Анжольрас втянул носом воздух.
- Не воняешь, говоришь связно. Потенциально полезен. Нужен республике. Мой муж. Значит, нравишься.
Камзол скользнул с плеч Грантера и мягко шлепнулся на покрывало. Грантер отодвинул его подальше не глядя, и тот оказался на полу.
- Ты совсем не такой, каким я тебя представлял, - сказал он.
Анжольрас смотрел с интересом. Легкая сутулость Грантера оказалась неестественной – когда он снял рубашку, стало понятно, что его позвоночник немного искривлен, и плечи от этого выдавались вперед слишком сильно. Но двигался он плавно, почти не выдавая уродства, и когда его руки избавлялись от тесных белых рукавов, свет ночника выхватывал из полумрака очертания крепких мышц. Анжольрасу хотелось задавать вопросы, и Грантер правильно понял его.
- Я таким родился, - непринужденно сказал он. – Занятия фехтованием и танцы не помогли сделать из меня достойного кавалера.
- Мне бы хотелось сойтись с тобой на шпагах.
- Лучше на балу, - ухмыльнулся Грантер, и Анжольрас подался ему навстречу. Их губы встретились второй раз, и хотя Анжольрас и теперь не почувствовал ничего особенного, разница между Грантером сейчас и днем была для него огромна. Он позволил себя обнять, и постепенно они опустились на подушки. Короткие поцелуи стали даже приятны, потому что Грантер целовал его осторожно и легко, подстраиваясь под его дыхание и дразня не привыкшую к ласкам кожу. Как только Анжольрас решился приоткрыть рот, Грантер поцеловал уголок его губ, и Анжольрас первый раз почувствовал на себе его язык – влажный, совсем не такой как губы. Это требовало дальнейшего изучения, и он потянулся ко рту Грантера сам. Тот ненадолго опешил, но позволил ему углубить следующий поцелуй.
Когда Грантер наклонил голову, чтобы Анжольрасу было удобнее и их носы не мешали друг другу, Анжольрас почувствовал необходимость что-то с себя снять. Он поднял руки, которые держал сжатыми в кулаки вдоль боков, и начал расстегивать на себе бархатную парадную куртку. Места между ним и Грантером было предостаточно, с этим что-то надо было делать.
Как только куртка была снята, она последовала за камзолом на пол.
- Может испачкаться, - пробормотал Анжольрас.
- Там ковер, - ответил Грантер, поцеловал его в шею и тут же отстранился, проверяя реакцию. – Ты как?
Анжольрас ослабил воротник, обнажая шею сильнее. Приглашая.
- Продолжай, - сказал он очень спокойно.
Грантер провел рукой по его груди и скользнул пальцами в разрез рубашки, сколько позволяли пуговицы.
- Ты уверен?
- Во имя всего святого, я не передумал, – рассердился Анжольрас и сел. Мысль, что его решение не принимают всерьез из-за его неопытности в деле или еще по какой-то причине, задевала его. – Ты смеешься надо мной?
Улыбка сошла с лица Грантера, и Анжольрас запоздало понял, что в корне неправильно истолковал его отношение к себе.
- Нет. Не смеешься. Ты стараешься вести себя легко, но боишься, что я могу в любой момент вспомнить, что ты считаешься уродливым? Зачем эти игры? Мне все равно. Мы занимаемся сексом, а не в игрушки играем.
Видя его искреннее возмущение, Грантер не сдержал смех и упал на спину.
- Прости. Я не смеялся, но остальное ты понял правильно. Разница между тобой, которого я придумал, и тобой настоящим, невероятная.
- Ты разочарован?
- О нет. Нет. Ни в коем случае. Кстати, мы еще не занимаемся сексом. Это так, разогрев. Секс, - вдохновенно продолжил он, - похож на танец. Потому что в нем участвуют два человека, которые разговаривают на языке движений. Если один не будет отвечать, диалога не будет. Но и на фехтование он тоже похож, потому что секс – это борьба! Нужно искать чувствительные места и бить в них, не щадя сил, только выигрывают оба. – Он посмотрел на Анжольраса, который успел сесть и теперь приглаживал растрепавшиеся волосы. – Ты уверен, что понимаешь, что делаешь?
- Поверить не могу, что согласился выйти за тебя замуж, - мрачно сказал Анжольрас. – Ты сказал, что влюблен в меня, а потом устраиваешь мне проповедь, как только я даю понять, что заранее согласен на все, что ты собираешься мне предложить. И, что самое худшее, я уже устал говорить, отвечая на твои неожиданные сентенции.
Глаза Грантера поблескивали в полумраке. Анжольрасу хотелось ответить ему на его языке, так, чтобы он понял раз и навсегда и больше не тревожился в сомнениях.
- Вы, господин, приглашали меня потанцевать, - наконец подобрал он слова. А я вас – скрестить шпаги.
Он стянул с себя рубашку через голову, не желая тратить время на пуговицы, и расправил плечи. Грудь Грантера приподнялась и замерла.
- Так что теперь, - сказал Анжольрас и потянулся приглушить лампу до еле трепещущего огонька, - мы попробуем и то и то. Только перестань все время менять тему.

URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, пейринг: e/R, тред: 84, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

25.01.2014 в 00:56

ДАВАЙ НЕСИ А ТО ПЕРЕХОТЯТ СКОРО

есличо, то я предупреждал, что не умею писать фички и порнуху. не бейте
не знаю как это еще это исправить, такшта мастер-класс нужен. есть банальщина.

е/р, пвп

Он перебирает пальцами мягкие волосы, зарываясь в них, чуть сжимая. С нежностью поглаживает большими пальцами виски и стонет, удерживаясь, чтобы не надавить на затылок Анжольраса, заставляя взять его член поглубже.
Грантеру кажется, что он в раю. Невольно сжав сильнее в своих пальцах золотые кудри, он тяжело выдохнул, когда в отместку за это Анжольрас вцепился в его бедра, оставляя красные полосы и, выпустив член изо рта, нарочито медленно и дразнящее облизал головку кончиком языка.
Резко притянув к себе Анжольраса, Грантер накрыл его припухшие губы своими. Его поцелуи были нежными, но Анжольрасу этого было слишком мало. Обняв Грантера за шею, он перехватил инициативу и принялся целовать властно и требовательно, несколько раз прикусив его губы и слизывая капельки крови. Науку поцелуев Анжольрас освоил пугающе быстро и в совершенстве, бессовестно пользуясь этим, когда мог завести за угол Грантера и целовать, целовать его так страстно, самозабвенно и до одури сладко, что несчастный был готов умереть от блаженства, продать душу дьяволу и поверить в Бога, забыть все свои доводы, не способный связать и двух слов после.
Распалившись, Анжольрас обхватил член своего любовника, принимаясь ласкать, вынуждая его застонать, и победно улыбнулся.
- Анжольра-ас, - выдохнув, Грантер обхватывая лицо своего белокурого ангела, покрывая поцелуями, выплескивая душащую его нежность.
- Ты сдаёшь свои позиции, - довольно заметил Анжольрас, облизав свои губы, глядя на Грантера потемневшими глазами, безжалостно продолжая его терзать.
Вместо ответа Грантер валит Анжольраса на постель, впивается жадными поцелуями в губы, опускается к белоснежной шее, оскверняя её новыми метками, прикусывая кожу, оглаживая руками стройное тело, выпытывая у своего божества глухие стоны. Он чувствует себя безбожником, которому гореть в аду, но он готов пройти все его круги и непозволительно счастлив.
Видя, как Анжольрас пытаешься сдержать стоны, Грантер только усмехается и переворачивает его на живот, притягивает к себе за бедра, вынуждая встать на четвереньки, и нависает, кусая в особенно чувствительном месте между шеей и плечом, зализывая еще одну метку, проводя своими пальцами по его губам. Анжольрас тяжело дышит, слегка дрожит, вбирает пальцы, ласкает языком и посасывает, но под конец слегка прикусывает, бросив непокорный взгляд, словно, вновь сомневаясь в Грантере.
Это нельзя было оставить безнаказанным.
- Вот как, Анжольрас? Сдаю позиции? – охрипшим голосом поинтересовался Грантер, нависая и недвусмысленно потираясь членом между ягодиц Анжольраса, выводя на стройной спине своё признание губами, иногда останавливаясь, чтобы запечатлеть поцелуй на этой мраморного цвета коже. Тот нетерпеливо вздыхает и принимается подмахивать, протягивая руку к своему члену, но Грантер её перехватывает, заводит за спину, вынимает пальцы изо рта Анжольраса и принимается его растягивать, постепенно ускоряя темп, дразня и обещая большее.
Анжольрас надрывно дышит, насаживается на пальцы, кусает свои губы. Грантер поворачивает его лицо к себе, глубоко целует, заглушая стон, убирает пальцы и прижимается головкой ко входу, с трудом сдерживаясь.
- Скажи, что хочешь меня, - Анжольрас лишь упрямо встряхивает головой, глядя на своего мучителя из-под опущенных золотистых ресниц, пока тот продолжает терзать нежную кожу шеи, сжимает бедро, оставляя синяки. – Ты скажешь, - шепнул Грантер, резко входя на всю длину, двигаясь размеренно, но иногда резко насаживая на себя, стараясь не причинить боль.
Анжольрас упорно отказывался сдаваться, стонал, опираясь на свободную руку, комкая простыню, дрожа всем телом, опустив голову и пряча лицо за золотистыми кудряшками. Грантер усмехнулся, привыкший, что даже в постели Анжольрас продолжает верховодить, а ему, его признанному Пиладу, угождать. Но что-то в тёмных закоулках души требовало получить подтверждение, что это великолепное творение богов принадлежит ему и только ему. Он услышит от своего Аполлона, услышит эти слова.
- Вот ты увидишь, - невнятно пробормотал Грантер, заводя вторую руку Анжольрасу ему за спину, обхватывая его запястья своей правой, а левой приобнял поперек груди, вынуждая того стоять на одних коленях, грубо вбиваясь, стараясь проникнуть глубже, покрывая поцелуями плечи, спину, кусая за шею, слушая бесстыдные стоны Анжольраса, глядя как его белокурая голова откидывается на плечо, словно предлагая Грантеру не оставлять живого места на своей прекрасной шее.
- Гран…тер, - то, как Анжольрас выдохнул его имя, окончательно сводит с ума. Грантер отпускает руки Анжольраса, заставляет прогнуться в спине, впивается до синяков в его бедра, входя в него резкими, грубыми толчками, трахая с особой оттяжкой из-за чего комната наполняется звуками шлепков разгоряченного тела об тело и надрывными стонами.
У Анжольраса темнеет в глазах, щеки горят от прилившей крови, повлажневшие волосы липнут ко лбу и шее, он кусает подушку, подавляя рвущийся из груди вой, судорожно вцепляется в простыни, что ткань начинает угрожающе трещать.
- Скажи, скажи мне, - хрипло просит Грантер, чуть меняя угол, прежде чем вновь ускорить темп, а потом наклоняется, нежно проводит губами по выступающим лопаткам, целует в затылок, вдыхая запах волос, останавливаясь, чувствуя, что на пределе, но ему нужно услышать эти чертовы слова! Неужели трудно хоть раз в жизни их сказать? Он вцепляется в золотистые волосы, вынуждает Анжольраса повернуться к нему лицом, вбиваясь почти с какой-то отчаянной полузлобой, но целует алые и распухшие губы с нежностью, смотрит с такой любовью, что что-то в груди Анжольраса кольнуло, прежде чем затопить теплом.
- Хочу, - едва слышно отвечает он, - хочу тебя, - его рука гладит Грантера по щеке. Тот порывисто целует кончики пальцев своего Аполлона, и следующие минуты наполнены страстью, потерявшего голову от счастья Грантера, громкими стонами и всхлипами Анжольраса, ощущающий на себе, в себе пыл любовника, пока тело не сотрясает судорога, и оргазм не накрывает его с головой. Через несколько мощных толчков удовольствие настигло и Грантера, который опустился сверху, обнял и уложил обоих на боку, и уткнулся в затылок, зарываясь носом в светлые кудряшки.
- Это было подло, - фыркнул Анжольрас, когда смог перевести дыхание и сердито пихнул локтем Грантера, когда тот довольно – слишком довольно, - рассмеялся и сжал его в своих объятиях.
- Верно, - согласился тот, но в голосе не было и тени раскаяния. Он чуть приподнялся и нежно провел губами по влажному виску, очертил скулу, опустился к подбородку, прежде чем поцеловал в уголок губ.
- Ты воспользовался моментом, - строго заметил ему Анжольрас, тут же оказываясь распластанным на спине и вжатым в постель Грантером, закинувший его ноги к себе на бедра и перехвативший руки, заводя их голову.
- А вот об этом, мой Аполлон, мы поговорим отдельно, когда я переведу дух - довольно заметил Грантер, улыбаясь в ответ на возмущенный взгляд.

URL комментария

@темы: прон, категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: NC-17 — NC-21, пейринг: e/R, тред: 84

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

22.01.2014 в 06:46

кто там просил исполнить что-нибудь с кинк-тура, это вам, дарю.
лучше б для зфб что-нибудь сделала, бл.
6-1.43. Е/Р. Анжольрас проиграл пари (или в карты на желание), и теперь по условиям уговора должен по дороге домой пройти до метро (или до дома) голым (полностью и абсолютно, ага)

— Зачем? — говорит Анжольрас и чуть хмурится. Но не возмущённо хмурится, а непонимающе.
Прувер сияет.
— Потому что ты проиграл и теперь должен выполнить задание победителя. Таковы правила!
— Я помню правила. Но идти голым до метро бессмысленно и рискованно. Меня могут арестовать за хулиганство.
Но он уже расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, пока говорит это.
— Можно подумать, впервые, — фыркает Курфейрак. — Давай подержу. Или нет, Эр, держи ты, я буду снимать!
Рубашка прилетает задремавшему в кресле Грантеру в лицо, и он вскидывается и часто моргает.
— Не кидай мои вещи, — говорит Анжольрас, расстёгивая пояс. — И в условиях не было ничего про съёмку.
— Она всегда есть по умолчанию. Ты же знаешь, что мы всегда снимаем видео на память!
— Снимать буду я, — спокойно обещает ему Анжольрас, протягивая джинсы Грантеру. — С тебя кожу. Оставь свой телефон дома. Грантер?
— А? Прости, я отвлёкся. — Грантер поднимает на него глаза, раскрытые широко, как у удивлённого ребёнка, и сообщает так, будто Анжольрас не знает: — У тебя на спине веснушки.
Анжольрас вздыхает и отворачивается от него.
— Бельё тоже?
— Полностью, — напоминает Прувер и смеётся.
— Не поите его больше, — заботливо говорит Жоли.
— Тогда я иду с тобой, — говорит Курфейрак, и Анжольрас фыркает:
— Ты бы и так пошёл.
— Все идут. Прочь из моего дома, мне завтра нужно встать рано, — Комбефер машет на них рукой.
— Э, Грантер, не отдавай ему шмотки!
Анжольрас сверкает возмущённым взглядом и демонстративно заталкивает трусы в карман джинсов.
Грантер отмечает серебристый шрам вдоль нижнего ребра слева. Оттенок волос в паху. Мелкую родинку на ягодице, когда Анжольрас снова поворачивается к нему спиной.
— Хватит пялиться, — добродушно советует Баорель и хлопает его по спине. Грантер чуть сгибается, машинально пытаясь уйти от удара.
— Я не пялюсь, — отвечает он. — Как художник, я обязан уметь видеть и ценить прекрасное вокруг себя, вот я и ценю, пока предоставилась возможность.
— Посмотрите на него, теперь он художник! — Баорель хохочет и зажимает в захвате его шею.
Выворачиваясь из его хватки, Грантер всё ещё пытается запомнить расположение веснушек на Анжольрасовых плечах; если бы можно было их коснуться, соединить пальцами, он смог бы запомнить лучше, он уверен.

Уже поздно, и дневная жара понемногу сменяется ночной прохладой. Людей на улице немного, но друзья, которые совсем недавно единодушно требовали, чтобы Анжольрас отработал проигрыш, теперь будто случайно окружают его со всех сторон, более или менее скрывая от посторонних глаз. Сам Анжольрас не пытается спрятаться, и идёт таким же спокойным уверенным шагом, и держит спину так же прямо, как и всегда. Курфейрак идёт перед ним, развернувшись спиной вперёд, и что-то воодушевлённо объясняет, взмахивая руками. Грантер мысленно порывается вернуть Анжольрасу рубашку каждый раз, когда тот неуютно поводит плечами. Прувер закуривает, смеётся над чем-то, что сказал Боссюэ, давится дымом и кашляет, согнувшись пополам, открывая вид на Анжольраса полицейской машине, мимо которой они как раз проходят. Никто из них о ней даже не думает, пока не хлопает дверца и не раздаётся сердитый оклик, а потом думать становится некогда.
Они срываются бежать, как снимаются с места вспугнутые птицы, чуть рассеиваясь, чтобы дать друг другу простор. Кто-то хохочет, кто-то вопит, кто-то говорит вполголоса: «Анжольрас, переулок направо», и через два шага Анжольрас бросается в тёмный проём, кто-то один — следом за ним, а остальные мимо, вперёд, продолжая что-то вопить. Анжольрас останавливается, оборачивается и кто-то — Грантер — толкает его ближе к стене, в тень, и сам замирает тёмной тенью между ним и улицей.
— Я отказываюсь быть арестованным за такой идиотизм, — говорит Анжольрас шёпотом, но он улыбается, и выглядит возбуждённо и безмятежно одновременно.
По улице проносятся шаги полицейских, не замедляясь возле них ни на секунду, и Грантер улыбается ему в ответ.
— Ты можешь одеться прямо сейчас, — предлагает он, отходя. — Всё равно метро уже близко. И я никому не расскажу.
— Я знаю, — говорит Анжольрас. — Но я доиграю до конца. Правда... я предпочёл бы проделать остаток пути бегом, если ты не против?
Грантер смеётся, потому что он и не ждал другого; потому что Анжольрас честный, упрямый, всегда доводящий начатое дело до конца — и бунтарь, который, хоть никогда и не нарушает порядок без причины, оказавшись на воле, в своей стихии — там, где нет запретов, — становится неукротим.
Грантер отдаёт ему бумажник, чтобы Анжольрас мог взять карточку, и вытягивает из кармана свою, и, сжимая их словно оружие, они снова бросаются бежать — так, что ветер свистит в ушах. Грантеру всё время кажется, что он сейчас что-нибудь уронит, и хочется смеяться, но не хватает дыхания. Анжольрас несётся рядом с ним и чуть впереди, шаги тяжёлые, но мягкие, как, наверное, у загоняющего добычу гепарда или ещё кого-нибудь; сам Грантер топает не в пример громче, но, может, это всё потому, что он обут, а Анжольрас бежит босиком. Группка молодёжи с другой стороны улицы, заметив их, свистит и улюлюкает им вслед.
Они добегают до вывески с буквой «М» и ныряют в подземелье, перепрыгивая через три ступени; торопливо впихивают карточки в приёмную щель — и за те несколько секунд, что у механизма занимает открыть проход, Анжольрас ухитряется натянуть трусы. У платформы они оказываются почти одновременно с подошедшим поездом, и Анжольрас даже успевает невозмутимо расправить перекрутившуюся ткань на глазах у пары изумлённых пассажиров прежде, чем они входят в вагон и двери закрываются за ними.
— О, простите! Полминуты, мадам! — восклицают они наперебой и одновременно вцепляются друг в друга, Грантер отталкивает Анжольраса в угол, тот дёргает Грантера встать так, чтобы загородить их единственной попутчице обзор, и, замерев наконец, они встречаются взглядами и одновременно фыркают.
Поезд дёргается вперёд и набирает ход.
Грантер по одной подаёт Анжольрасу его вещи. Затем, пока Анжольрас пытается продеть ремень в шлёвки, застёгивает на нём рубашку — и ловит вдруг себя на мысли, что это даже эротичней, чем раздевать. Грантер растерянно моргает. Голова у него кружится так, будто он стремительно трезвеет — или, наоборот, по-настоящему пьянеет только сейчас. Он выпускает рубашку из рук, отступает назад и почти сползает на сиденье.
— Спасибо, — кивает Анжольрас, одёргивает рубашку, не обращая внимания на нижние пуговицы, которые Грантер так и не застегнул, и усаживается рядом.
— Мне же в другую сторону надо, — говорит Грантер зачем-то.
Анжольрас пожимает плечами.
— Выйдешь на следующей. Или, если хочешь, можешь остаться сегодня у меня.
— Спасибо, но нет. Мне надо домой, сделать кое-что. — Грантер вздыхает. — Пока я помню.
Он не объясняет, что ему нужно нарисовать то, что у него всё равно не получится, потому что нельзя повторить совершенство. Но Анжольрас всё равно говорит так спокойно, будто знает о чём речь:
— Я всегда могу тебе напомнить, если попросишь, — а затем безмятежно вытягивает пыльные босые ноги в проходе и шевелит пальцами.

URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, персонаж: Комбефер, персонаж: Прувер, персонаж: Курфейрак, персонаж: Баорель, персонаж: Жоли, пейринг: e/R, тред: 82, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

21.01.2014 в 15:39

драббл Баорель/Фейи, практически джен

- В твоей каморке нежарко,- заметил Фейи вместо приветствия.
- Сойдёт,- хмуро проронил Фейи: рука дрогнула, и он испортил узор на веере.
- Брось мышиную возню, выйди на солнце! Кто знает, как долго нам осталось наслаждаться его светом?
- Пусть недолго,- ответил Фейи, не поднимая глаз от узора,- я предпочту провести отпущенные мне дни с пользой.
- Такие занятые пчёлки будят во мне совесть, а ей, между тем, именно теперь нужно спать крепко.
- Ты полагаешь, то, что мы задумали, бесчестно?
- Я имел случай убедиться, что похороны одного влекут за собой смерти многих, среди которых будут и те, кто знает солнце как тусклое пятно за окном.
- Зато их дети увидят солнце. Возможно, я не добился многого и уже не добьюсь, но сделаю всё, чтобы в мире стало чуть меньше несправедливости. Освободив народ, мы предотвратим акты насилия, подобные разделу Польши…
- Умоляю, не надо снова про раздел Польши!- со смехом воскликнул Баорель, примиряюще вскинув руки.- Я помню каждое слово в твоей речи, и с тех пор, как ты произносил её в последний раз, ничего не изменилось.
- Изменится.
- Изменится,- эхом откликнулся Баорель, пытаясь согреть усыпанные пятнышками краски руки в своих ладонях.

URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Баорель, персонаж: Фейи, пейринг: Баорель/Фейи, тред: 82

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

09.01.2014 в 18:21

перевел. теперь можно подрочить - и на работу

e/R, boners in denial

Конечно, потом Грантер над этим случаем посмеется с горечью. Тогда он вообще не представлял, что Анжольрас на самом деле из себя представляет, и все его понимание ограничивалось следующим: Анжольрас был прекрасным партнером для фехтования, он был невозможно красив, он не говорил о своей личной жизни. О личной жизни Грантер предпочитал ничего и не узнавать, потому что огонь в его душе с головой выдавал в нем религиозного фанатика, и Грантер не хотел портить себе вопросами впечатление от достойного партнера для спаррингов. Пока он не знал подробностей, страстный фанатизм, которым горели глаза Анжольраса, мог казаться ему очаровательным, а не до смешного глупым. Он мог купаться в свете этих глаз, распрямлять спину совсем чуть-чуть сильнее в его присутствии…

Господи, как он сразу не понял, что с ним происходит, нужно было бежать подальше, пока еще можно было.

Они соблюдали уважительную дистанцию до того дня, когда Грантер спросил Анжольраса, владеет ли тот саватом. Оказалось, что Анжольрас вырос на савате и владел им великолепно. Когда он сбил Грантера с ног в третий раз, некоторые физиологические аспекты восхищения Грантера уже начинали давать о себе знать, к большому его стыду – он, конечно, был существом низшим, но никогда раньше не опускался до такого извращения как тяга к собственному полу. В четвертый раз он сумел увлечь Анжольраса на пол за собой, так что на спину он повалился вместе с этим живым воплощением Святого Михиала. Воплощение тяжело дышало.

Если Грантеру было стыдно, то у Анжольраса просто обязан был случиться гневный припадок пуританского сорта, если он заметит очевидное. Именно эта мысль вкупе с природным инстинктом Грантера опошлять и провоцировать заставила его с намеком двинуть бедрами и посмотреть на Анжольраса с неприкрытым вожделением. Он просто хотел увидеть его реакцию, ничего больше. Но Анжольрас и на полу оставался достойным партнером для спарринга, и он удостоил Грантера приподнятой бровью и сдержанной улыбкой, словно хотел сказать «Да, я тоже заметил. Ну и что.» Именно тогда Грантер заметил, что он был не одинок в своем возбуждении.

К черту, значит. Все бывает в первый раз. Почему бы не припасть к грехам древних вместе с мальчиком, который уже и так выглядит как классическая скульптура? Грантер отбросил всякую осторожность и, притянув Анжольраса к себе, поцеловал его в губы жарко и открыто.

Когда Анжольрас вырвался из его рук и поднялся на ноги, собственные удивление и разочарование поразили Грантера.
- Да ладно тебе, - усмехнулся он, скрывая неприятно саднившее в груди чувство. – Не стесняйся, уже очевидно, что мы оба этого хотим. Давай попробуем, будет весело.

Анжольрас глубоко вдохнул и приосанился. Для человека, одетого в рубашку с короткими рукавами, у него прекрасно получилось изобразить всем своим видом любовника, который попался на горячем и теперь застегнулся до последней пуговицы и смахнул последнюю пылинку с воображаемого лацкана.
- Уверен, что это было бы весело, но это не то желание, которое я хотел бы воплотить в жизнь.
Тон его был скорее извиняющимся, чем гневным. Извинение это, впрочем, было явно сделано ради приличия, и под ним чувствовалось, что Анжольрас вдруг превратился в гранит.

Грантер вздохнул. Это превращение его почти удивило.
- И педераст, и пуританин. Нет-нет, ничего не говори, я сам угадаю – ты решил обратиться в монахи.

Пока он говорил, Анжольрас успел развернуться, чтобы собрать свои вещи и уйти, но загадочно улыбнулся Грантеру.
- Заходи завтра в кафе Мюзен, - сказал он. – Увидишь, в какие монахи я решил обратиться.

URL комментария

@темы: перевод, категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, пейринг: e/R, тред: 81, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

08.01.2014 в 23:55

а потом анжольрас захочет отомстить и месяца через два, когда все уже об этом забудут, тоже внезапно лизнёт его в шею.

Анжольрас любит кусаться, хотя никто не мог бы сказать это наверняка. Так, совершенно внезапно его зубы мягко прикусывают кожу на загривке у Грантера, чуть ниже линии роста волос, как раз на выступающей косточке; он начинает говорить, и звук отдаётся вибрацией в позвоночник. Еле слышное "Выпрями спину, горб вырастет" выполнено до того, как затихнет последний звук.
Грантер уже - натянутая леска струны, только вот далеко не на музыкальном инструменте, а скорее, на удочке рыбака.
Главное - помнить: если удить слишком крупную рыбу, леска порвётся.


простите

URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, пейринг: e/R, тред: 81, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

автор: сурикат бонапарт

Пишет Гость:

08.01.2014 в 23:50

сопливый е/р флафф, осторожно

Чтобы выбраться из постели, пришлось перелезть через Грантера. Можно было и обойти кровать, но здоровенный уродливый комод, отдаленно похожий на слюнявого бульдога, стоял так, что не задеть его острые углы было практически невозможно. Анжольрас уже давно порывался выкинуть эту рухлядь, но Грантер упорно защищал "Газ" - так он прозвал этот гроб на ножках, отсылая к его способности занимать всё доступное пространство. Комод, видимо, это чувствовал: Анжольрас уже опасался в него лезть, зная, что непременно прищемит себе пальцы или край одежды, а Грантер извлекал из "Газа" любые вещи, даже давно потерянные Анжольрасом, и ни разу не царапался об этот чертов угол, проходя мимо.
Сейчас Грантер, кажется, спал. Обычно в это время дня он пребывал в состоянии между дрёмой и комой, но сейчас, стоило Анжольрасу приподняться, продумывая план эвакуации с супружеского ложа, как Грантер открыл глаза и облапил Анжольраса, крепко прижимая его к себе.
- Куда ползёшь, ужасная принцесса? - весело спросил он, и Анжольрас фыркнул.
- Умываться и завтракать. Сегодня весь день проведу с делегатами из... Уганды, да, так что день будет напряженный, - он зевнул и пощекотал Грантера, чтобы тот его отпустил. - Вечером у нас приём, ты помнишь?
Грантер поморщился.
- Ужинать с людьми, которые приговорили бы нас к смертной казни? М-м-м, обожаю. Лучшее, чем я могу заняться этим вечером.
Анжольрас снова фыркнул. Когда его избрали... реакция мирового сообщества _была_. Европейские страны не возражали - их куда больше волновало то, что Анжольрас социалист, чем то, что он женат на мужчине, - а вот Африка и Ближний Восток были, мягко говоря, не в восторге. Один из африканских президентов отказался пожимать легитимному французскому президенту руку, другой вообще разорвал с Францией дипломатические отношения, но из-за экономических связей был вынужден восстановить... как лакмусовая бумага, в самом деле. Кто-то из имамов в самой Франции пытался пристыдить Анжольраса за подобную открытость, но Анжольрас на это только пожал плечами: как можно его пристыдить, если он сам отказался стыдиться? Ну да, он спит с Грантером. Саркози вон спал с Карлой Бруни, и никто не пытался из-за этого объявлять Франции священную войну.
Сегодня, скорее всего, тоже будет день косых взглядов: когда Анжольраса избрали, никто толком не знал, как именовать Грантера, но тот сам представился в интервью как "первая леди", и пресса охотно подхватила это. Ну да, не Джеки Кеннеди - но прятать его от публики Анжольрас не собирался. Тем более что косые взгляды - а то и откровенно порванные шаблоны - очень поднимали Анжольрасу настроение. Кажется, впервые это случилось в России - Анжольраса пригласили на пасхальную службу, а он без предупреждения взял с собой Грантера; так они и стояли в церкви вчетвером - Анжольрас с Грантером и российский президент с супругой. Пресс-служба, конечно, была недовольна, но Анжольрас тогда получил искреннее удовольствие - и от эффекта, который они произвели, и от "секса протеста" после эфира.
Умывшись, Анжольрас вернулся в спальню. Грантер как раз одевался - он наполовину надел левый носок и, кажется, снова заснул в старом кресле сбоку от "Газа". Пришлось его разбудить, и Грантер - как был, в одном носке, - пошлепал на кухню.
Одевшись, Анжольрас направился к нему. Дети - приемные, Хлоя и Колен, - еще спали, и Грантер, который уже выпил свой утренний кофе и заметно взбодрился, тут же шлепнул Анжольраса по заднице.
- Ты единственный человек в стране, кому это можно, - Анжольрас сам обнял его. Грантер недоверчиво фыркнул.
- Курфейраку еще можно, - ревниво заметил он.
Анжольрас улыбнулся.
- Теоретически можно кому угодно, но один раз, как ты понимаешь. А Курфейраку закон не писан - судя по тому, что он себе позволяет.
Грантер чмокнул его в щеку и заставил сесть за стол. Ему нравилось самому готовить для Анжольраса завтрак и накрывать на стол, хотя Анжольрас прекрасно знал, что вставать в такое время для Грантера, вечной совы, - пытка. После завтрака он наверняка снова завалится спать. Или нет - ему еще нужно отвезти в школу детей, у них даже есть напоминалка на холодильнике: "Дети! Школа!" красным маркером и почерком Анжольраса. Профиль Ленина рядом дорисовал уже Грантер, а Сталина - Колен, который явно пошел в Грантера своим дурным чувством юмора.
- Дорисуйте Маркса с Энгельсом, - сказал Анжольрас, и ложка Грантера остановилась на уровне его груди.
- Мы с Коленом своих нарисовали, - он фыркнул. - Теперь ваша с Хлоей очередь. Или попроси у своего министра финансов накорябать нам Троцкого.
- Соберем коллекцию?
- Соберем всех покемонов, - Грантер фыркнул. - Отличная история для моих мемуаров. "Как перестать беспокоиться и полюбить свою Родину", том третий, "Братство". Эй, не пинайся!
Анжольрас закатил глаза.
- Ладно, убью тебя после ужина, - он встал из-за стола и обнял Грантера. - Я пойду. До вечера, - Анжольрас поцеловал мужа. - Надень сегодня красный галстук.

URL комментария

@темы: категория: слэш, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, пейринг: e/R, тред: 81

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

27.11.2013 в 20:59

Ворвусь с вольным, как парижский гамен, переводом вальверной супергеройской аушки.

лоскутное правосудие, 1

Как всякий полицейский, Жавер более чем ясно представлял себе, что такое бесславная смерть, но эта, кажется, будет худшей в мире. Ещё более прискорбно, что так глупо умереть предстоит именно ему: на его могильном камне напишут «Погиб под лавиной мармелада» и предадут его душу вечному унижению. Временное убежище из упавших полок, предоставленное ему судьбой, настораживающе трещало, и Жавер медленно вдохнул, готовясь предстать перед богом.
До него донеслись приглушённые звуки ударов и крики, и Жавер обеспокоенно смерил взглядом скрипевшую конструкцию. Может, стоит рискнуть?..
Почему бы и нет. В сравнении с вечностью не имеет значения, будет ли он жить на пять минут дольше, или же нет. Если его крик обрушит чёртовы ящики, по крайней мере, он умрёт сражаясь.
- Эй!- крикнул Жавер, дождавшись прекращения шума.- Есть там кто-нибудь?
Последовала долгая тишина, которую прервали шаги. Жавер медленно выдохнул, выжидая. С его везением это мог быть только Молот, желающий поглумиться над его трупом. Чёртовы Иные. Жавер оскалил зубы, не собираясь доставлять такое удовольствие беглецу.
- Кто здесь?
Это не Молот. Глубокий, звучный голос, и, похоже, обеспокоенный. Может, охранник?
- Я здесь, внизу! Я инспектор Жавер, и…
Он замолчал. Незнакомец разбирал завал, и Жавер не сразу осознал, что тот двигает ящики высотой в метр голыми руками.
Сверхчеловеческая сила.
Ещё один Иной.
Жавер пожалел, что упомянул своё звание, и молчал всё время, пока незнакомец продолжал своё дело. Если его откопают (Жавер проверил ногу – она придавлена, но не повреждена), он сможет дать бой: у него ещё остался пистолет. Он может…
- Так вот что Молот здесь вынюхивал,- замечает незнакомец, дружелюбно и открыто. Его голос звучит неестественно – возможно, синтезатор голоса существенно его изменял.
- Что с ним?
- Я его обездвижил. Он снаружи.
Жавер невесело усмехнулся. Добровольцы. Такая же язва общества, как сами преступники, использующие закон, чтобы творить бесчинства. Будем надеяться, пятна на тротуаре будет достаточно для идентификации личности Молота.
Наконец Жавер увидел новоявленного злоумышленника – кем бы ни был носитель сверхсилы, он высокий и широкоплечий. Лицо скрывала простая серебристая пластина. К счастью, мужчина был одет удивительно нормально для Иного, без всяких нелепых обтягивающих костюмов кислотных цветов или странных доспехов: чёрный свитер с капюшоном, чёрные джинсы и серые кроссовки.
Жаверу подумалось, что эта неброская одежда поможет легко смешаться с толпой в случае преследования, и он постарался не хмуриться, когда незнакомец сдвинул оставшиеся ящики и обеспокоенно присмотрелся к нему.
- Вы ранены?
- Только моя гордость. И ногу придавило.
-А. Секунду.
Незнакомец ушёл из поля зрения, и ящик скользнул в сторону. Давление на ногу ослабло, так что Жаверу наконец удалось освободить ногу и неуклюже выкарабкаться из несостоявшейся могилы. Он покрыт ушибами и раздражён, и его совсем не радует, что силач готов прыгать вокруг него как щенок, ожидающий одобрения.
Что, спрашивается, Жавер должен ему сказать? Спасибо за нарушение пункта 4 (а) закона о Иных?
- Рад видеть, что вы не постра…
Жавер не дал ему закончить, защёлкнув на его запястьях полюсные наручники.
- Вы под арестом,- прорычал Жавер.- У вас есть право хранить молчания. Всё, что вы скажете…
- Да ладно, офицер,- к недовольству Жавера, герой выглядел скорее удивлённым, нежели испуганным,- я только что спас вам жизнь!
- Суд примет это во внимание.
Жавер закончил оглашение прав задержанного и подтолкнул его к выходу из склада, где обнаружил Молота, без сознания, скованного согнутым обломком металлической трубы. Он добавил повреждение имущества к составленному в уме списку преступлений и провёл добровольца к патрульной машине, игнорируя поток до странности мягких возражений.
Когда он достал рацию, доброволец со вздохом спросил:
- Вам это так необходимо, инспектор?
- Заткнись.
- Что ж,- почти огорчённо сказал доброволец,- позвольте принести извинения за порчу полицейского имущества,- и, разорвав наручники, словно они были из бумаги, он неторопливым шагом направился прочь. В первый момент Жавер был слишком удивлён, чтобы действовать, затем вспомнил о запасном пистолете в машине.
- Стой, или я буду стрелять!
Не помогло. Доброволец что-то набрал на телефоне и внезапно исчез.
Жавер нахмурился. Чёртовы добровольцы. Всегда работают в группе. Он внёс в донесение поправки и весь остаток пути хмуро вертел в руках обломки наручников.
Столь развитые технологии. Комиссар будет недоволен.

URL комментария

Пишет Гость:

08.01.2014 в 20:07

Вольный переводчик снова с вами.

лоскутное правосудие, 1 до конца

Комиссар действительно был весьма недоволен, а, когда он был недоволен, он обрушивал недовольство на подчинённых, осознавая, что ответить ему не могут. Жавер, скрасивший утро невероятно мерзким даже по полицейским стандартам кофе из безымянного тротуарного кафе, одеревенело стоял перед комиссаром, в третий раз отвечая на вопросы о наручниках. Да, они были активированы. Да, он проверял. Нет, они не были неисправными, он использовал их прежде. Да, они не сработали на том злоумышленнике. Да, сэр. Нет, сэр. Ему следовало вызвать подкрепление, сэр.
Он уже серьёзно раздумывал, не является ли падение в обморок прямо на стол начальника достаточной причиной для отпуска по болезни, когда комиссара прервал звонок по внутренней связи.
- Что?- проворчал комиссар, сощурившись.
- Сэр,- пискнул несчастный стажёр,- к вам пришёл мэр, сэр. Он не назначал встречу, но говорит, что это важно.
- Вот чёрт. Надо полагать, решил обсудить свою политику низких арендных цен. Пригласите его внутрь,- уныло сказал комиссар.- Инспектор, можете идти. И поживее! И, ради бога, никому ни слова о наручниках. Мы же не хотим паники в наших рядах? Ваш комплект, скорее всего, был неисправен.
- Сэр, да, сэр,- Жавер даже не слышал его: он моргал с глуповатым видом, не в силах двинуться с места. Господин Мадлен здесь. Господин Мадлен. А у Жавера такой вид, будто он пять раундов дрался против носорога и уполз с ринга умирать.
Судьба жестока.
- Да не стойте столбом,- нахмурился комиссар, и, к несчастью, именно в этот момент господин Мадлен скользнул в кабинет, тепло улыбаясь. Жавер разрывался между сожалением, что он не умер прошлой ночью под завалом из ящиков, и благодарностью судьбе за то, что дожил до этого дня. Он выглядит как пугало, но господин Мадлен не обратил на это внимание. Сам мэр был одет в оливково-зелёное шерстяное пальто, светло-кремовый шарф и безупречно выглаженные тёмно-серые брюки. Прекрасен, как и всегда. Пальцы Жавера дрогнули, во рту пересохло, и он едва сдержал трепет.
- Вы свободны, инспектор,- настойчиво повторил комиссар, и Жавер, очнувшись, неловко поклонился и неохотно покинул кабинет комиссара. Кошмарный кофе, с которого начался день, ещё не оказал своего действия, и он, потирая глаза, тихо укрылся за своим столом.
Звание инспектора пришло вместе с кабинетной рутиной, так что уже ранним утром его стол оказывался погребён под грудой не всегда корректно написанных докладов. Жавер устало подумал, что работа в участке не должна быть связана с таким адовым количеством бумаг. Он, растянувшись на стуле, предался мечтам о смерти – увы, абсолютно безрезультатным. Он печатал, сонно пытаясь составить свой собственный отчёт о прошедшей ночи, и в какой-то момент позволил себе прилечь на папки с делами, всего на пару секунд, и –
Резко проснулся, вырвавшись из спутанного сна, полного мармеладных лавин и гигантских медведей с навыком телепортации, когда тёплая рука крепко сжала его плечо. Жавер инстинктивно схватил нарушителя спокойствия за руку, затем, узнав господина Мадлена, рывком поднялся на ноги. Досье разлетелись по полу, и господин Мадлен пробормотал что-то, чего Жавер не расслышал сквозь шум крови в ушах. Они подобрали разбросанные папки в молчании, хотя он мог видеть, как дрожат от смеха плечи мэра.
«Отлично,»- с горечью подумал Жавер. Господин Мадлен рядом с ним, один, и всё, что он может сделать – отчаянно смущаться.
- Вам что-то нужно, сэр?- спросил Жавер с максимально доступной вежливостью. Это прозвучало напряжённо и недружелюбно, и он подавил вздох: господин Мадлен немедленно принял настороженный и извиняющийся вид .
- О, Бертранд только что упомянул, что вы расследуете дело о Баррикаде, инспектор, и меня интересовали ваши успехи. Видите ли,- с нажимом добавил господин Мадлен, отчего по спине Жавера пробежали мурашки,- в связи с интересом СМИ к Баррикаде в последнее время могу открыто признаться, что я… лично заинтересован в деле.
- Расследование всё ещё не закончено,- неловко заметил Жавер. Соберись! Господин Мадлен лично заинтересован в твоём деле! Скажи что-нибудь умное!
- Но можете не сомневаться, сэр, хаос самосуда будет остановлен.
Боже. Ему бы стоило просто застрелиться и покончить с этим.
- Безусловно,- господин Мадлен выглядел разочарованным очевидным уходом от ответа. Жавер определённо уверен, что день уже не станет хуже.- Я слышал, что прошлой ночью вы арестовали опасного преступника и почти поймали другого?
Именно «почти» в спокойной речи господина Мадлена привлекло его внимание. Жавер медленно кивнул.
- На данный момент никто из них не имеет отношения к Баррикаде,- невнятно проговорил он. Парни с Баррикады, с которыми он сталкивался, казались в лучшем случае тинейджерами, а Герой, если верить инстинктам Жавера, был намного старше. – Молот, в частности, определённо их противник.
В конце концов, преступный Иной грабил банки, а вставшие на ложный путь добровольцы называли себя защитниками справедливости. Пф.
- Действительно,- господин Мадлен ободрялюще улыбнулся Жаверу, и тот попытался не кривиться.
Не стоит пытаться исправить ситуацию. Невольно он уже выставил себя большим дураком, чем мог представить. Бессмысленно подливать масло в огонь. Они стояли в молчании, становившимся всё более неловким, пока господин Мадлен наконец не проявил жалость и откланялся, пожелав ему удачного дня с искренним очаровательным добродушием. Жавер смог ответить на это лишь кивком и угрюмым прощанием, совершенно не в состоянии говорить.
Иногда он не понимал, зачем вообще к чему-то стремиться.

URL комментария

запись создана: 30.11.2013 в 02:14

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Жавер, тред: 73, тред: 81

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

04.01.2014 в 20:24

напишите кто-нибудь что-нибудь по этой смске о господи пожалуйста аааа.
я написал вам драбблик. наверное, это не совсем то, что вы хотели. но тем не менее.
Если бы телефон только единожды просигналил о принятом сообщении, Курфейрак спокойно бы проигнорировал его. Но, к его великому раздражению, чертова лампочка-индикатор светила синим прямо в закрытый глаз и вынуждала отреагировать. В теории можно было бы перевернуться, но уже попытки сделать это вызывали землетрясение, а кто такой Курфейрак, чтобы рисковать сейсмической стабильностью центра Парижа, в конце концов?
Правильно, на самом деле надо запомнить: нечего укладывать спать мобильный рядом с собой на подушку.
С третьего раза получилось правильно начертить графический ключ блокировки. Кстати, ещё одна вещь: сменить этот механизм на что-нибудь более приземленное. Как-то же люди справляются с цифрами вроде?
"1 новое сообщение от:
Гаврош"
Курфейрак поморщился. Утро после вечеринок обычно имело для него несколько стандартных сценариев:
1) Он просыпается с милой девушкой, которая готовит ему завтрак и уходит или не готовит - и тоже уходит;
2) Он просыпается с кем-нибудь из дру... В доме кого-нибудь из друзей, ест завтрак и уходит.
Обычно оба сценария исключали смски от случайно прибившихся к их компании детей.
Что бы там мелкий не спросил или предложил - или вдруг Курфейрак что-то наобещал вчера, а сейчас потребуют, чтобы он выполнил наобещанное?! - было решено напечатать "НЕТ". Вспомнить бы ещё, как переключить буквы на заглавные.
Однако, во входящих Курфейрак неожиданно читает:
"Вчера ты пытался прадать меня за бакал вина"
Он уже готов поступиться своими намерениями и набрать что-то вроде "Это больше похоже на Грантера, так что ты ошибся номером, малой", как одно за одним начинают приходить следующие сообщения:
"Эпонине"
"ана сказала, что тихничиски ты ни можешь меня прадать, патамушта ты ни часть семьи"
"в атличие от ниё"
"Паэтаму угадай, чё вы сделали?"
Даже анабиозный похмельный мозг заработает быстро, если каким-то образом у вас сложилась репутация одного из первых бабников города.
Курфейрак подносит левую ладонь к глазам одновременно с появлением последней смски.
"Вабщем, паздравляю, зять. Тесть с тёщей жаждут тибя видеть, кстати".

URL комментария

Пишет Гость:

05.01.2014 в 00:49

прости меня, анон с драбблом, нимагумалчать.

Всё к этому шло с самого начала; вопрос был только в том, кому именно повезёт.
— Нам очень неловко и всё такое, — сказал Курфейрак и захлопал невинными глазами. — Но ты ведь не против?
Анжольрас пожал плечами и шагнул в сторону, шире открывая дверь.
— Они разнюхали, где я живу, — объяснил Курфейрак, втаскивая за собой чемодан и явно неловко себя чувствующую Эпонину. — Врагу не пожелаешь. Бедный Комбефер. Но ты точно не возражаешь?
— В квартире не курите, — попросил Анжольрас, и соглашение было установлено.

— У тебя случайно нет запасного матраса? — спросил Курфейрак, высунув одну голову из-за двери.
Анжольрас вздрогнул от неожиданности и поднял взгляд от книги.
— Диван слишком узкий для двоих. Я, конечно, могу поспать и на твёрдом полу, не проблема, но на всякий случай решил спросить.
Анжольрас моргнул и взъерошил собственные волосы.
— Нет, эмн. Матраса нет, но мы можем поменяться?
Его кровать всё равно была слишком большая для него одного; обычно он спал свернувшись клубком на самом краю и занимал едва ли треть.
— Ты что, — замахал руками Курфейрак, — хватит и того, что мы потеснили тебя в твоём доме, ещё и из собственной кровати выгонять?..
— Ерунда, — решительно сказал Анжольрас, вставая. — Мне всё равно не нужно столько места. Подушки в шкафу.

Анжольрас проснулся рывком, резко поднял голову и удивлённо заморгал. Льющийся в окно солнечный свет был слишком ярок, куда ярче привычного. Анжольрас зажмурился снова и со стоном рухнул лицом в подушку. Не привыкший спать где-то ещё кроме своей собственной кровати, он вчера ворочался без сна добрых полтора часа. А теперь ещё и жалобно ныла затёкшая спина. Почему он вообще оказа... а. Да. Точно.
Он заставил себя подняться и бездумно поплёлся на кухню, где уже негромко переговаривались два голоса.
— Привет, — сказал он сипло.
Курфейрак заорал и демонстративно заслонил лицо руками, будто от яркого света.
— Чувак! Ты что, пытаешься меня соблазнить? Я женатый человек!
Эпонина негромко фыркнула.
— Прости? — сказал Анжольрас, всё ещё слишком сонный, чтобы адекватно реагировать на мир.
— Я думаю, это как-то связано с фактом, что ты хорошо выглядишь без рубашки, — дипломатично пояснила Эпонина и тут же совсем не дипломатично ругнулась, соскребая со сковороды горелый блин и кидая его на тарелку, где уже покоились два или три таких же неприглядных комка.
— Я как-то не подумал, извините, — сказал Анжольрас и, развернувшись, побрёл в ванную. В спину ему неслось «Дай сюда, я могу лучше, кто вообще придумал, что женщины умеют готовить, эти идиотские гендерные роли устарели ещё в позапрошлом веке!..»
Когда он снова вернулся на кухню, на этот раз предусмотрительно натянув футболку на ещё влажную кожу и сменив пижамные штаны на джинсы, Курфейрак как раз ловким жестом профессионального шеф-повара подбросил блин над сковородой. Втроём они проследили взглядами, как тот, вместо того, чтобы перевернуться в воздухе и покорно вернуться обратно, взлетел к потолку и аккуратно приземлился на посудный шкаф.
— Ладно, — сказал Курфейрак, смущённо кашлянув, и протянул сковороду Анжольрасу. — Честно говоря, мы хотели как-то отплатить тебе за гостеприимство, но, похоже, пришла пора признать, что лучше оставить готовку тебе. На правах хозяина дома, знаешь.
Анжольрас молча поднял обе руки перед собой. Лицо у Курфейрака вытянулось.
— Но как тогда... А что тогда... — он беспомощно указал на сковороду и миску с тестом.
— В магазинчике внизу продают свежую выпечку. Но он откроется не раньше девяти. Не знал, что вы такие ранние пташки, кстати.
— Какое там, — Курфейрак радостно махнул рукой, — ты просто свой будильник вчера в комнате оставил.
Анжольрас машинально хлопнул себя по пустому карману джинсов и, изменившись в лице, метнулся прочь из кухни.

Днём в гости заходил Гаврош. Анжольрас его не застал — строго говоря, он не застал вообще никого, вернувшись в восемь вечера в абсолютно пустую квартиру, — но догадался по разбросанным по дивану карамелькам и кривым рисункам в собственной тетради, беспечно забытой на столе. Один из рисунков смутно напоминал самого Анжольраса, сердитого, с кастрюлей на голове, размахивающего какой-то палкой; большие буквы под рисунком сообщали: «Да здраствуит Сопративление!»
Парочка вернулась около полуночи, когда Анжольрас уже лёг спать; он вынырнул из дрёмы, когда в квартиру ворвались их шаги и смех, но не отозвался, когда Курфейрак сунулся к нему и громким шёпотом спросил: «Анжольрас, ты уже спишь?» Он надеялся, что сможет заснуть снова, если они побоятся разбудить его и станут говорить потише. Но увы — сон сняло как рукой, и следующий час он разглядывал тёмный потолок, пытаясь не представлять, насколько именно неловко он будет себя чувствовать, если сейчас они решат заняться сексом в его спальне.
Они не решили; какое-то время на кухне позвякивала посуда и шумела вода в душе, затем мимо него торопливо прошуршали шаги, загорелся и вскоре снова погас свет за прикрытой дверью и зашелестел тихий разговор, изредка прерываемый старательно сдерживаемым хихиканьем. В конце концов, убаюканный этими шелестящими звуками, Анжольрас заснул, сжимая в кулаке вытащенную из-под бока карамельку.

На второе утро всё тело ныло ещё нещадней; но уже к четвёртому дню Анжольрас почти привык.

Ближе к концу недели навестить их явился Грантер и принёс с собой слабый запах алкоголя и собственно алкоголь в пузатой винной бутылке. Он криво улыбнулся Анжольрасу, и тот великодушно махнул рукой и, забрав плед и ноутбук, ушёл на кухню, где заварил себе чаю, удобно растянулся на полу и открыл электронную версии книги, на которую раньше всё не хватало времени. Его потревожили лишь однажды — видимо, когда вино закончилось, Грантер явился на кухню за чаем. Анжольрас его едва заметил, поглощённый чтением. Тот тоже его не трогал — только один раз, дожидаясь, пока чай заварится, подал голос:
— Ты так испортишь зрение. Скажи, что ты там читаешь, и я завтра найду тебе бумажную версию.
— Угу, — отозвался Анжольрас, не отрываясь от чтения.
Грантер хмыкнул и подобрал его пустую кружку, и через пару минут вернул обратно. Анжольрас машинально взял её, отхлебнул горячий чай и блаженно вздохнул, и забыл поблагодарить.
Когда он закончил читать, было уже заполночь; он сбросил плед, выгнул спину, потягиваясь, и вдруг осознал, что не слышит ни звука. Анжольрас прошёл в комнату — и разумеется, его диван был занят. Грантер спал, раскинувшись как морская звезда, закинув одну ногу на спинку дивана, а другую свесив к полу; Курфейрак вытянулся между этих ног, обхватив приятеля обеими руками и удобно устроив голову у него на животе. Анжольрас оглядел их и задумчиво качнулся с пятки на носок; под ногами скрипнули доски.
— Анжольрас? — донёсся шёпот из спальни. Он толкнул дверь и заглянул внутрь; уже забравшаяся под одеяло Эпонина демонстративно хлопнула постель рядом с собой и широко зевнула.
— Ты не против? — шёпотом спросил он, и она хмыкнула.
— Анжольрас, серьёзно. Это твой дом.
Он торопливо переоделся, нырнул под одеяло и всласть вытянулся, обняв подушку, кажется, даже блаженно застонал. Эпонина хихикнула.
— Прости, — прошептала она, — придётся тебе ещё нас потерпеть. Развестись можно только через три месяца.
Анжольрас прекратил счастливо тереться щекой о подушку и нахмурился.
— Вы собираетесь разводиться?
— А ты думал, мы поженились по пьяни от неземной любви и на всю жизнь? — снова хмыкнула Эпонина, и в голосе её даже сквозь шёпот была слышна горечь. Или Анжольрасу послышалось. Пока он думал над этим, она пожелала ему спокойной ночи и перевернулась на другой бок; он нерешительно протянул руку, чтобы успокаивающе погладить её по голове, но так и не решился и снова сунул руку под подушку.

На рассвете между ним и Эпониной бухнулось что-то тяжёлое, облапало сразу обоих, притиснуло к себе так, что стало сложно дышать. «Анжольра-а-а-ас, — протянул Курфейрак сонно и счастливо, — добро пожаловать в семью!», а затем закинул на него ногу и захрапел.
Анжольрас измученно вздохнул, выбрался из-под него, натянул джинсы и рубашку и выскользнул из спальни. Грантера нигде не было видно. На столе снова лежала раскрытая тетрадь, в которой поверх рисунка Гавроша появились новые линии: кастрюля на голове Анжольраса превратилась в изящный берет, в руке он теперь сжимал багет вместо палки, да и лицом больше походил на себя. Анжольрас покачал головой и сунул тетрадь в сумку вместе с несколькими учебниками.

Взъерошенный Комбефер с отпечатком подушки на щеке открыл ему дверь и, не открывая глаз, пробормотал:
— Бывшая комната Курфа направо, — а затем развернулся и побрёл досыпать.
— Я должен был додуматься до этого раньше, — пробормотал Анжольрас, стаскивая ботинки.

Ещё через неделю Курфейрак сам явился к ним, встал посреди комнаты, обвёл их взволнованным взглядом, выдержал драматичную паузу и трагичным голосом возвестил:
— Я понял, что я правда, правда, правда не хочу разводиться, что мне делать?!
— Не разводиться? — невнятно предположил Комбефер сквозь закушенный кончик карандаша.
— Не то чтобы мне здесь не нравилось, но если по истечении трёх месяцев вы не найдёте новое жильё, я начну брать с вас арендную плату, — сказал Анжольрас, не поднимая взгляда от учебника, и перелистнул страницу.

URL комментария

@темы: категория: гет, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Эпонина, персонаж: Курфейрак, тред: 80, пейринг: Курфейрак/Эпонина, персонаж: Гаврош

---

[Склад Дежурки]

автор: Кайса Фрин

Пишет Гость:

03.01.2014 в 16:28

Заблудившуюся Козетту заказывали?

смерть персонажа

Если бы в ту ночь, несмотря на темноту, кто-нибудь увидел бы восьмилетнюю девочку, вышедшую за водой, то поразился бы её храбрости – отправиться в лес, ночью, одной!
Он бы ошибся. Козетта трепетала от страха перед духами леса, окружавшими её, перед мадам Тенардье, пославшей её к роднику. Она боялась так давно, что страх стал частью её натуры. Девочка имела все основания полагать, что мир недобр к ней, и не знала, как защититься от надвигающегося мрака. Её не водили в церковь, не учили молитвам, зато она не раз слышала страшные истории о призраках, которыми пугали детей, и зловещие истории о преступниках, которыми взрослые пугали друг друга. Козетта не видела разницы между первыми и вторыми, так как весь мир представлялся ей населённым жестокими и могущественными созданиями. Она была бессильна равно перед тёткой Тенардье, и дикими зверями, и призраками. Громыхая ведром, которое то и дело ударяло её по ногам, Козетта бежала к роднику, надеясь поскорее разделаться с поручением. В трактире, по крайней мере, было светло.
Набрав воды, девочка почувствовала безмерную усталость. Как ей ни хотелось вернуться немедленно, нужно передохнуть. Козетта уселась на траву и прислушалась. Царила всеобъемлющая тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды. Гнетущее отсутствие звуков, казалось, предвещало беду; Козетта избегала всматриваться в очертания кустов и деревьев, боясь увидеть затаившегося зверя или, может быть,кого-то намного опаснее. Мрак обволакивал её, и, поддавшись чарам тишины, девочка закрыла глаза.
Осознание чужого присутствия пронзило её, словно прикосновение к ледяной воде. За её впиной кто-то стоял. Козетта замерла, не смея обернуться, её сердечко пропустило удар. Убежать? Но что она скажет мадам? А с ведром она и десяти шагов не сделает.
Медленно, дрожа всем телом, Козетта поднялась на ноги и обернулась. Перед ней стояло привидение. Глаза женщины были плотно закрыты, тёмный провал рта беззвучно шевелился, саван запятнала земля, бледную кожу покрывали пятна разложения.
- Мадам,- робко промолвила Козетта,- мне нужно пройти.
Призрак не двинулся.
Козетта взялась за ручку ведра.
- Позволь помочь тебе,- хриплым, надтреснутым голосом сказала женщина.
Козетта семенила рядом с ней, радуясь тому, что не нужно тащить эту тяжесть, и тому, что теперь ей легче убежать. Она бросала на женщину быстрые взгляды, дивясь коротко остриженным волосам, обломанным ногтям и лёгкости, с которой та ступала по земле босыми ногами. Заглядевшись на незнакомку, девочка слишком поздно заметила, что они сошли с тропы и углубились в лес. Теперь она не найдёт обратной дороги.
- Мадам, куда мы идём?
Призрак не отвечал.
- Послушайте, мне надо вернуться. Мадам, пожалуйста, хотите, я дам вам денег?
Женщина остановилась.
- У тебя есть деньги?
- Вот, возьмите,- Козетта вынула монету из кармана.
- Твои собственные?
- Нет, мне дала их тётка… то есть мадам Тенардье, чтобы я купила хлеба, но уже поздно,- сбивчиво залепетала Козетта.
- Тебя отправили за водой и хлебом, одну, ночью? И ты так плохо одета? Этот синяк тоже от них?
- Да, мадам.
Отбросив ношу, женщина разразилась потоком причитаний:
- Подумать только, я из сил выбивалась, работала сутки напролёт, а они тебя толком и не кормили! Они писали, что ты больна – ещё бы тебе быть здоровой! Моя милая дочь, моя бедная девочка, сколько ты пережила! Но теперь ни тебе, ни мне не нужно больше страдать. Радость моя, отныне ты будешь рядом с мамой.
- Вы – моя мать?
- Ты не помнишь меня? Не помнишь, конечно! О горе, зачем я оставила тебя!
Козетта бросилась бежать, спотыкалась о корни деревьев, падала, поднималась снова, зная, что останавливаться нельзя. Призрак следовал за ней легко и беззвучно. Вырвавшись на тропу, Козетта припустила из последних сил, но на окраине села свалилась без чувств. Как во сне, слышала она шаги призрака, едва почувствовала холодные ладони, когда её взяли на руки. Сорванный голос затянул колыбельную, и Козетта, отважившись открыть глаза, посмотрела на мёртвое, некогда красивое лицо.
Последний куплет колыбельной отзвучал в ночной тиши. Козетта дрожала от холода и страха.
- Ты замёрзла, Козетта? Ты боишься? Ну же, не плачь, теперь я тебя не оставлю. Посмотри мне в глаза.
Синие веки приоткрылись, и девочка взглянула в глаза мёртвой.
Ранним утром их нашли. В распахнутых глазах Козетты застыл немой вопрос. Страшные, багряные губы женщины кривились в безмерно счастливой улыбке.

URL комментария

@темы: категория: джен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонажи: старшее поколение, персонаж: Козетта, персонаж: Фантина, тред: 80

---

[Склад Дежурки]

автор: хейта

Пишет Гость:

03.01.2014 в 03:15

что, всё ещё никто не хочет вычитать фикло про бутылку? правильно делаете, я б тоже не хотела. ну тогда просто брошу и убегу.

и такой бросил и убежал.

оригинал.

Анжольрас недовольно рассматривал стоящую перед ним бутылку. Перед его внутренним взглядом то и дело вставало лицо того, кому она принадлежала, сколько бы он ни тёр глаза.
«Я знаю, я подвёл тебя, но я старался ради тебя. Прошу тебя, Анжольрас.»
Он велел ему убираться вон. После Менской заставы ему даже видеть Грантера не хотелось. Он выставил его за дверь, но тот и там продолжал возражать.
«Анжольрас!..»
«Что, опять будешь рассказывать, как ты меня любишь?»
Он хотел, чтобы это прозвучало жестоко, но не настолько жестоко, чтобы Грантер изменился в лице, побледнел и отступил назад. Затем он быстро ушёл, а Анжольрас остался в ещё большем смятении, чем то, что он чувствовал бы, если бы он позволил Грантеру остаться.
Собрание уже закончилось, и другие участники разошлись. Хозяева кафе давно оставили безуспешные попытки выставить Анжольраса до того, как он сам соберётся уходить, поэтому сейчас он был совершенно один.
Сильные чувства имеют существенный недостаток: они точат тебя изнутри, делают тебя уязвимым. Анжольрас пытался направлять всю свою страсть только на их общее дело, но Грантеру всегда как-то удавалось вывести его из себя.
Грантер был его уязвимым местом. В большей степени, чем кто-либо мог себе представить.
Он знал, что то, что он чувствовал, не было любовью. Не было. Это была... похоть. Даже не желание. Чистое сексуальное вожделение. Он не хотел видеть, как глаза Грантера вспыхивают страстью — только голодом. Он хотел вцепиться в волосы Грантера во время секса, а не гладить их, перебирая пряди. Он хотел прижать его к себе только затем, чтобы потереться об него, и он хотел убрать бутылку от его губ только для того, чтобы подставить на её место собственный член.
Так почему же худшим обвинением, что он мог бросить Грантеру, было обвинение в любви? Почему не цинизм, не пьянство — он давал на то достаточно поводов каждый раз, когда они виделись. Почему любовь?
Анжольрас поднял руку и провёл пальцем по горлышку бутылки. Подумал о губах Грантера. Тех самых, которые он не хотел целовать — это было бы слишком похоже на чувства.
Боялся ли он любви? Анжольрас должен был признаться себе, что да. Он любил своё дело, он любил свой народ, но человека? Одного человека, отдельного от всей французской нации? Человека, который мог подвести его — уже подвёл.
Его дело не предаст его и не разобьёт ему сердце. Оно не станет ронять язвительные слова ртом и умолять глазами. Оно не противоречило само себе, не сбивало его с толку.
Дело его не пугало.
Но его пугал Грантер. В Грантере слишком явен был измучившийся идеалист, обожжённый теми самыми своими убеждениями, которыми так дорожил. Он воплощал народ без надежды. Он был самим Анжольрасом, каким он стал бы, если бы его борьба обернулась против него. В конце концов, никто не рождается на всю жизнь неспособным верить.
«Я верю в тебя.»
Анжольрас резко сжал горлышко бутылки. Нет, не поэтому он боялся Грантера. Вовсе не поэтому.
Анжольрас закрыл глаза и глубоко вздохнул. Провёл большим пальцем по стеклу. Грантер так держал свою бутылку. Грантер так держал эту бутылку.
Грантер, наверное, так же держит свой член.
Да, похоть. С ней он мог справиться. Он медленно провёл рукой вверх и вниз. Это член Грантера наливается тяжестью в его руке. Грантер стонет и хватает ртом воздух. Грантер называет его по имени, почти неуверенно, но в его взгляде светится доверие, и...
Анжольрас распахнул глаза и отдёрнул руку от бутылки. Доверие. Грантер не верит в их борьбу, но он верит в самого Анжольраса. Он доверяет Анжольрасу, как бы едко не отзывался о его идеях вслух. Если бы Анжольрас послал его на верную смерть, Грантер бы бросился вперёд. Грантер бы умер за него...
«Что угодно! Могу даже почистить тебе сапоги.»
Вот так. Грантер на коленях — с этим Анжольрас знал, что делать. Он будет с усердием затирать царапины на его обуви и испачкает ваксой руки. Он испортит рубашку и жилет, а затем снимет их совсем и ими будет натирать сапоги Анжольраса до блеска, потому что он так хочет угодить, хочет быть рядом, хочет быть полезным, хочет услышать от Анжольраса слова одобрения...
Анжольрас сжал голову руками и заскулил. Ну почему? Это за принципами он должен был идти следом, их должен был любить. Не Анжольраса, только не Анжольраса, такого человечного, несовершенного Анжольраса.
Любовь Грантера была невинна, чиста, полна обожания и восхищения. Анжольрас же мог думать только о том, как осквернить его, швырнуть его наземь и оттрахать, сжать его член и толкнуться в его тело, заставить его кричать, и стонать, и наслаждаться этим, и хотеть ещё, и любить его, всегда любить его, никогда не переставать любить его, что бы он ни сделал, что бы ни сказал, сколько бы ни презирал его, ни бил, ни кричал.
Он не любил Грантера. Он любил идею Грантера, пса с человечьим членом.
Ведь только это ему и было нужно. Член Грантера. И всё. Больше ничего. Ничего. Ничего!
Грантер не заслуживал оказаться во власти его извращённых фантазий. Он был слишком хорошим, чтобы его любовь доставалась Анжольрасу.
Грантер любил. Анжольрас вожделел.
Анжольрас протянул руку и скользнул пальцами по бутылке. Она была подходящего размера. Она принадлежала Грантеру. Этого было достаточно.
Он оставил бутылку на краю стола и начал раздеваться. В конце концов, ему был нужен только секс, так почему нет?
Он расстегнул рубашку, но снимать не стал. Думать об уязвимости и беззащитности он себе запретил.
Анжольрас взобрался на стол и взял бутылку в руки. Провёл пальцами по горлышку. Нужно её увлажнить. Нужно.
Он не мог заставить себя коснуться губами того, чего касались губы Грантера.
Горлышко у неё было тонкое. Если как следует подготовиться, сойдёт и так.
Он не позволил себе задумываться о том, к чему вообще прилагать столько усилий, если пальцами было бы удобней. Вместо этого он сунул пальцы в рот и начал сосать, одновременно поглаживая член. Он представил, что это Грантер держит его пальцы во рту, сжимает его член, и на этот раз иллюзия не развеялась. В этой иллюзии Грантер не открывал глаза.
Анжольрас вытащил пальцы изо рта и опустил руку. Он делал это не впервые, и потому легко нашёл удобный угол чтобы скользнуть внутрь себя первым пальцем. Другой рукой он сжал бутылку. Чуть сдвинул палец, чтобы ввести второй.
Он резко вздохнул и прижал к себе бутылку, чувствуя бедром холод стекла. Вставил ещё один палец и развёл их в стороны. Он растягивал себя и одновременно двигал вверх и вниз рукой на бутылке.
Тяжело дыша, Анжольрас вытащил пальцы и взглянул на бутылку. Эта бутылка принадлежала Грантеру. Грантеру.
Он всё-таки сумел преодолеть себя и коснуться её губами, и он взял её в рот, как хотел взять член Грантера. Он сосал её и скользил по ней языком, в ровном ритме подаваясь назад и снова насаживаясь. Обхватив свой член, он задвигал рукой в такт движениям губ.
Почувствовав приближение оргазма, он убрал руку с члена и выпустил бутылку изо рта. На мгновение он замер, приходя в себя, затем встал на колени, приставил ещё влажную бутылку ко входу и качнул бёдрами назад. Горлышко успело нагреться, пока он его держал во рту, но от него не исходило такого тепла, как от плоти человека.
Анжольрасу было плевать.
Он потянул бутылку назад и снова толкнул вперёд, попеременно то двигая рукой, то подаваясь навстречу всем телом. Он стонал и представлял, как Грантер сжимает его бёдра. Даже в его фантазии руки Грантера подрагивали, выдавая неуверенность, и Анжольрас яростно толкнулся назад. Грантер стонал его имя. Грантер произносил его имя. Грантер выдыхал его имя.
Грантер прошептал его имя.
Анжольрас застыл и распахнул глаза.

URL комментария

Пишет Гость:

03.01.2014 в 03:15

не влезло, подлое созданье.

Грантер стоял в дверном проёме, с широко раскрытыми глазами, абсолютно неподвижный, только чуть дрожали пальцы. Он был бледен и казался неуверенным и перепуганным.
Анжольрас лениво заулыбался.
— Грантер, — протянул он и, насадившись на бутылку, нарочито застонал.
Грантер сглотнул.
— Это моя бутылка?
Анжольрас снова издал стон и сжал свой член, привлекая к нему внимание.
— Что-то не так? — Он улыбнулся и двинул бёдрами, и застонал снова: — О, Грантер.
Грантер любил. Он не испытывал похоти. Это оттолкнёт его. Он уйдёт. Он спасётся от любви к таким, как Анжольрас.
Анжольрас стал насаживаться на бутылку со всей старательностью, на какую был способен, застонал громче, задышал прерывистей.
Он смотрел на Грантера. Грантер не уходил.
— До насто-оох!.. настоящего члена этому, конечно, далеко. — Анжольрас вытащил бутылку, всё ещё скользкую и блестящую, и поставил на стол перед собой. Затем аккуратно уселся и, взяв член в руку, принялся ласкать себя.
— Я не... — пробормотал Грантер.
— «Не»? — Анжольрас ухмыльнулся. — Не хочешь? Почему же нет? Я вот уже давно хочу, чтобы ты меня трахнул.
Он протянул другую руку к бутылке и повторил с ней те же движения, что с членом.
— Я так не хочу.
— С каких это пор меня волнует, чего ты хочешь?
Грантер окаменел, и Анжольрас с ликованием отметил промелькнувшую на его лице обиду.
Долгую минуту Грантер молчал.
— Я ведь люблю тебя.
— Знаю. Я тебя не люблю.
— Я знаю.
Грантер опустил взгляд. Вот сейчас он извинится и уйдёт, подумал Анжольрас. Уйдёт и больше никогда не вернётся, никогда не взглянет на Анжольраса, никогда не захочет быть с ним рядом, никогда не умрёт за него.
Грантер поднял голову.
— Я трахну тебя, если ты этого от меня хочешь.
Анжольрас бросил на него сердитый взгляд, слез со стола и направился прямиком к Грантеру. С расстояния вытянутой руки, он видел, как сбилось его дыхание.
— Трахнешь меня? — переспросил он отрывистым шёпотом. — И чем же?
Он стиснул дряблый член Грантера сквозь ткань штанов.
— Этим? Как же ты намерен доставить мне удовольствие, если ты не способен возбудиться даже когда я у тебя на глазах имею себя твоей бутылкой?
Он прижался к Грантеру вплотную и прошипел ему в ухо:
— Я стою перед тобой, голый, возбуждённый, и у тебя не встаёт. Стоило столько трепаться о моей красоте.
— Я найду какой-нибудь способ, если так я смогу быть тебе полезным.
Анжольрас с силой хлестнул его по лицу.
— Ты отвратителен мне, — сплюнул он, вернувшись к столу и натягивая штаны. — Какая может быть от тебя польза?
— Погоди! — Грантер торопливо шагнул вперёд. — Я могу пригодиться. Я могу отсосать тебе. Это тебе ведь понравится?
Анжольрас хотел сказать «да». Хотел, чтобы Грантер встал на колени, чтобы с усердием сосал его член, отчаянно желая угодить. Он хотел видеть, как грантер вылизывает его член, будто лакающий сливки кот. Он хотел, чтобы Грантер этого хотел.
Он хотел, чтобы Грантер жил.
— Хочешь сделать что-то, что мне бы понравилось?
— Да!
Анжольрас набросил пиджак на плечи.
— Тогда никогда сюда не возвращайся.
Он вышел, оставив Грантера одного.
Грантер любил Анжольраса. Анжольрас любил Грантера слишком сильно, чтобы позволить ему это.

Это был единственный приказ, которому Грантер не мог подчиниться. На следующем собрании он снова был в кафе.
Он не пил, только смотрел на бутылку, стоявшую перед ним на столе.
Улучив момент, когда никто не смотрел в их сторону, Анжольрас схватил его за ворот и прошипел ему на ухо:
— Я хочу, чтобы ты думал о том, как ты бесполезен для меня, каждый раз, когда твои губы касаются бутылки. Вот что мне понравится.
Ведь никто не захочет оставаться там, где его не хотят видеть.
Грантер поднёс бутылку к губам и сделал глоток.

URL комментария

@темы: прон, перевод, категория: слэш, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: NC-17 — NC-21, пейринг: e/R, тред: 80

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

01.01.2014 в 04:01

херня моё порно, сделаю вид, что его тут никогда не было.
с новым годом штоле.


он не ждёт встречающих: из-за погоды его рейс задержали на пять часов, и в париж он прибывает в четыре часа утра. по сравнению с обычной оживлённостью аэропорт руасси почти можно назвать пустынным. вялый таможенник для вида заглядывает в его единственную сумку и оставляет пометку, подавляя зевок. анжольрас думает, что мог бы спокойно провезти на её дне, под своими рубашками детёныша крокодила, если бы захотел.
не его идея. это курфейрак просит привезти ему крокодильчонка вместо сувенира каждый раз, когда анжольрас куда-то уезжает.
немногочисленные люди в основном дремлют или, наоборот, бродят взад и вперёд, чтобы не заснуть. один оригинал устроился на полу, привалившись спиной к стене, и откровенно похрапывает. на коленях у него — здоровенный плакат, видимо, для прилетающего; вязаная шапка натянута едва ли не до кончика носа; одна нога неуклюже поджата, другая вытянута вперёд, будто требуя, чтобы кто-нибудь об неё споткнулся. анжольрас хмыкает, проходя мимо.
затем запоздало останавливается и возвращается назад.
на плакате у оригинала вместо имени прилетающего — дурацкий, по-детски примитивный рисунок: круглоголовый человечек с овалом вместо тела сжимает в руке-палке древко флага. условная копна волос человечка сияет золотом, брови его нахмурены, а губы — недовольно поджаты. анжольрас рассматривает его с полминуты, склонив голову набок, а затем делает шаг вперёд и, наклонившись, сдирает шапку с головы спящего, открывая лицо.
— нет, я не уйду отсюда даже если вы мне заплатите, — бубнит грантер, подтягивая ближе ту ногу, что и так согнута.
— в таких каракулях себя опознать невозможно. мог бы постараться получше, — говорит ему анжольрас и смотрит, как грантер улыбается даже раньше, чем заставляет себя открыть глаза; как уголки его рта ползут в стороны, как вздрагивают ресницы, как он счастливо вздыхает и, уронив плакат, вытягивает вперёд руки, требовательно сжимая и разжимая пальцы, и каждый, кто хоть раз называл грантера некрасивым, должно быть, идиот, или слеп, или то и другое сразу.
— солнце вернулось на эту землю, — объявляет грантер счастливо и глупо. анжольрас фыркает и выпрямляется. грантер снова роняет руки на колени, и оттого, что он даже не выглядит при этом огорчённым, анжольрас чувствует укол вины. — нет, правда. здесь были дожди с того самого дня, как ты уехал.
— ты говорил, — напоминает ему анжольрас, потому что грантер действительно уже говорил, жаловался на отсутствие солнца оба раза, когда они созванивались. анжольрас уменьшал окошко скайпа так, чтобы оно занимало только половину экрана, а на свободной половине открывал текстовый документ и набирал отчёт о проделанной за день работе, слушая краем уха нервную болтовню грантера и лишь изредка фыркая на самых дурацких метафорах.
сейчас грантер безмятежно ему улыбается и говорит, глядя на него с пола:
— с возвращением, анжольрас.
анжольрас не уверен, что знает правильный ответ на эту фразу, поэтому он снова наклоняется и протягивает руку.
— поднимайся. иначе весь день будешь сидеть и таращиться на меня снизу вверх. я тебя знаю, тебе дай только повод.
грантер смеётся и опирается на подставленную ладонь, вставая; рука у него прохладная и знакомо шершавая на ощупь, под ногтями на указательном и среднем — жёлто-зелёные каёмки.
а выпрямившись, грантер вдруг целует его, качнувшись вперёд на пятках. раньше анжольрас дёрнулся бы назад от неожиданности, а сейчас ему и самому странно, с какой готовностью он подаётся вперёд, встречая грантера на полпути.
странно, но хорошо.
прежде, чем направиться к лифтам, анжольрас подбирает плакат грантера, о котором тот явно успел позабыть; обратная сторона его небрежно расчерчена линиями, складывающимися в интерьер зала ожидания, с тёмными штрихами в форме людских фигур.

они покупают билеты на поезд до центра парижа. до отправления ещё пятнадцать минут, и они ждут на платформе вместе с немногими, кто предпочёл дожидаться первого поезда в пять утра вместо того, чтобы взять такси и поскорей оказаться дома. грантер теребит в руках шапку, пока анжольрас её не отбирает и не бросает в свою сумку.
— ну так как поездка? — спрашивает грантер, хотя анжольрас рассказывал ему, когда они созванивались в прошлый раз, почти три дня назад. — много удалось спасти китов?
анжольрас только возводит глаза к небу и качает головой.
— я знаю, что ты знаешь, что никаких китов я не спасал.
глаза грантера сверкают весельем.
— кого тогда? панд? коал? уссурийских тигров?..
анжольрас дёргает его на себя за воротник куртки и целует, по-настоящему на этот раз, прикусывает его нижнюю губу и втягивает в рот, скользит языком вдоль его языка, проводит по нёбу. грантер жмурится, невнятно хнычет и запускает руки ему в волосы — он делает это постоянно, невозможно отучить, сколько бы анжольрас ни жаловался, что ему так щекотно. на языке грантера чувствуется слабый винный привкус, кожа горчит нестёршимися остатками одеколона, царапается короткая щетина, сильными руками он так прижимает анжольраса к себе, что становится трудно дышать, и хорошо, что прижимает, потому что иначе всё это вместе, ощущения, которых он сам не понимал, насколько ему не хватало, могли бы сбить анжольраса с ног.
— бенгальским тиграм тоже несладко, знаешь, — говорит грантер, когда они отпускают друг друга и хватают ртом воздух.
анжольрас борется с желанием мстительно оттоптать ему ногу.
— не удивляйся, когда я сомневаюсь, что тебя действительно интересуют наши дела, — говорит он.
— ты же знаешь, что интересуют, — заверяет грантер и тут же портит впечатление: — вернее, вот только что интересовали, но ты первый начал, и твой рассказ я всё равно ещё услышу вечером, тигры могут подождать с вымиранием несколько часов, а сейчас лучше поцелуй меня ещё раз?
он выглядит одновременно наглым и несмелым, и хмурит брови, чтобы скрыть смущение, и машинально гладит запястье анжольраса большим пальцем.
и ещё у него полоса зелёной краски на шее под левым ухом. анжольрас целует его, продолжает целовать до тех пор, пока не приходит поезд, и после того, как они заходят в вагон, продолжает тоже. их попутчикам, кажется, хватило зрелища ещё на платформе, потому что в этот вагон не заходит больше никто.
анжольрас разжимает пальцы, роняя сумку на пол.
— я скучал, — говорит он и вдруг сам удивляется тому, насколько это правда.
грантер ухмыляется с самодовольством, которого в нём ещё секунду назад не было и капли, и заявляет:
— я знаю.
анжольрас покорно отступает назад, пока не упирается лопатками в стенку вагона, бездумно, привычно откидывает голову. грантер целует подставленную шею, и вдруг поднимает голову и показывает средний палец кому-то за окном.
— пялится, — бормочет он объяснение и, оттянув ворот рубашки анжольраса, длинно, демонстративно лижет от ключицы почти до уха. анжольрас фыркает и ёжится от щекотки. грантер прячет лицо у него на шее, тычется носом, будто пёс, и улыбается, анжольрас чувствует кожей.
двери мягко закрываются, и пол под ногами, помедлив, дёргается вперёд, по направлению к парижу. но сейчас, здесь, в пустом вагоне пригородного поезда, анжольрасу кажется, будто он уже дома.

URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, тред: 79, пейринг: e/R, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

08.10.2013 в 22:48

так, аноны
раз уж зашла речь про вальвер
позвольте вбросить вам первый кусок фика, который раньше должен был написаться на ФБ, потом не должен был, потом я на него забил, потом он сам собой допридумался и пришлось дописывать.
модерн ау, флафф, недоюмор, СЮЖЕТ, когда-нибудь вальвер и совсем отдаленно е/р. олсо Мариус, еще куча народа и размышления о модерн аушной матчасти, ввернутые между делом.

первый кусок

Голос в динамике телефона был взволнован и тараторил очень настойчиво. Мсье Мадлен разобрал слова не сразу, а когда разобрал, то с трудом поверил собственным ушам.
- Козетта, милая, я правильно тебя понял?
- Папа, не тяни, тебе оттуда недалеко, просто забери его тихонько, чтобы журналисты не успели заметить. Иначе его дедушка подумает что-нибудь не то и заработает сердечный приступ.
Ради дочери мсье Мадлен был готов на все. Ради ее бойфренда – немного на меньшее, но она не отступала.
- Папа! Время идет, народу все больше, пресса вот-вот появится, Грантер ржет как ненормальный, Анжольрас сердится, что демонстрацию могут поднять на смех! Это совсем не то, что ему хочется видеть о ней в медиа! А Мариусу больно!
Ему действительно было недалеко. Он выглянул в окно, приподняв жалюзи – на улице оказалось относительно безлюдно. План действий начал вырисовываться сам собой.
- Жди нас через час.
На всякий случай Мадлен накинул старую кожаную куртку, которая висела в шкафу его офиса уже несколько лет. Сегодня он был не в костюме – тоже удача, человек в черном слишком выделялся бы среди пестро разодетой молодежи. У зеркала возле двери он притормозил, критически посмотрел на свое отражение и расстегнул верхнюю пуговицу тенниски. А потом со вздохом еще три.

Баррикаду из радужных флагов найти было легко, а вот найти ее мозговой центр и приблизиться к нему – немного сложнее, но Козетта обзвонила всех своих знакомых, которые должны были присутствовать на протесте, и попросила его встретить. Мадлен не успел увидеть ни одного знакомого лица, когда встречу выскочил Жоли, которого Мадлен иногда видел у себя дома во время посиделок Козетты с приятелями, и увел его в один из прилегающих переулков. По дороге он успел рассказать, что у пациента, вероятно, ушиб, а связка потянута и может быть даже порвана, но, учитывая все обстоятельства, он ни в чем не уверен, потому что не трогать же такого пациента, в самом деле?
Мариус с очень несчастным видом сидел на стуле, заботливо застеленном радужными листовками. Мадлен не смог сдержать улыбку, что вызвало у Грантера приступ смеха – точно не первый. Анжольрас коршуном смотрел то на одного, то на другого, то на листовки, чья незавидная судьба, по-видимому, возмущала его до глубины души. Жоли остановился на почтительном расстоянии и смешно морщил нос.
Козетте явно рассказали не все. По ее словам, Мариус отошел позвонить, когда с балкона на третьем этаже на него опрокинули помойное ведро. Ведро, несомненно, во всей этой истории участвовало – вполне возможно, что оно даже было помойным, а не каким-нибудь другим – но наполняли его совсем не картофельные очистки. Судя по разводам, часть жидких фекалий ударила Мариуса в правое плечо, а часть пролетела мимо и упала на асфальт, где он на ней и поскользнулся. Такое случалось на ЛГБТ-протестах, но кому среди всех участников сегодняшнего действия могло так не повезти, как не ему?
- Как вы собираетесь забирать этого голгофского дерьмодемона? – весело поинтересовался Грантер.
Меньше всего Мадлену хотелось тащить несчастное чудовище с растянутой связкой к себе домой. Разве что предварительно прополоскав в Сене по дороге, но вода в ней не так уж сильно отличалась от содержимого ведра.
Чего не сделаешь ради дочки.
- Раздевайся, - устало приказал он.

План у Мадлена был простой. По дороге на баррикаду он прикинул маршрут, по которому можно более или менее незаметно отнести очень грязного молодого человека подальше от места событий – к себе в офис, например. Там по возможности привести его в презентабельный вид, ну а потом уже помочь отправиться куда он сам захочет. Грязный сошел бы за пьяного, но обтекающего и вонючего спрятать было не так просто. Мариус и сам это понимал и старался держаться с достоинством, но в раздетом до трусов виде выглядел еще более жалко. Брать его на руки Мадлен не стал, а перебросил через плечо, понадеявшись, что так на лицо бедолаги будут обращать меньше внимания.
Студенты смотрели им вслед с интересом, но вопросов задавать не стали. Только Эпонина со вздохом проводила обтянутую дорогими белыми Speedo пятую точку обреченным взглядом.
Крах план Мадлена потерпел незамедлительно – буквально за вторым поворотом, когда они с Мариусом почти нос к носу (Мадлен носом, Мариус другим местом) столкнулись с последним человеком, которого стоило ожидать увидеть на ЛГБТ-протесте… Во всяком случае, по эту сторону потенциального противостояния с полицией.

URL комментария

Пишет Гость:

09.10.2013 в 19:42

с вами вальвер модерн ау, часть два

часть два

- Что случилось? – обеспокоено спросил Мариус, почувствовав, что они остановились. Мадлен начал прикидывать, стоит ли бежать, а если да, то в какую сторону, но наряд стоявшего перед ним человека сбивал его с мысли.
- Что на вас, черт подери, надето? – вырвался сам собой вопрос.
Комендант Жавер, который с Мадленом состоял в отношениях сложных и неоднозначных, покраснел ушами, но продолжал жечь Мадлена суровым взглядом. Даже бледно-розовая куртка и берет с козырьком к ней в тон не смогли пошатнуть его солидность, разве что небрежно замотанный вокруг шеи радужный шарф выпадал из общей картины и смотрелся нелепо – комендант никогда не позволял себе ничего небрежного.
- Я мог бы задать вам тот же вопрос, – грозно произнес Жавер. Мадлен проследил за его взглядом и вспомнил о своей глубоко расстегнутой рубашке
- Кто там? – пискнул Мариус. Мужчины одновременно посмотрели на ту его часть, которая находилась с их глазами на одном уровне, и напряжение в переулке поднялось настолько, что почти можно было расслышать его гудение, как от трансформаторной будки.
- Мсье Мадлен! – Жавер сделал шаг вперед, отчего Мадлен инстинктивно отшатнулся назад. – Мои подозрения касательно вашего прошлого ни в какое сравнение не идут с тем, что вы явили моему взору сейчас!
- Это не то что вы думаете, – поспешно возразил Мадлен, который усиленно пытался представить, какие выводы мог сделать Жавер, но у него не получалось. – И я обещаю никому не говорить, что видел вас здесь, – на всякий случай заговорил он, – понимаю, вы можете опасаться за свою репутацию, но хоть я лично и не осуждаю ваши предпочтения и желаю вам только счастья на личном поприще, можете быть спокойны, и словом не…
- Я здесь под прикрытием! – почти крикнул ему Жавер и тут же осекся, взяв себя в руки. – А вот вы, мсье Мадлен, извольте объяснить, как… Впрочем, объяснять будете в участке, – в его голосе проскользнула еле заметная нотка радости, что Мадлену совсем не понравилось, – я арестовываю вас.
- Но… – в отчаянье попытался возразить Мариус.
- За нарушение общественного порядка.
- Но он одет! – заступился Мадлен.
- Мне видны все детали его анатомии!
Мариус, по-видимому, хотел что-то сказать, но как будто подавился своими словами и со всхлипом обмяк. Тут Мадлену стало его по-настоящему жаль.
- Комендант, – со всей официальностью, какую смог выдавить из себя в этот момент, начал он, – здесь произошло недоразумение, и я уповаю на вашу рассудительность. Молодому человеку срочно необходим врач, а его присутствие здесь может нанести непоправимый вред… – он чуть не сказал "здоровью его почтенного деда". – Непоправимый вред репутации его семьи.
- За кого вы меня принимаете? – Жавер посмотрел на него как на ненормального. – Закон…
- Комендант Жавер, неужели это вы?! – раздался голос за спиной Мадлена.
- Я пытался вас предупредить, – упавшим тоном проговорил Мариус.
Мадлен повернулся, чтобы пропустить Жавера на растерзание звавшему и улизнуть, и увидел журналистку канала ЛяЛокаль, с которой был шапочно знаком еще со времен начала своей первой благотворительной кампании.
- Мсье Мадлен?!
Проблема состояла в том, что она прекрасно знала его в лицо, а голосом обладала громким и отчетливым.
- Вот уж не ожидала увидеть здесь вас!
Из-за ее плеча появился фотокорреспондент, и за несколько секунд в переулок ввалилось еще несколько местных журналистов. Защелкали вспышки фотоаппаратов.
Лицо Жавера растерянно вытянулось в почти комичном ужасе, и они с Мадленом, не сговариваясь, начали медленно отходить. Журналисты не спускали с них глаз и переговаривались друг с другом короткими фразами, кто-то уже нес микрофон.
Мадлен тронул Жавера за рукав.
- Как насчет пробежаться? – как ни в чем ни бывало предложил он очень тихо.
- Я за, – ровным и каким-то бесплотным голосом ответил Жавер.
И они побежали.

Самым сложным в этом деле было не ронять Мариуса, который при каждом резком движении охал, ахал и, кажется, даже пробовал молиться. Примерный маршрут у Мадлена уже был, а со слабой надеждой на то, что Жавер его не осилит, пришлось распрощаться почти сразу. Комендант, видимо, сдавал нормативы исправно, и не только не отставал, но и помогал придерживать Мариуса на поворотах.
Бежали они недолго – журналисты не ожидали от них такого безрассудства и не сразу взялись догонять. Мадлен же с Жавером перебежали дорогу прямо перед туристическим автобусом и влетели в небольшой дворик, целиком занятый пластиковыми стульями нескольких кафе. Из дворика имелся узкий проход на соседнюю улицу, и через него они вышли в квартале от здания, в котором располагался маленький офис благотворительного фонда "Хлеб в каждый дом".
На входе Мадлен задержался сказать охраннику, что тот никого не видел и что впускать посторонних сегодня особенно нежелательно, и Жавер замер рядом с ним как дрессированный пес в ожидании команды. Он смотрел на Мадлена напряженно и внимательно, как будто не хотел упустить ни одной детали.
Мадлен чувствовал, что устает от этого взгляда. Присутствие Жавера всегда тяготило его. Хоть он и пытался убедить себя, что человека, которого Жавер пытался рассмотреть в нем, больше нет, новая жизнь не перечеркивала для него все, кем он был раньше, и видеть того, кто о его прошлом догадывался, было одновременно мучительно для его совести и страшно.
Они поднялись на второй этаж. Мадлен отпер дверь, вошел внутрь и наконец-то поставил Мариуса на пол. Тот хотел было прислониться к стене, но вовремя спохватился и оперся рукой, держа пострадавшую ногу на весу и стараясь держаться от белоснежных обоев подальше. Жавер отошел в сторону и застыл, сканируя взглядом пространство. Тут он смотрелся дико, как бетонный столб в викторианской гостиной.
В кармане Мадлена раздалась трель звонка. Он посмотрел на экран: Козетта.

Голос ее был удивленный и медленный, словно она разговаривала с ребенком.
- Папа. Дай, пожалуйста, трубку Мариусу.
Мадлен покосился на него.
- А где твой?
- Я его Курфейраку отдал, - ответил Мариус. – Не бросать же, и не в трусы засовывать?
Жавер странно посмотрел на него, и Мадлен вспомнил, что тот все еще ничего не понимает, так что происходящее, должно быть, выглядело для него крайне интересно.
- Даже не знаю, советовать ли тебе посмотреть новости, - продолжала Козетта все тем же удивленным тоном. – На всякий случай хочу напомнить, что я просила только забрать Мариуса. Тихонько.
Мадлен передал телефон Мариусу, взял со стола планшет и нажал на иконку первого попавшегося новостного сайта.
"Неожиданное развитие получила сегодня демонстрация в поддержку легализации однополых браков в Париже. Известный общественный деятель, которого называют одним из наиболее возможных кандидатов на пост мэра на выборах 2015 года…" Мадлен поморщился. "…был замечен в рядах митингующих в сопровождении…"
Мадлен поднял глаза на Жавера. Тот нахмурился и подошел ближе, заглядывая через плечо. Мариус все еще разговаривал с Козеттой, отвернувшись к стене.
- В сопровождении коменданта полиции Парижа… - прочитал Жавер вслух и обреченно посмотрел на Мадлена. – Они же не намекают на…
- "Напомним, что мсье Мадлен не афиширует свою личную жизнь и ни разу за последние годы не был замечен с женщинами. Наши внутренние источники сообщают, что о его спутнике коллеги отзываются подобным же образом" – процитировал Мадлен и вытер пот со лба. – Ну что ж, Жавер. Мы с вами в одной лодке, и она идет ко дну.
Сопровождалась статья фотографией, на которой они стояли друг к другу очень близко, смотрели в объектив возмущенно и выглядели прекрасной иллюстрацией написанного.

URL комментария

Пишет Гость:

10.10.2013 в 13:00

анон с вальвер модерн ау вечером внезапно идет в оперный театр, потому немного прямщас))

часть три, в которой Мадлен перестает убегать

Убегать было очень глупо. Старые привычки не так легко искоренить, и за это Мадлен чувствовал стыд. Дернуло же его предложить… а Жавера повестись на это. Хотя, если отвлечься от предстоящего геморроя с опровержениями и антикризисными мерами по исправлению последствий собственного то ли ребячества, то ли преступного инстинкта, все это выглядело довольно забавно. Мадлен никогда не думал, что ему придется убегать от журналистов (во всяком случае, при таких обстоятельствах), да еще и с этим человеком. Вот только из-за него, скорее всего, и придется возиться с прессой. Собственная репутация Мадлена не особенно тревожила, это даже могло пойти ей на пользу – вдруг теперь от него отстанут с предложениями баллотироваться в мэры?

Мариус повернулся к ним, протягивая телефон.
- Козетта сейчас за мной заедет. Друзей азбуки за сопротивление полиции и хулиганство уже забрали куда обычно. Надо их вытащить.
- Тебя надо к врачу, - сказал Мадлен. – Я внесу залог. Не стоит нарушать традицию. Комендант, - обратился он к Жаверу, - разрешите вытащить студентов из заключения? Потом можете арестовать меня, если хотите.
Жавер не ответил, и Мадлен перевел взгляд на Мариуса.
- Дальше по коридору есть ванная комната с душем. Сам доскачешь, или тебя отнести?
- Сам. Спасибо вам, - неожиданно сердечно поблагодарил парень и, шлепая голой ступней по полу и опираясь о стены, сноровисто переместился в ванную.
Зашумела вода.

На всякий случай Мадлен пролистал еще несколько изданий, даже комментарии местами посмотрел. Мариуса никто не узнал, хотя кое-кто предполагал, что мсье нес на плече снятого для секса втроем молодого человека.
Вот это точно придется опровергнуть.
За этими мыслями он даже почти забыл про Жавера, и его голос прозвучал как гром с ясного неба, заставив вздрогнуть, хотя был совсем не громкий – просто достаточный, чтобы перекрыть отдаленный шум душа.
- Вы это серьезно? – спросил Жавер, который сам был очень серьезен. – Я могу арестовать вас?
Волнение сжало горло Мадлена, но он только устало расправил плечи.
- Делайте что хотите, - сказал он. – Только активистов выпустим, и можете арестовывать. За хулиганство, за свои подозрения, как вам будет угодно.
- Не соизволите ли объяснить, что случилось с этим молодым человеком? Его облили на протесте?
- Это молодой человек, с которым встречается моя дочь. Да, его облили. А потом он поскользнулся и подвернул ногу, Козетта попросила меня его забрать, я велел ему раздеться, чтобы не привлекать внимание состоянием его одежды… дальше вы видели.
- Я это проверю.
- Проверьте. Только, прошу вас, не допустите огласки имени Мариуса, он из очень известной семьи.
- Как его фамилия?
- Понмерси.
- Вот как.
Жавер был недоволен.
- Чутье все же подсказывает мне, что вы виновны, мсье Мадлен. Не могу знать точно, в чем, но виновны. Я вижу это так же четко, как вижу сейчас вас.
В его интонации появились нотки обвинения.
- Вы несли мсье Понмерси на плече от самой площади без всяких видимых усилий. Даже не запыхались, но не выглядите силачом. Вы снова напоминаете мне о моих давних подозрениях.
Мадлену хотелось протестовать. Он должен был протестовать, потому что у него Козетта дома и сотни человек на фабрике, чьи семьи нуждаются в нем как в работодателе. Но Козетта уже совершеннолетняя и скоро будет жить в своем собственном доме, говорила ему совесть. Она взрослая и сама сможет позаботиться о себе, а если ей будет сложно, этот смешной молодой человек пойдет на что угодно, чтобы помочь ей, и у его деда достаточно денег. Фабрика не обанкротится без него, профсоюз не даст рабочих в обиду, даже если новый владелец будет несправедлив, а вот вина останется с ним на всю жизнь.
Кажется, именно вину Жавер в нем и чуял. Не хуже, чем охотничья собака чует, где упала подстреленная хозяином утка.
- Вы все-таки и есть Жан Вальжан. – Жавер больше не спрашивал. Эта фраза прозвучала как констатация факта, и по спине Мадлена прошел озноб – он будто снова почувствовал, как холодит лопатки бетон тюремной камеры. Это воспоминание периодически посещало его, напоминая и вразумляя. Но убегать от себя вечно ему не хотелось – может, это и есть точка бифуркации?
Важность момента перехватывала дыхание.
- Да, я и есть Жан Вальжан.

URL комментария

Пишет Гость:

10.10.2013 в 13:01

часть четыре, в которой появляется Козетта

Какое-то время в комнате был слышен только звук льющейся воды.
- Я был прав, - Мадлен ожидал снова услышать гордость в голосе Жавера, но ее не было. – Все это время я был прав. Чутье не подводило меня.
- Верно.
- И когда десять лет назад мы схватили самозванца, против которого свидетельствовали показания решительно всех опрошенных, но сверху пришло указание сделать тест на ДНК, и его пришлось отпустить…
Мадлен кивнул.
- Я не мог позволить невиновному нести наказание за мои преступления. Конечно, надо было сдаться самому. Но я пообещал Фантине, что лично позабочусь о Козетте. Пришлось… выкручиваться.
Жавер хмурился, рисуя в голове полную картину.
- Я видел Жана Вальжана в 1980 году, когда его судили за третий побег, - сказал он. – Этот человек тогда разбил письменным столом бронированное стекло в комнате допроса, а этот стол весил не меньше ста пятидесяти килограмм. Его называли чудовищем.
- Вы ничего не знаете о моей жизни, Жавер.
- Знаю больше, чем вы о моей, мсье Мадлен. В возрасте семнадцати лет Жан Вальжан был привлечен к суду за воровство со взломом в жилом доме. Во время процесса ему исполнилось восемнадцать, и его судили как совершеннолетнего. Он получил пять лет по статье "кража со взломом второй степени", но не прошло и полгода, как пытался бежать. Был пойман, но это не остановило его, и за последующие полтора года он предпринял еще две попытки, обе успешные. В обоих случаях был опять-таки обнаружен, но получил благодаря им некоторую известность. За три побега его срок вырос до двадцати пяти лет, но в 1993 году он был освобожден досрочно. Условия досрочного освобождения он нарушил, а след его почти сразу был утерян, так что его место пребывания остается загадкой до сих пор.
- Складно излагаете. – Мадлену было странно и неуютно слушать такой взгляд на свою жизнь – последний человек, с которым он говорил об этом, подходил к ней с совсем другого ракурса.
Он положил планшет, присел боком на столешницу сам - усталость давала о себе знать, Мариус весил не так уж мало, - стянул с себя курку и подумал, что ее придется чистить.
Жавер ждал, что он еще скажет. Мадлен хотел предложить ему сесть, но это показалось неуместным.
- Может, вы хотя бы кепку снимете?
Как ни странно, Жавер послушался и стащил ее с головы. Вид его взъерошенной шевелюры с отросшими на висках особенно заметно прядями немного расслабил Мадлена – видимо, комендант весь в работе, к парикмахеру сходить некогда, – и он, собравшись с духом, продолжил.
– Когда мне было десять, родители погибли и оставили нас с сестрой одних без всяких сбережений. Она растила меня сама, гнула спину на трех работах, чтобы в доме была хоть какая-то еда. Когда ей показалось, что она встретила достойного мужчину, тот бросил ее, стоило ей забеременеть. Она болела, ребенок родился слабым. Я хотел помочь, по глупости связался с плохой компанией. Сбегал из тюрьмы, потому что понимал, что без меня ей не выжить. И я оказался прав.
- Звучит как будто вы и впрямь он.
Это удивило Мадлена.
- Я же признался. Думаю, после этого у вас должны были пропасть сомнения.
- Я верю только своим глазам. Вы виновны, это ясно как день. Но я до последнего надеялся, что ошибаюсь, и вы просто не можете быть тем животным, которое не могли удержать четверо надзирателей. Вы… то есть, мсье Мадлен… я восхищался вами. Вашей открытостью, уважением к закону, благотворительной деятельностью. Вы взяли на воспитание дочь умершей… – он запнулся, – поломойки. Я подозревал, что с вами что-то нечисто, с каждым днем все сильнее, но мне хотелось верить, что вы… Буду с вами честен. Мне очень хотелось вопреки своему чутью верить, что такой идеальный человек может быть настоящим. Бриллиантом среди человеческой грязи. Но вот вы оказываетесь беглым каторжником.
Последние два слова Жавер произнес, словно выплюнув – с жестокой горечью. Мадлен невольно улыбнулся.
- Я не лучше и не хуже других. Не бывает идеальных людей.
Тут Жавер промолчал, и Мадлен не удержался от ответного выпада.
- Как для человека, который сомневался, вы преследовали меня с обвинениями во всех смертных грехах очень долго.
- У меня долг перед Фемидой и нет причин не доверять своим предчувствиям. Что случилось с вашей сестрой?
- Она умерла. Сына забрали в приют. К счастью, его усыновили, и он попал в хорошую семью. С новым именем я не имею никаких прав на его опеку.
Жавер склонил голову набок.
- Поэтому у вас Козетта.
И снова Мадлен не смог сдержать улыбку.
- Она прекрасный ребенок и очень хороший человек.
- Удивительно, с такими-то корнями.
- Вы видите мир в несправедливо черно-белом цвете.
- Издержки служебного положения.
- Вы хотели сказать, издержки вашего характера.
- Мсье Мадлен…
- Простите. Я все время забываю, что вы меня арестовываете.
- Вы преступник.
- Я разбил окно и украл достаточно денег, чтобы заплатить по счетам и купить еды. Но вы правы, конечно. Я нарушал закон неоднократно и не понес надлежащего наказания за все свои поступки. Вы правильно подозревали меня. Я выкручивался как вор все эти годы. Я и есть вор, и мыслю до сих пор как заключенный, а не как свободный человек – сегодняшний день стал еще одним доказательством. А еще я нарушитель условий досрочного освобождения и живу под вымышленным именем.
Говорить все это было легко.

Жавер пошатнулся – другого слова не подобрать. Он словно хотел отвернуться, но в повороте передумал и вернулся в прежнее положение. Если бы Мадлен не был прекрасно осведомлен об однобокости мышления коменданта, он бы подумал, что тот испытывает какие-то душевные терзания.
Что-то из сказанного Жавером раньше заставило его задуматься.
- Вы знаете о моей жизни поразительно много. Особенно теперь. Мне даже хочется извиниться за то, что я никогда не интересовался вашей. Подумать только, вы почти пятнадцать лет искали причину, чтобы засадить меня за решетку. Что я буду делать без вашего сверлящего взгляда?
Чего и стоило ожидать: на эту неловкую попытку пошутить Жавер не отреагировал никак. Только продолжал рассматривать его, не моргая.

Когда щелкнул замок, они оба вздрогнули.
В комнату вошла Козетта с непрозрачным пакетом и первым делом бросилась к Мадлену.
- Папа! Ты в порядке?
Мадлен поднялся ей навстречу и, утешая, сжал ее плечо.
- Да, все в порядке. Тебе уже лучше?
- Конечно.
Она вопросительно посмотрела сначала на него, потом на Жавера. Мадлен вздохнул.
- Не беспокойся. Пожалуйста. Все хорошо.
Жавер сложил руки на груди, всем своим видом изображая противоречие этим словам. Козетта хмурилась.
- Я принесла Мариусу одежду.
- Он в душе. Я надеюсь, тебе действительно лучше и ты не приехала сюда, рискуя упасть в обморок в любой момент?
- Не говори глупостей, папа.
И она, не теряя больше ни секунды, унеслась по коридору.
Хлопнула дверь в ванную комнату. Где Мариус был, скорее всего, полностью раздет.
Мадлен очень старался приспособиться к молодежному взгляду на вещи, но и сам не представлял, как можно вести себя так… интимно открыто. Даже в браке. Даже после многих лет брака, вообще-то. Он смутно осознавал, что проблема такого отношения лежала в нем самом и, возможно, с этим стоило показаться хорошему специалисту, но это было слишком стыдно для его возраста.
Он подумал, что, должно быть, покраснел, и за это ему тоже было стыдно.
Жавер прокашлялся.
- Ваша дочь… Она больна?
- Ее критические дни проходят очень болезненно, - ответил Мадлен так официально, как только мог. Врать не оставалось никаких сил, но эта тема очень смущала его. Коменданта, кажется, тоже – он кивнул со всей серьезностью и больше ничего не спрашивал.

URL комментария

Пишет Гость:

29.10.2013 в 00:17

инвентарный анон с модерн АУ выражает благодарность Складу Дежурки

часть пятая, в которой до Мадлена начинает что-то доходить (но очень медленно)

Через несколько минут из ванной вышла Козетта, поддерживая Мариуса за предплечье. Его босая нога виднелась из подвернутой штанины свободных брюк – щиколотка заметно распухла и посинела, и он с трудом ступал, опираясь на носок.
- Мы к врачу, - сказала Козетта.
- Нас в участок, пожалуйста, - с легкой улыбкой попросил Мадлен. Девушка посмотрела на него с испугом, но перевела взгляд на Жавера и быстро справилась с собой.
- Хорошо, папа.

Заднее сидение Ситроэна Козетты было достаточно просторным для двух немаленьких мужчин, но сидеть рядом в трехдверном мини без возможности просто так взять и выйти все равно было странно, и Мадлен чувствовал себя зажатым рядом с Жавером, хотя между ними было немало места. Козетта то и дело бросала на них обеспокоенные взгляды через зеркало заднего вида, и он старался выглядеть так же спокойно, как чувствовал себя.
Жавер сидел ровно, словно проглотив шпагу, и теперь Мадлену пришлось признать, что коменданта действительно одолевают какие-то эмоции. Лицо его, хоть и казалось стараться непроницаемым, было скорее печальным, чем нейтральным: он хмурился, изредка прикрывал опущенные глаза и еле заметно качал головой, словно не соглашаясь со своими мыслями. Его куртка, кепка и шарф лежали у него на коленях, и руки, державшие этот разноцветный сверток, были крепко сжаты. Глядя на них, Мадлен машинально потянулся к своему горлу – проверить, все ли пуговицы на рубашке застегнуты. Он старался не думать о том, что эти руки скорее всего очень скоро замкнут наручники на его запястьях.
Зеркало в очередной раз отразило напряженный взгляд Козетты, и Мадлен ободряюще улыбнулся ей.

Когда до полицейского участка оставался один поворот, Жавер резко подался вперед.
- Мадемуазель! Парковка в радиусе сорока пяти метров для гражданского транспорта запрещена.
Козетта притормозила у бровки и поставила машину на ручной тормоз резким рывком. Мариус тут же осторожно тронул ее за плечо, и они переглянулись. Знакомая печаль кольнула в груди Мадлена, и ощущение смертельной усталости в очередной раз попыталось опуститься на его плечи, но Жавер рядом неуютно заерзал, высвобождая ноги из-под переднего сидения, и отвлек его. Момент был утерян, тоска отступила. Мадлен дождался, когда Козетта выскочит из машины и откинет свое сидение, и вышел. Жавер последовал за ним, чуть не ударившись головой о крышу.
- Удачи вам с Мариусом, - сказал Мадлен Козетте. Та подняла на него глаза, в которых читалось "не надо". – У врача, – добавил Мадлен, вызвав у нее короткий нервный смешок.
- Папа…
- Все хорошо. Что бы ни случилось, ты ничего не знаешь, - тихо сказал он ей.
Это было правдой даже больше, чем наполовину – Мадлен никогда не рассказывал ей о своем прошлом. Правда, и не отрицал, когда она о чем-то догадывалась сама.
Козетта сжала губы, быстро обняла его и так же быстро выскочила из его объятий, а потом, всего на секунду обернувшись, поспешила в машину.
Мадлен с Жавером посмотрели ей вслед и после непродолжительного "прошу" – "только после вас" пошли к участку.

Как только они переступили порог, Мадлен шкурой почувствовал, что придется делать опровержение. У них за спиной переговаривались, им улыбались, на них смотрели неодобрительно. Жавер всем своим видом выражал отрицание, деловито отдавая указания направо и налево и чего-то требуя, создавая вокруг себя рабочую атмосферу. Мадлену оставалось только лавировать у него в кильватере.
Дежурный офицер отдала Жаверу папку, не здороваясь.
- Ваши революционеры, как обычно, в четвертой. О, мсье Мадлен, - не без иронии в голосе воскликнула она, - и вы уже здесь.
Очевидно, она тоже читала новости.
Мадлену хотелось втянуть голову в плечи и казаться незаметнее. Ему всегда было неуютно от внимания. Но Жавер прошел мимо нее, гордо подняв голову, и пришлось следовать его примеру.

Пропетляв по коридорам, Жавер привел Мадлена в свой кабинет, повесил куртку, кепку и шарф на вешалку и начал, не садясь, бегло просматривать верхний слой бумаг на столе.
- Так вы позволите внести за друзей азбуки залог? – напомнил Мадлен.
Жавер, уткнувшийся было в папку, поднял на него глаза.
- На этот раз их арестовали за драку.
Мадлен не поверил своим ушам.
- Я вижу здесь ваше влияние, - явно не удержался Жавер.
- Но…
- Во время демонстрации они напали на гражданина…
- На одного? Все вместе?
- Да. Взобрались по пожарной лестнице и вломились в его жилье…
- На третий этаж?
Жавер просканировал взглядом листы.
- Откуда вам это известно?
Мадлен сложил руки на груди.
- Я был на месте преступления. Наверняка это был тот же человек, который ранее облил Мариуса… вы сами видели, чем. Думаю, он собирался это повторить. Полно вам, Жавер. Они хорошие дети с активной гражданской позицией. Занимаются благотворительностью. Вступились за друга. Позвольте, я их вытащу.
Жавер гневно захлопнул папку.
- Теперь преступник будет платить залог за других преступников?
- Вы и сами прекрасно понимаете, что они не преступники. Мелкие хулиганы, и то выступившие в защиту истинного потерпевшего. К тому же, вы наверняка не будете вносить в рапорт подробности нашего с вами побега. Еще раз прошу, Мариус будет вам очень признателен, если вы не упомянете его имя. Если его дед прочитает о нем в свете его связи с гей-скандалом, дело кончится инфарктом… да и, по мнению прессы, роль Мариуса в этой истории – купленный мной и вами мальчик по вызову…
Жавер почти заскрипел зубами. Он ненавидел желтые издания и не доверял медиа в целом.
- Я расслышал вашу просьбу и в первый раз. Вы злоупотребляете моим положением, мсье Мадлен.
- О, нет, что вы. Я полностью доверяю вашей компетентности. Если вы придете к разумному решению, взвесив все факторы, я с радостью подчинюсь вашей власти.
- Вы и так сейчас полностью в моей власти.
- Тем не менее, не могу не указать вам на наличие разных сторон…
- Слово вора.
- Разве я когда-нибудь лгал вам?
Жавер рывком вышел из-за стола, прошел мимо Мадлена, почти задев его плечом, и бросил на ходу:
- Постоянно. Пойдемте.

URL комментария

Пишет Гость:

30.11.2013 в 03:51

инвентарный анон с вальвер модерн АУ снова выражает благодарность, на этот раз юзернеймам из склада дежурки

часть шестая, которая маленькая и филлер по своей сути, зато с лезами

В камере предварительного заключения было людно, но почти не шумно. Не обращая внимания на суровый взгляд дежурного офицера, который наверняка уже говорил им придержать языки, друзья азбуки тихо и как-то лениво переговаривались. Многие из них бывали здесь уже с десяток раз.
Заметив приближение Жавера с Мадленом, Анжольрас встал.
- Мсье Мадлен, если вы пришли заплатить залог...
Жавер не дал Мадлену ответить.
- Сначала, молодой человек, вы убедите меня ему позволить. А потом посмотрим.
Анжольрас смотрел на Жавера с хорошо сдерживаемой злостью и поднял подбородок повыше. На его скуле темнел синяк, а волосы слиплись от пота и растрепались, но вид у него все равно был такой, будто тюремная решетка вот-вот сама падет к нему под ноги.
И придавит Грантера, который, по словам Козетты, находился там постоянно, часто в прямом смысле, вспомнил Мадлен, поискал его взглядом и не ошибся. Грантер сидел на полу возле Анжольраса, прислонившись спиной к железным прутьям, и смотрел на Жавера вполоборота без особой антипатии.
- Эпонина узнала его, - сказал Анжольрас.
- Узнала кого?
- Того… индивида, который опрокинул на Мариуса ведро.
- Какое ведро?
Анжольрас прищурился.
- Ведро с говном, - помог Грантер. В качестве благодарности Анжольрас легонько пнул его ногой.
Жавер кашлянул, и вся власть в комнате каким-то образом вернулась к нему.
- Я жажду услышать вашу версию событий.

Анжольрас рассказал ему то же самое, что и Мадлен, пока не дошел до той части, которую Мадлен уже не застал.
- Мы постояли минут двадцать, а потом я услышал крик Эпонины – она была на другом конце баррикады – мол, тот парень, который облил Мариуса, рядом. Пока мы добежали до нее, он успел ее ударить, – Эпонина из угла камеры без энтузиазма помахала им рукой, демонстрируя синяк под глазом, – и сбежал в дом. Комбефер начал говорить, мол, надо его достать, Баорель предложил залезть к нему по пожарной лестнице и поговорить по-мужски. Эпонина была против, но когда мы заметили, что этот кретин опять вышел на балкон с ведром… В общем, никто не возражал. Мы залезли. Он вызвал полицию, но успели подойти его дружки, и мы таки немного подрались.
- В общем, Мариус обосрал нам весь протест, даже когда уже отсутствовал, – закончил за него Грантер. Раздались смешки.
Жавер потер переносицу.
- Зачем вы вообще пошли на этот протест? Среди вас геи есть?
- Вы не имеете права спрашивать такое, - возмутился Анжольрас. – Чтобы стоять за свободу и права человека, необязательно иметь личные мотивы.
Жавер проигнорировал его.
- Лесбиянки?
- Только Прувер, - с готовностью ответил ему Грантер.
- Очень смешно! – попытался перекричать Прувер всеобщий хохот. У него почти получилось.
- Достаточно. – Жавер сунул папку себе под мышку и сурово обвел взглядом всю компанию. – Мсье Мадлен, можете платить. Я провожу вас.
Друзья азбуки, видимо, тоже успели ознакомиться с новостями, потому что начали переглядываться и многозначительно приподнимать брови. Им было весело, понял Мадлен. Невиновным было весело даже за решеткой.

URL комментария

Пишет Гость:

30.12.2013 в 22:22

вальвер модерн АУ, часть седьмая,

в которой в основном беседуют об Анжольрасе xD

Жавер действительно проводил его к банкомату. Пока Мадлен вносил залог, он держался в полушаге, словно опасался, что тот сбежит прямо у него из-под носа, и отвернулся только один раз, чтобы не видеть вводимого кода. Мадлена все это скорее расслабляло. Он говорил себе, что собирается поступить правильно.
Все это было очень странно.

Деньги на счет поступили быстрее, чем Мадлен и Жавер вернулись в камеру предварительного заключения, и с Анжольрасом и компанией они разминулись в коридорах участка. Только тогда Мадлен заметил среди арестованных еще нескольких девушек, и на сердце у него опять стало неспокойно. Козетта еще ни разу не бывала за решеткой, но все к тому шло. В который раз его посетила предательская мысль, что на воле от него самого будет больше пользы.
Анжольрас горячо заверил его, что вернет деньги в ближайшее время, и не отпустил Мадлена, пока тот не пообещал, что согласится их принять. Жавер наблюдал за зажатым в угол Мадленом очень внимательно, но не предпринял никаких попыток помешать процессу. Когда студенты наконец-то ушли, Мадлен находился в еще большем смятении, а понимал еще меньше.
Когда Жавер пригласил его обратно к себе в кабинет, он согласился с такой обыденной легкостью, будто там его ожидал не арест, а чашка чая, но стоило за его спиной закрыться тяжелой двери, как страх вернулся.
Запоздало он признался себе, что совсем не хочет, чтобы его арестовывали, и моментально укорил себя за это.

В кабинете Жавер сразу прошел к окну и раскрыл жалюзи. Залитая светом комната сразу показалась Мадлену холодной и неуютной – теперь было видно, что в ней царил скучный порядок. Не было ничего личного, что рано или поздно появляется там, где проводит все свое рабочее время человек. Только некоторые документы нарушали строгий пейзаж, потому что лежали в стопочках, папках и скоросшивателях так, чтобы быть под рукой. Мадлен поискал глазами фотографии и не нашел ни одной.
- Садитесь.
Жавер по-хозяйски отодвинул для него стул, и Мадлен сел, по-прежнему немного растерянный.
- Зачем вы постоянно вносите залог за этого Анжольраса?
Мадлен удивленно посмотрел на Жавера, и тот расценил это как непонимание.
- За последние полтора года вы уже четвертый раз оказываетесь здесь после протестов. – Жавер сел за стол и раскрыл папку. - Зачем вы платите за эту компанию? Если сегодняшний потерпевший подаст в суд, у них могут быть серьезные проблемы.
Мадлен замешкался. Он не был уверен, что комендант сможет правильно истолковать его объяснение.
- Это долгая история, - попытался он уйти от ответа.
- У нас есть время, - безапелляционно сказал Жавер, не глядя на него, и переложил листок бумаги из одной стопки в другую.
- Когда я переехал в Париж, то первым делом обошел места, которым могла быть нужна моя помощь, - неохотно начал Мадлен. – Приюты для детей и престарелых, благотворительные кухни, медицинские центры для малоимущих. В некоторые я позже просто перечислил пожертвования, но во многие стал еще и заходить лично, хотя бы раз в несколько месяцев, чтобы своими глазами смотреть, куда идут деньги и не нужно ли их направить каким-нибудь… другим способом. Узнать, не нужны ли лишние руки или что-то конкретное. Так продолжалось некоторое время, и однажды на Рождество я увидел его на улице, рядом с очередью за супом. Он очень выделяется - вы, наверное, это тоже заметили… Естественно, он не был похож на бедного, и я хорошо запомнил его лицо. Потом я начал встречать его во время своих обходов, и мы неофициально познакомились. Я знал только его имя и что он еще учится в школе. Какой – не спрашивал, но… Вы понимаете. Все в нем говорило об очень больших деньгах. Мне тоже было что скрывать, так что такое положение вещей нас устраивало. Иногда он задавал вопросы, но чаще молча выполнял мелкие поручения и смотрел на людей.
Жавер продолжал просматривать содержимое папки.
- Потом на некоторое время он пропал. Когда я увидел его, уже осенью, он был не один. С ним начали приходить другие молодые люди, которые потом возвращались и сами. Я стал посещать места, сильнее обделенные вниманием, и долго его не видел. Аж до того дня, когда Козетта попросила взять ее на благотворительный вечер накануне Рождества, и я решил, что могу ей это позволить - юной девушке хочется себя показать в высшем обществе, что может быть естественнее. Вот там-то она и познакомилась с Анжольрасом... и с его другом мсье Понмерси.
Жавер перестал перебирать бумаги и с интересом поднял глаза.
- Так что же, при ином развитии событий вы сегодня могли носить на плечах Анжольраса?
- Ни в коем случае, - с жаром возразил Мадлен. - Это было бы ужасно. Козетте нужен кто-то, кто ставит в центр своей жизни ее, а не социально-политические реформы. Я бы ни за что не позволил им... - он осекся. - К счастью, все сложилось наилучшим для Козетты образом и без моих позволений.
- Вам же нравится этот молодой человек.
- Пардон?
- Я говорю о мсье Анжольрасе. - Жавер пролистнул еще несколько страниц и, удовлетворенный, отложил какой-то документ отдельно. - Вы, кажется, одобряете его деятельность и даже помогаете ему.
- Не поймите меня неправильно. Он человек высоких моральных качеств, к тому же я читал его статьи и интервью в студенческой газете - несмотря на эти качества, у него есть все шансы очень далеко пойти. Более того, для этой страны будет большой потерей, если он не сможет реализовать свои альтруистические амбиции. Я просто не мог оставаться в стороне.
- Разве у него не богатые родители?
- Он не берет у них денег больше уговоренной суммы каждый месяц, потому что еще не выполнил поставленные ими условия для вступления в наследование. И его имидж будет лучше, если он не будет полагаться на родителей. Мой опыт в сфере анонимной помощи тем, кто в этом нуждается, тут очень кстати. Лучше я, чем какой-нибудь недобросовестный магнат, который втянет его в свои грязные политические махинации, прежде чем он успеет отрастить собственные железные клыки, если можно так выразиться.
Лицо Жавера приобрело настолько довольное выражение, что Мадлен испуганно припомнил свои последние слова, пытаясь понять, что компрометирующее успел только что выболтать.
Жавер придвинул к нему отложенный документ.
- Не сомневаюсь в вашем опыте. Скажите, вы имеете отношение к этим пожертвованиям?
Мадлен взял листок. На нем был список крупных тюрем Франции и указаны многие из его денежных переводов, некоторые не точные до последней цифры, но дающие в общем правильное представление. Это были его самые тайные и щедрые пожертвования, сделанные запутанными путями, и именно за их успех больше всего волновалось его сердце. Он тысячи раз говорил себе, что деньги нужнее другим социальным программам, но ничто не радовало его так, как новости об успешной реабилитации бывших заключенных.
Еще Мадлен прекрасно понимал, что это список был получен в обход некоторых законов.
- Вы не сможете использовать его в суде, мсье Жавер, - твердо сказал он.
Жавера его слова нисколько не огорчили.
- Что использовать? - он забрал у Мадлена документ и встал, улыбнувшись своей редкой чудовищной улыбкой. - Прошу меня извинить, мсье Мадлен. Дела. Я провожу вас до выхода. Приходите завтра к восьми утра, полиция будет давать официальные комментарии к сегодняшним событиям, лучше показать журналистам ваше честное лицо, когда придется опровергать вы сами понимаете что. До свидания. Не опаздывайте.
Только на улице Мадлен полностью осознал, что не арестован.
Что, черт подери, сегодня произошло?

URL комментария

Пишет Гость:

18.05.2014 в 22:51

вброшу-ка я

вальвер модерн ау, часть восьмая, филлер про баореля, е/р и гвардейца

До начала смены оставалось полчаса, и перед Баорелем стоял нелегкий выбор: пофлиртовать с девочками на кухне или проверить, не зашел ли в кафе кто знакомый.
Он достал телефон и включил фронтальную камеру. Свежий синяк, несмотря на все его старания с тональным кремом и плохое освещение, темнел на щеке. Нет, сегодня лучше не попадаться на глаза начальству как можно дольше.
Оставив сумку в подсобке, Баорель вышел в зал через стойку гардероба, пустующую летом, взбежал по маленькой лестнице, заглянул в один зал, потом в другой. Удача улыбнулась ему на верхнем этаже, в баре. Ну конечно.
- Не сутулься, жизнь прекрасна, - похлопал он Грантера по спине вместо приветствия. Грантер вздрогнул и посмотрел на него глазами человека, которому жизнь надоела еще десять лет назад, но расставаться с ней было слишком лениво.
- Спасибо, мама... Эй! - когда Баорель попытался сесть рядом с ним на высокий стул, Грантер скривился и помахал на Баореля рукой. - Не сюда.
После некоторых колебаний Баорель обошел его и сел с другой стороны.
- Я сижу слева, потому что в этом есть какой-то глубинный смысл?
- Потому что так я не вижу его мерзкую физономию, - проворчал Грантер.
Баорель осторожно выглянул из-за него и увидел за дальним столиком Анжольраса.
- Серьезно? Ты выздоровел?
- Выздоро... что, блин? Ты придурок, я не про Анжольраса. Только не пялься.
Баорель поерзал на стуле, подыскивая ракурс поудачнее.
- Он там... с каким-то усатым мужиком? - видно было не очень хорошо, мешали декоративные перегородки и шевелюра Грантера. Но Анжольрас действительно беседовал с мужчиной, и вид у него при этом был доброжелательный.
- Это, - выразительно сказал Грантер, - не просто мужик. Это парень, который съездил ему по роже, когда мы подрались с тем мудаком на последнем протесте. Полицейский под прикрытием. Не узнаешь его?
Баорель почесал затылок.
- Не помню усов.
- Они были.
- Как скажешь. Почему Анжольрас с ним разговаривает?
- Мы шли вдвоем в университет, ему надо было в студцентр, а я обещал Гро, что забегу рассказать об идее для курсового проекта... честное слово, почему все преподы как преподы, а этот мне выедает мозг уже второй год?
- Он злопамятный кусок осьминога и не может забыть тебе те яблоки. Мы уже об этом говорили. Не пытайся меня отвлечь от того факта, что ты как образцовый безнадежный случай готов идти к Гро на головомойку, только чтобы немного пройтись с Анжольрасом наедине. Это так жалко... и так мило... эй! - Грантер стукнул его кулаком в плечо, и Баорель чуть не потерял равновесие. - Твоя агрессия совершенно нездорова, ты об этом знаешь?
- А сам-то, - проворчал Грантер. - Ты бы поучился у Эпонины синяки замазывать. У нее большой опыт. Жизнь такая срань...
Зная, что это приведет к витиеватым рассуждениям о том, как именно жизнь является сранью, Баорель поспешил увести его в нужное русло.
- Так вы этого усатого по дороге встретили?
Грантер тоскливо покосился на Анжольраса, который теперь выглядел еще более заинтересованно.
- Да. Перехватил нас у входа в кампус и сразу начал извиняться. Сказал, что нужно поговорить, они решили зайти сюда, ну я и увязался, типа с тобой хотел увидеться.
- Ты жалкая, ничтожная личность.
Грантер сделал рукой движение, приподнимая воображаемый стакан, и ухмыльнулся, словно Баорель только что произнес хороший тост. Баорель покачал головой.
- И о чем они говорят?
- Не знаю. Они там, я здесь.
Баорель снова осторожно посмотрел на усатого.
- Он тебе никого не напоминает? - спросил он.
- Кто, этот коп? Усы у него отвратительные, он их что, гелем мажет? Блестят мерзко. Он похож на этого, как его, Вронского из недавнего кино по Карениной. Косплеер, что ли?
- Тогда уже исторический реконструктор, - подсказал Баорель. - Скорее, просто под гвардейца какого-нибудь косит. Или мушкетера. Думает, что выглядит модно.
- У него просто дерьмовый вкус. Или он вампир и не отражается в зеркале. Как можно выходить из дома с такой рожей?
Баорель посмотрел на него выразительно.
- Мой друг, ты ведешь себя как ревнивая американская чирлидерша.
- Я хотя бы не подлизываюсь, в отличие от этого... гвардейца. Стоило мне один раз посметь понадеяться на пять минут наедине, как этот...
Баорель кашлянул и перебил его, потому что Анжольрас встал из-за стола и легкой походкой направился к ним.
- Баорель. - Анжольрас пожал ему руку. - Рад встрече. Ты сегодня вечером будешь?
- Не могу. Смена допоздна.
Гвардеец остался сидеть за столиком и что-то строчил в телефоне. Баорель кивнул в его сторону.
- Что-то интересное? Грантер сказал, этот парень - полицейский.
Приосанившийся и притихший Грантер сделал страшные глаза. Баорель невинно улыбнулся. Анжольрас ничего не заметил и был доброжелательно серьезен как обычно.
- Он хотел извиниться. Получил на работе выговор за то, что не попытался разнять потасовку сразу. Я его не виню, он был один, все произошло очень быстро. Но знакомство полезное, всегда интересно знать, что думает человек из другого круга. - Он посмотрел на часы и повернулся к Грантеру. - Ты все еще собираешься к профессору?
- Да, можно зайти, - ответил Грантер таким голосом, что Баорель бы никогда не заподозрил в нем человека, заинтересованного в компании Анжольраса.
Вдвоем они ушли к лестнице, но Баорелю было еще долго слышно, как они переговариваются.
- Нужно поторапливаться.
- Как будто это я решил зайти попить кофе по дороге.
- Ты же хотел увидеть Баореля?
- Это вышло случайно.
- Ты мог меня не ждать.
Когда их голоса стихли, Баорель еще раз посмотрел на гвардейца, наконец-то припоминая, на кого тот был похож. Однажды ему довелось драться с уродливым низколобым типом по кличке Живоглот - серьезным преступником, вне всякого сомнения. От выражения его лица у Баореля мурашки шли по коже, но ему не пришлось долго махать кулаками, потому что Живоглота отозвали приятели, такие же подозрительные типы, как он сам, и Баорель отделался парой ушибов. Среди дружков Живоглота был тип еще более напомаженного вида, чем гвардеец. Черноволосый и очень опасный, даже зловещий на вид, несмотря на тонкую фигуру, узкие плечи, слишком обтягивающую одежду и тщательно уложенные волосы выше плеч.
Баорель встряхнулся, мельком подумал, что слишком много времени проводит с Грантером, и поспешил в подсобку, чтобы успеть еще раз попробовать заштукатурить чертов синяк.

URL комментария

запись создана: 10.10.2013 в 23:48

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Мариус, персонаж: Жавер, персонаж: Козетта, пейринг: вальвер, тред: 60, тред: 61, тред: 66, тред: 73, тред: 79

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

25.12.2013 в 02:02

25е.
Счастливого рождества!
Предупреждение: флафф, Грантер-ценрик, возможный ООС ибо персонажей там значительно меньше остального
В любом случае.

первый кусочек

За отсутствие счета времени все там были благодарны высшим силам. Кому именно, правда, не было ясно; Грантер подозревал, что каждый обитатель говорил в душе спасибо какому-нибудь богу по своему выбору, за столько времени миллионы их существовали – с большей или меньшей степенью вероятности, как обычно, зависящей только от людей и силы их веры. Можно было бы попробовать поискать здесь того самого Бога с большой буквы – только вот незадача, по рассказам старожилов, его никто никогда так и не видел. Избранные, те, кто ещё при жизни смогли в своих гениях заглянуть куда-то «за дверь», иногда пропадают на – на земле бы это назвали «парой часов», но раз времени больше нет, то и имя явлению стоит забыть – и возвращаются со шкодливой улыбкой, и молчат. Зато все знают, что утро следующего дня наступит светлое и не принесет горя. Застывшая навеки их молодость и старость их родителей, кое-где – смех детей и радостная возня их бесхитростных игр, озаряющий, но не слепящий солнечный свет с утра, и ты знаешь, что ты просто есть и будешь. Так редко это было тогда и так привычно сейчас, и никакого страха это всё потерять.
Страх остался далеко позади.
И за это тоже стоит позволить себе быть благодарным.
Появлялось регулярно, правда, одно лишь странное предчувствие и та самая радость, о которой в пору «сейчас» по земному времени, кажется, её говорит этот новый папа, а раньше писали святые и философы минувших веков. Единицы из них, конечно – остальные разводили какую-то грязь и тяжесть вместо святого просветления, так, что Грантер никогда не удивлялся постепенному падению так называемого «имиджа» церкви. Когда-то он действительно читал парочку посланий, полных тяжести и отчаяния бытия, только так и не понял, почему в здравом уме люди соглашались следовать заветам бессмысленного самоотречения. Теперь он не понимал ещё сильнее; если смиряющиеся надеялись на рай – то жестоко они ошиблись, ведь вот он, здесь, а уж жизнь его была далека от смиренной.
Наверное, знать при жизни и не дано никому.
А после неё истина уже и не так важна.
***
Год от года кто-нибудь (чаще всех, конечно, Баорель, потому что привычка возмущаться по любому поводу никуда не делать) задает один и тот же вопрос:
- Как здесь вообще следят за календарем? Почему однажды просыпаешься, и точно знаешь, что сегодня?
Ответа, впрочем, никогда не следует
Здесь смены сезонов не происходили. Всё, о чем было известно – что там, в прошлом мире, где-то было в разгаре лето, а на обратном конце бушевала зима. Шли дни и месяцы, календари облетали, переворачивались. Электронные табло меняли цифры.
Города меняли одежду. Грантер видит её неизменность и смеётся про себя: хоть здесь наши миры совпадают. Если бы он свернул время в спираль с витками, поделёнными на триста шестьдесят пять дней, и окрасил каждый в разный цвет, а потом оставил бы спираль свёрнутой, всё равно была бы одна тонкая линия на этой трубе – вся в огнях и блеске, не прерванная уже очень, очень долго.
Есть в этом постоянстве по обе стороны отражений какое-то божественное начало. Тонкие ниточки, связывающие две вселенные. Указывающие пути. Крохотные каналы связи. И однажды они начинают расти от человеческой веры; если постараться, можно разглядеть. В первый раз Грантеру было даже смешно: ворота вниз, но не в бездну; и шаг тот самый, первый, был сделан с решимостью первосвященника, а не отчаянием жертвы.
Так и теперь Грантер видит старый, знакомый город. За две сотни лет он сменил немало лиц и одежд, сотни тысяч поднял и стольких же увел в небытие.

URL комментария

Пишет Гость:

25.12.2013 в 02:02

второй кусочек

И сейчас, как и раньше, миллионам он даёт приют сердца. Люди будто знают, что кто-то за городом смотрит неотрывно и рано или поздно окутывает теплом нуждающегося, и Грантер рад бы принять это серьёзно и на свой счёт тоже, если бы он сам не видел, насколько больше делают его друзья. Но он не в обиде: он помогает, чем может. По крайней мере, свою роль он выучил назубок, а импровизация по случаю выходит прекрасней заученного выступления.
Сверху, наблюдая за городом, он считывает полеты человеческих эмоций и ловит так хорошо ему знакомые по воспоминаниям прошлой жизни упущенные надежды, страх остаться непризнанным, непонятым. На каждое отвергнутое распростертое объятие и протянутые руки, слова, оставшиеся без ответа или получившие эхом только насмешку он капает чернилами, оттеняя чувство так, как следует, чтобы не забыть.
Он видит всех этих людей. Вот скрючился у окна дедушка: он влюблено смотрит на свою соседку, которая и не знает, из маленького Нима в сердце страны сорок лет назад переехал улыбчивый, вежливый бакалейщик только чтобы каждое утро видеть её улыбку, когда она заходила за покупками. Почти как свое горе пережил он смерть её мужа – ведь тогда он впервые не встретил день отражением солнца в её глазах. С тех пор он обязательно на каждый праздник оставляет ей в почтовом ящике розовую лилию, но подписаться всё не торопится. С усмешкой Грантер шепчет ему на ухо, какая прекрасная это на самом-то деле мысль.
Грантер замечает маленького мальчика, старательно сгибающего самодельную открытку, каждая буква в которой обведена цветным фломастером. На пустые участки разворота наклеены какие-то радужные лошадки, должно быть, из этого мультфильма про пони. Удивительно, как там у них время летит: мог бы Грантер в юности мечтать об этих обычных для двадцать первого века вещах? Движущиеся картинки, почти что чудо с небес. Хотя кто может теперь сказать наверняка, откуда они могли родиться. Надпись на открытке мальчишки гласит «С праздниками», а не «С рождеством», и это тоже, как уже выучил Грантер, новое изобретение. Значит, открытка уйдет к девочке-иудейке. Любопытно, как обычно: найти адресата не составляет труда, вот она, играет со щенком, и на сердце у неё легко. Она верит в чудеса, она ждет их. Грантер рад: значит, юный мсье сам сможет справиться. На детей Грантер всегда мог положиться, в отличие от взрослых. Маленькие юные сердца, как правило, не теряют какой-то жизненно необходимой открытости и готовности следовать чуть слышно прошёптанным подсказкам. Правы ли те, кто утверждает о сохранившейся у них связи с этим, лучшим миром? Неизвестно. Но мысль более чем занятная для обитателей земли и вполне логичная – для соседей Грантера. Они-то знают, сколько бродит по раю мальчишек и девчонок, предпочитающих не тихонько подбадривать, а без капли стеснения кричать во все горло в подходящие и не очень моменты. Здесь рядом почти постоянно крутится Гаврош; он уже был здесь, когда подошло время Грантера, такой же, каким его помнили в последние мирные дни перед смертью. Его наконец-то обнимала сестра. Он выглядел счастливым.
Если бы только этим детям были интересны надежды земных людей, думает Грантер, мир давно бы стал лучшим местом. А пока что он продолжает наблюдать за теми, кто так отчаянно жаждет утешения и молит о поддержке. Грантер знает, что сегодня у него есть чуть-чуть времени.
Для него никогда даже не стоял вопрос, почему именно он смог раздавать надежду отчаявшимся в любви. По своей земной жизни Грантер слишком хорошо знал, как это – любить кого-то издали, желая ответа, но не надеясь на него. Почти похоронив эту свою надежду, заключительным своим шагом сделав стремление не предать и не уйти хотя бы в последний момент, единственный выпавший ему шанс – он получил то принятие, о котором мечтал.
Наверное, это и спасло его.
В финальный миг перед тем, как уйти навсегда, он запомнил только крепко сплетённые пальцы и мгновение обращенного к нему теплого взгляда, и уже безболезненно обнимала его затем темнота.
Воспоминания рассеялись от лёгкого прикосновения к плечу.
- Ты же всех запомнил? Успеешь?
- А ты не становишься оригинальнее. – Грантер улыбается. – Не бойся. Вот уже двести с лишним лет без осечек. Это я запомнил, ты же знаешь.
- Прости, привычка уже. – Анжольрас стоит рядом, не отпуская руки, в ожидании той секунды, когда им можно будет начать. – Я надеюсь, в этом году у тебя поменьше работы.
- Знаешь, даже это не так – прекращать не буду. По крайней мере, я знаю, это того стоит.
Мост начинает открываться, и двадцать четыре часа на чудо для Грантера начинаются. За секунду до старта он уже привычно берет ладонь Анжольраса в свою и шепчет «Счастливого рождества».
Анжольрас отвечает вот уже больше двухсот лет после-смертия и молча, про себя радуется, вспоминая, как однажды, ещё в прошлой жизни, в канун праздника он пожелал для Грантера немного веры.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 78, пейринг: e/R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

15.12.2013 в 20:17

Чертовы обсуждения фем-Анжольраса и тампонов
Каждый раз, когда пишу порно, хочется заранее извиниться перед тредом за оос, ведь "анжольрасбыникагда" .
Кого-то может сквикнуть, наколько я понял из предыдущих страниц.
Дверь квартиры Анжольрас приоткрылась от лёгкого нажатия и Комбефер позволил себе войти, не дожидаясь появления хозяйки. Впрочем, его присутствие явно сразу же услышали, потому что в тот же момент из спальни раздался голос Анжольрас:
- Фер, я тут. Закрывай дверь и иди сюда, пожалуйста.
В её голосе сохранялась лёгкая нервозность, которую Комбефер уловил во время их недавнего телефонного разговора: «Очень нужна твоя помощь. Только пожалуйста, не говори никому, заранее прошу. Сможешь приехать ко мне?».
И вот Комбефер получасом позже стоял на пороге спальни подруги, чье лицо то краснело, то бледнело, но не теряло серьёзного выражения. Странности ситуации добавляло намотанное на бёдра полотенце вместо привычных джинс. Наконец Анжольрас сердито выдохнула и объяснила ситуацию:
- Фер, в общем, у меня сейчас месячные, и я случайно оторвала веревку от тампона. Пробовала изогнуться по-разному, но не получается достать. В общем, ты сможешь помочь?
К концу реплики Анжольрас снова покраснела, и Комбеферу казалось, будто ещё немного – и у неё задергается глаз.
- Помогу, естественно, не нервничай. А полотенце – это чтобы не тратить время на раздевание?
- Не умничай, я всё сама пыталась, пока ты не пришел.
- Ладно. Попробуй лечь на спину и раздвинуть ноги.
Комбефер отчетливо услышал что-то в духе «Господи, мне не верится, что я это делаю», но тем не менее, Анжольрас послушалась. Полотенце было аккуратно размотано и подложено подстилкой. Футболку Анжольрас затянула в подобие узла чуть ниже груди так, чтобы ткань никак не помешала, и как-то по-ребячески объявила:
- Я готова.
Возможно, не стоило так сразу соглашаться прийти на помощь. Да, в их взаимоотношениях не было ни капли эмоциональной или чувственной подоплеки. Хоть, по всем критериям, Анжольрас и оставалась объективно красивой девушкой, вела-то она себя так, что все успевали забыть о её половой принадлежности. Но очень легко не помнить про это, пока разговариваешь с Анжольрас на отвлеченные темы, и совсем непросто – когда она, не отрывая от тебя взгляда, разводит бедра в сторону, скорее всего – впервые в её жизни, перед мужчиной. Ждет, и её явно так же напрягает комбеферово замешательство, как его – вся ситуация.
- Если тебе вдруг стало неловко, то я могу попросить кого-нибудь ещё, Курфейрака, например.
- Нет я в порядке, все нормально.
Всё не совсем нормально, но видимо, придется всё-таки взять себя в руки. Стоит вопрос чистой механики: двумя пальцами прихватить тампон и вытащить его.
Только перед этим ещё надо как-то вставить пальцы.
Боже, дай сил.
Свободной ладонью Комбефер успокаивающе поглаживал бедро Анжольрас, пока пальцами правой руки он пробовал аккуратно попасть внутрь. Конечно, оказывается, что это не так и легко, потому что она наверняка ведь девственница, ведь точно же ни с кем не встречалась, а о других вариантах Комбеферу думать неловко даже сейчас, да ещё и сухая, и вряд ли стоит надеяться найти смазку у Анжольрас дома.
- Попробуй расслабиться, пожалуйста, иначе я просто не смогу попасть внутрь, хорошо?
Анжольрас согласно кивает и внезапно дергается, почувствовав ласку.
- Стой, ты сейчас вот что делаешь?
Кажется, сейчас придется на полном серьёзе объяснять каждое свое действие. Комбефера тянет скопировать картавящий говор его университетского профессора по анатомии, чтобы хоть как-то сбросить градус неловкости. Но, с другой стороны, он же знает, что смех может перебить у девушки возбуждение – если слова «Анжольрас» и «возбуждение» можно подразумевать в одном предложении, конечно.
Хотя возможно, что это поможет ему самому.
Сбивчиво рассказывает он о практически медицинских предписаниях каждого своего действия. Почти не смотрит вниз, так, иногда бросает взгляд посмотреть, что делают его пальцы – и возвращается к рассказу. Анжольрас наблюдает, как появляется хрипотца в его голосе и слегка розовеют щеки, и чего же ещё она могла ожидать, ведь её лучший друг всё равно остается парнем. И кажется, она наконец-то начинает понимать, зачем девушки в принципе занимаются сексом. Сейчас, под приглушенный тон голоса Комбефера, плавясь от оглаживающих движений его ладоней, ей воздух в комнате кажется загустевшим. Сама того не заметив, она медленно двигает тазом, и ощущает, как на пробу Комбефер пытается зайти в неё пальцем. Наконец физиология берет свое, и Анжольрас, восхитительно, так естественно влажная, мягкая, податливая до той степени, что в неё проходят два пальца.
Конечно, для того, чтобы нащупать тампон, не требуется никаких поступательно-возвратных движений. Но о чем можно говорить, когда вот лежит дна из самых важных для Комбефера людей, и у неё на лице впервые за долгое время те эмоции, которые раньше не видел не только Комбефер, но и вообще никто другой, и самое прекрасное и сложное в том, что она не просит останавливаться, не протестует, не говорит ни слова против. И весь выбор – выполнить ли просьбу и уйти, или продолжить, лежит на Комбефере. Вся совесть против второго варианта, в мозгу проплывают газетные формулировки вроде «воспользовался ситуацией», и нет, это же не про него, да и вообще – как они смогут спокойно общаться после? Но дьявол всматривается в него через приоткрытые губы Анжольрас, которые она то и дело облизывает, через её прерывистое дыхание и до штормовой синевы потемневшие глаза.
И он понимает, что не простит себя, если поддастся.
Собрав остатки всей имевшейся у него воли, ему всё-таки удается зацепить тампон и вытащить его наружу. Только вот соблазн велик, и он решает в последний раз дотронуться до Анжольрас, чтобы кончиками пальцев почувствовать уже сокращающиеся мышцы, и успеть целомудренно дотронуться до её губ в последний миг её первого оргазма.
Через несколько минут, когда Анжольрас приоткрывает глаза и, не зная, насколько это уместно, выдавливает из себя «Спасибо», Комбефер мягко улыбается и предлагает обращаться в любое время, если что.
- Нет, я хотела сказать… не только за помощь спасибо.
Комбефер молчит несколько секунд, затем наклоняется, легко целует подругу в висок и отвечает на ухо:
- Я же говорю, если что – обращайся в любое время.

URL комментария

@темы: прон, категория: джен, категория: гет, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонажи: младшее поколение, персонаж: Комбефер, тред: 76, рейтинг: R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

01.12.2013 в 01:03

господа, простите что прерываю вашу беседу, но я принес скромный текст собственного сочинительства. Он касается небезызвестных вам героев.
К сожалению, я вынужден скрывать свое лицо, дабы тень возможного позора не легла на мое имя.
Но тем не менее, я выкладываю сей опус на ваше обозрение. Прошу, не судите строго. Я лишь пытался передать дух своего времени. И я надеюсь, что вы, господа, оцените по достоинству сей труд и почерпнете из него многие любопытные вещи. Но не буду утомлять вас долгими речами, каюсь есть за мной подобная слабость.

Возможно, пока в мире существует явление, подобное описанному в моем скромном труде, работы, подобные этой, могут оказаться небесполезными.

текст_том1

Он мчался по темным переулкам и узким мощеным булыжником улочкам. Его вел запах. Едва уловимый в ночном воздухе, порой перебиваемый более резким запахом людских тел и нечистот, он сводил Вальжана с ума. Его природа требовала от него утоления жажды, но жажды выражающейся куда более странно, чем жажда в привычном ее понимании. Вальжан жаждал чужого тела, трепещущего под ним, жаждал чужих стонов, жаждал чужих молитв, где имя бога заменено его именем. Он жаждал подчинить себе обладателя этого сладкого манящего запаха. Он жаждал обладать им, как обладают вещью.
Вальжан сменил много имен, но свою сущность сменить он был не в состоянии. Он был альфой и его природа взимала с него долг накопившийся за годы вынужденного воздержания

Все же монашеское окружение - это всегда помеха натуре. Обязанность подрезать ветки в саду и следить, дабы Козетту, это чистое, неразумное дитя, не обидели ненароком, жутко выматывало, ровно как и любая ответственность. А уж времени на банальный поиск омеги и попросту не оставляло. Так что, когда природа накрывает, не оставляя выбора, приходится прикладывать небывалые усилия, дабы, прошу прощения, любезный читатель, но в некоторые моменты приходится жертвовать литературным пафосом, не отыметь любого проходящего мимо бету, не говоря уже там о настоящих омегах.... Слава богу, которые, правда, волею судьбы и стен Малого Пикпюса если и попадались, то с завидной непериодичностью. А то было бы дел сотворено - недаром именно в саду случился первородный грех! Но вот, альфа все же почуял вожделенный аромат, ударяющий в ноздри и, выражаясь откровенно, сводя с ума. Померкли все моральные ценности, священная миссия, которую он имел смелость на себя возложить много лет назад, с нереальностью херувима упорхнувшего в неведомые дали, самовнушения и попытками убедить свое тело, что сношаться, подобно диким зверям, сутки напролет - это далеко не так привлекательно, как может показаться и вам в силу неопытности и юности, дорогой читатель, тоже пошли по параллельным намеченному маршрутам. Иными словами - его ждал омега.
Вкусный, готовый постелиться пред ним, готовый умолять и требовать...

Ведь именно так и должны поступать омеги. Робкие невинные создания, которых Господь наделил такой чудовищной особенностью, как терять свою волю в присутствии существа более сильного чем они - в присутствии альфы. Стоит альфе появиться в поле их зрения, как омега тут же утрачивает волю к сопротивлению. Господь был немилосерден к ним, раз создал их как неотъемлемое дополнение к жестокой природе грубых животных именуемых альфами.
Хрупкие, омеги не в силах отказать первобытной силе альф. Они унижаются, они стелются, они отдаются жертвуя собой и своей гордостью в угоду низменных страстей.

Они рождены рабами. И пусть читатель простит мне мое богохульство - но Господь отказал им в равенстве. Но все же я надеюсь, дорогой читатель, что в ином мире омегам воздастся за все их страдания. И Господь осенит их своей благодатью.

Но вернемся к нашему герою, несправедливо обделенному вниманием в столь ответственный момент!

Ночной город смазывался, огни фонарей сливались в единые полосы, создавая впечатление полета в абсолютной пустоте - так быстро он бежал, не разбирая дороги. Какие-то дома, повороты, снова дома, неизведанные, кишащие всякой подозрительной шушерой районы... Повороты, новые бесконечные лабиринты улиц, заборов и оград. Запах становился сильнее, притягивал к себе, словно магнитом, вынуждая углубляться в темные переулки с кое-где зажженными, несмотря на выбитые стекла, фонарями, безошибочно выбирая нужную дорогу. И вот, наконец, источник блаженного аромата приблизился настолько, что и без того стоящий агрегат альфы попытался пропороть костюм. Бегать, ощущая даже сквозь плотную ткань одежды изнывающие от желания чресла, - не самое приятное занятие, но это такие мелочи в сравнении с предвкушением всхлипов и стонов, которые ждут его вот здесь, прямо за этим последним поворотом... Альфа с небывалой для себя скоростью пересек последнюю преграду, получив возможность наконец-то увидеть столь лакомый кусок, что источал тонкий, почти неощутимый запах. Пожалуй, он бы и не почувствовал, если бы не был в гоне, столь неотличимым порой от перепитий рокового орудия, вечно занесенного над человечеством, именуемого судьбой, в обострении всех чувств и повышении желания, и снова прошу прощения, выебать все живое и шевелящееся. Вбежал, увидев единственный работающий фонарь, тоже не особенно целый, остановившись лишь тогда, когда руки сами схватились за чугунный столб, чуть не уронив разогнавшееся тело, заставляя его затормозить и...

...И буквально физически ощутить, услышать, как по швам трескается, разъезжается шаблон. А то и посередине. Почувствовать, как мировые устои, прочные и нерушимые, рушатся и проваливаются в бездну безумия. Как глаза стремятся вылезти из орбит, а разум отключиться, впасть в маразм и попросту перестать существовать, отказываясь принимать жестокую реальность, силясь внушить себе, что это всего лишь нелепая, абсурдная шутка подсознания...

Шаблон - вещь в определенном смысле полезная. благодаря использованию шаблонов возможно фабричное производство, дающее работу столь многим рукам и столь же многих людей уберегающее от несчастий праздной жизни. Благодаря шаблону возможно существовать биржи, на которых устанавливаются цены труда людей, работающих на фабриках. Шаблон дает возможность существовать всем массовым системам, от производства до правосудия. он мощно и властно, прошу извинить мне в данном сей оправданный пафос, подчиняет себе мысли человеческие, руководя действиями и суждениями людей.

Мышление Вальжана, а это именно был Вальжан, как мог уже заметить читатель, стремящийся прочь по ночному Парижу, тоже было подчинено определенному шаблону. Его разум, разум половозрелого альфа-самца, говорил ему что где-то в раскинувшемся перед ним городе его ожидает омега. И эта омега ждет соития не меньше, чем он сам.

Однако на лавочке, обшарпанной и неказистой, на границе тени и тусклого света фонаря, сидел инспектор Жавер. Недовольно пытавшийся прочесть в тусклом свете какую-то записку, откинувшийся на спинку, спокойный, словно настоящий волкодав, да простит мне читатель скромную веру в возможность переселения душ, и изумительно пахнущий Жавер. В неизменном рединготе, в старой шляпе, закинувший ногу на ногу, как-то даже лениво посмотревший на источник шума.

Мозг попытался проломить кости где-то в районе темечка, исключая даже саму возможность светлого поцелуя Божьего, обещанного нам в данной части головы, и улететь куда-то непреодолимо далеко, в неизведанные дали... Или хотя бы в маленький приморский городок, где работа и вонь из порта заглушила бы подобные...сюрпризы.

Они встретились взглядами и поняли все без слов, поняли, едва заглянув в души друг друга. Стальные глаза чуть прищурились, даже не выражая - намекая на насмешку и аляповатость ситуации. Ореховые по-прежнему стремились к бесконечному квадрату по форме и размерам, высказывая крайнюю степень удивления и разочарования мироустройства в целом.

URL комментария

Пишет Гость:

01.12.2013 в 01:06

текст_том2

Первым хрупкую идиллию нарушил инспектор, коротко окинув прибежавшего с головы до ног взглядом, напоминавшим прицел настоящего револьвера и немного задержавшемся на некоторых рельефах фигуры. Фырканье, приглушенное, как рычание зверя, убило не только самооценку альфы, но и изничтожило его многострадальный шаблон, подстегнув к действиям. Правда, от неработающего фонаря он отстраниться все еще никак не мог. А вдруг и земля начнет свою комедию абсурда? Бездна огненная там, под ногами, разверзнется в загробной мистификации... А так, выражаясь яснее, он был при опоре. Надежной и чугунной...

Человек не может жить в темноте. Это заложено в его природе - даже примитивные люди старались освещать свое жилище и свой путь. Человечеству же понадобилось сорок веков и несколько цивилизаций, чтобы его гений смог побороть вечную тьму, засияв в ночи светом ярче луны и звезд. Сколько же веков отделяют первый факел в нетвердой руке полу обезьяны от уличного фонаря - этого апогея борьбы с враждебной тьмой, - столько же веков отделяют эту полу обезьяну, знавшую лишь собственную пользу, от государства, способного осветить дорогу в ночи и татю, и его преследователю. Но! Как уличный фонарь помнит своего предка, зажженного небесным огнем грозы, так и современный альфа помнит тот далекий зов, что заставлял во всем видеть угрозу своей мужественности и вызов первобытным инстинктам страсти и похоти.

- ...Что в-вы здесь вообще делаете? - Только и смог выдавить Вальжан, покрепче ухватываясь за спасительный показатель вертикали.

- Конкретно сейчас - смотрю на тебя и даже жалею. - Усмехнулся в ответ Жавер, откладывая записку на лавку. Впрочем, ветер тут же унес многострадальный листок. Вальжан тоскливо проводил его взглядом, отчаянно жалея, что не может быть унесен в спасительные стены подобным образом.

Впервые инстинкты были сметены разумом. Запах, божественный, дурманящий запах концентрировался здесь, не оставляя ни единого шанса, поглощая все человеческое и оставляя лишь звериные желания. Но разум, сопоставляющий два и два, орал чистейшим арго и махал символичной, призрачной дубиной на саму сущность альфы, пророча страшные последствия любых необдуманных действий. Да и обдуманных, пожалуй, дорогой читатель, тоже. Жан Вальжан не знал, что делать. Шаблон немилосердно рвался. Напряженный желанием орган сравнивался по твердости с многострадальным фонарем.

- Не стоит этого делать. - Вдруг сказал Жавер, пристально смотря на застывшего альфу.

Он медленно поднялся, привычно держа руки под полами редингота, кажется, сжимая одно знакомое всем преступникам орудие возмездия... Но от шевеления его аромат словно усилился, подчиняя разум, толкая бедного человека, никак не ожидавшего подобной ловушки, к верной смерти.
Вальжан несмело сделал шаг, другой, окружаемый словно ставшим осязаемым воздухом, пропахшим сладостью и солью. Невообразимо желанными оттенками. Он двигался аккуратно, не то боясь упасть, не то готовясь постыдно сбежать... Все-таки гон не зря называется именно этим первобытным и разнузданным словом. Голова перестает играть важную роль в качестве средоточия разума, который временно перемещается в другое, более эластичное место.

- Я предупреждал. - Хмыкнул полицейский.

...И бывший узник 24601 познал, что такое гон... Самый настоящий, лютый, беспощадный. Гон альфы омегой, следующей за ним карающей Немезидой лишь с одной целью - от всей души, за неимением достаточно точных слов, я вновь вынужден умолять о снисхождении, дорогой читатель, напинать... И арестовать. Предварительно приложив дубинкой. А получить удар дубинкой от Жавера - перспектива крайне сомнительной ценности! И, хоть Вальжан и был силен, словно бык, но когда первый, чудовищной силы карающий удар достиг своей цели, он понял - Господь...или же сам Люцифер с ними, с инстинктами, пора спасать свою жизнь. Получить столь сокрушительный отпор от омеги, от текущей омеги - боги, какой позор! Какой ужас! Бедный шаблон!

Вальжан зайцем метался по переулку, пытаясь увернуться, избежать рокового преследования. Половину замахов он честно пропустил мимо себя, половину все же собрал - замутненное сознание альфы о себе знать давало. Жавер же, казалось, вообще никак не реагировал на самого себя и свои низменные инстинкты. Ибо смягчить деревянное сердце невозможно. Бил с той же точностью, что и в, надо думать, своих обычных стычках, то и дело отшвыривая бедного альфу все дальше и дальше. Пока тот, собрав последние силы в кулак, не взял низкий старт, улетев от страшного места, похоронившего его представления о мире.

Наверно, доверяя своему чутью, я могу сделать подобный вывод, он бы не поразился так, даже если бы добрый епископ Мириэль засунул ему десять лет назад серебряные канделябры прямо в то мягкое, из соображений этики неназванное место, которому досталось дубинкой сегодня, доказав полное крушение привычного мира.

- Что с Вами случилось?! - Ахнул старик Фошлеван, рассматривая красочные синяки, самый выразительный из которых оказался где-то врайоне копчика, пока Жан Вальжан сконфуженно переодевался.

- Не спрашивайте, мой друг, не спрашивайте... - Нервно засмеялся он, дрожащими руками завязывая шейный платок. - Сегодня я познал страшное.

- Вина? - Сразу понял садовник, направляясь к маленькой кухне.

- Камфорного спирта. И не разбавляйте, умоляю!


Конец. омегаверса венец

URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Жавер, пейринг: вальвер, тред: 73

---

[Склад Дежурки]

автор:  J.Ampersand

Пишет Гость:

05.06.2013 в 18:28

чуваки, написал я рпс. *страшно выкладывать*

Потом Жоржу говорили, что сцена с выходом к Анжольрасу под прицелы мушкетов отыграна идеально; знали бы они, как он шел туда, абсолютно не думая про камеру, ловя единственный шанс вот так, запросто, подойти к нему, встать так близко, что можно скользнуть рукой по спине в полуобъятии, и смотреть, как его лицо озаряется. Конечно, только из-за роли. Но про это можно и не договаривать – даже себе самому. Себе можно соврать.
Он готов был читать ему стихи на всех пяти знакомых ему языках, про луну, звезды и бог знает какую ещё чушь. Или – читать их в зал, в перерывах между съемками, вроде бы не обращаясь ни к кому, и про себя умоляя заметить.
А потом он читал интервью, где на вопрос о друзьях Анжольраса его Грантера Аарон не упоминает. И ещё одно, уже про коллег. Есть ли там Жорж? Ни слова. И ещё.
Как корабль назовёшь, так он и поплывёт, с горькой усмешкой думает Жорж. Что ж, ирония – он-то читал роман, и видит всё, что Аарон не увидел. Или не захотел увидеть; да и правильно, зачем золотому мальчику Бродвея глядеть на массовку. Но никто не знает, что ждет их в будущем, и Жорж подписывает контракт на одну из главных ролей в новом сериале не самого известного, но всё-таки крупного американского канала.
Для Жоржа как актёра «Отверженные» в любом случае останутся огромной удачей. Для него как человека «Отверженные» уже стали началом падения.
А Аарон? Аарон ещё увидит.

URL комментария

@темы: категория: слэш, рпс, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, пейринг: e/R