Пишет Гость:
23.05.2013 в 12:19
пфффф я давайте побуду как всегда не в тему что ли
джен, канон, 406 слов, ангст, мне снова лень вычитыватьПроходит около семи лет, прежде чем Мариус может спокойно пройтись по Сен-Мишель. Ещё через три года улица теряет для него своё лицо. Разрушенный «Мюзен» уже не возвышается молчаливым памятником всем погибшим внутри, новая мостовая не помнит крови его старых приятелей.
О юности напоминает только его прекрасная Козетта, за десять лет ничуть не постаревшая. Её улыбка сияет, как в день свадьбы, и по-прежнему он бы с радостью умер за неё при необходимости. Мариус уже давно решил, что единственное оправдание такому счастью кроется в 1832 году – если бы он никогда не встретил Козетту, он был бы расстрелян в июне, и одновременно с этим он не смог бы двигаться дальше, если бы у него не было Козетты.
Октябрьские вечера в Париже прохладны и дождливы, и Мариус забегает в кафе выпить вина и закончить работу: дома он предпочитает никак не быть связанным с делами. Погрузившись в бумаги, он не замечает присевшего к нему за столик незнакомца. Только когда тот закуривает, Мариус поднимает голову.
- О, мсье, прошу прощения, я занял ваш столик?
Незнакомцем оказывается худощавый молодой человек лет на пять младше Мариуса. Тусклый свет кафе невыгодно выделяет синяки под его глазами и, кажется, отсутствующие фаланги мизинца и безымянного пальца на левой руке*. Должно быть, рассматривать увечья невежливо, думает Мариус, и снова смотрит собеседнику в глаза. Тот сохраняет молчание, только неприятная ухмылка застыла на губах.
- Простите, мсье, но… Возможно, мы знакомы? Я не припоминаю вашего лица.
- Конечно, Понмерси. Не думал, что твое милое семейное счастье настолько отобьет тебе память. Хотя и правда, зачем думать о горестях, да, Мариус? Дни полны любви и сладких песен, а ночь ты оставляешь на откуп всем, кто в ней прятался. О чем это я… скажи мне, Понмерси, помнишь ли ты девчонку Тенардье?
Мариус хмурится, не понимая, как связан ядовитый монолог и его дорогой друг из далёкого прошлого.
- Конечно, я помню Эпонину, но при чем…
Незнакомец не даёт договорить.
- Так вот, Понмерси. У тебя есть дочь? Если нет, то будет, я в вас уверен. Знаешь, я даже подожду, когда ей исполнится лет пятнадцать, время у меня есть. И тогда я искренне пожелаю ей судьбы Эпонины. Потому что такие, как ты, хуже даже таких, как я.
Он встаёт и собирается уходить, и Мариусу уже приходится повышать голос, чтобы поинтересоваться его именем. У самого выхода незнакомец оборачивается и произносит:
- Меня звали Монпарнасс. Уверен, ты ещё услышишь обо мне, и вряд ли будешь этому рад.
*В обычаях некоторых народов было отрезание фаланги пальцев в знак траура.
URL комментарияджен, канон, 406 слов, ангст, мне снова лень вычитыватьПроходит около семи лет, прежде чем Мариус может спокойно пройтись по Сен-Мишель. Ещё через три года улица теряет для него своё лицо. Разрушенный «Мюзен» уже не возвышается молчаливым памятником всем погибшим внутри, новая мостовая не помнит крови его старых приятелей.
О юности напоминает только его прекрасная Козетта, за десять лет ничуть не постаревшая. Её улыбка сияет, как в день свадьбы, и по-прежнему он бы с радостью умер за неё при необходимости. Мариус уже давно решил, что единственное оправдание такому счастью кроется в 1832 году – если бы он никогда не встретил Козетту, он был бы расстрелян в июне, и одновременно с этим он не смог бы двигаться дальше, если бы у него не было Козетты.
Октябрьские вечера в Париже прохладны и дождливы, и Мариус забегает в кафе выпить вина и закончить работу: дома он предпочитает никак не быть связанным с делами. Погрузившись в бумаги, он не замечает присевшего к нему за столик незнакомца. Только когда тот закуривает, Мариус поднимает голову.
- О, мсье, прошу прощения, я занял ваш столик?
Незнакомцем оказывается худощавый молодой человек лет на пять младше Мариуса. Тусклый свет кафе невыгодно выделяет синяки под его глазами и, кажется, отсутствующие фаланги мизинца и безымянного пальца на левой руке*. Должно быть, рассматривать увечья невежливо, думает Мариус, и снова смотрит собеседнику в глаза. Тот сохраняет молчание, только неприятная ухмылка застыла на губах.
- Простите, мсье, но… Возможно, мы знакомы? Я не припоминаю вашего лица.
- Конечно, Понмерси. Не думал, что твое милое семейное счастье настолько отобьет тебе память. Хотя и правда, зачем думать о горестях, да, Мариус? Дни полны любви и сладких песен, а ночь ты оставляешь на откуп всем, кто в ней прятался. О чем это я… скажи мне, Понмерси, помнишь ли ты девчонку Тенардье?
Мариус хмурится, не понимая, как связан ядовитый монолог и его дорогой друг из далёкого прошлого.
- Конечно, я помню Эпонину, но при чем…
Незнакомец не даёт договорить.
- Так вот, Понмерси. У тебя есть дочь? Если нет, то будет, я в вас уверен. Знаешь, я даже подожду, когда ей исполнится лет пятнадцать, время у меня есть. И тогда я искренне пожелаю ей судьбы Эпонины. Потому что такие, как ты, хуже даже таких, как я.
Он встаёт и собирается уходить, и Мариусу уже приходится повышать голос, чтобы поинтересоваться его именем. У самого выхода незнакомец оборачивается и произносит:
- Меня звали Монпарнасс. Уверен, ты ещё услышишь обо мне, и вряд ли будешь этому рад.
*В обычаях некоторых народов было отрезание фаланги пальцев в знак траура.