25.12.2013 в 02:02
25е.
Счастливого рождества!
Предупреждение: флафф, Грантер-ценрик, возможный ООСибо персонажей там значительно меньше остального
В любом случае.
первый кусочек
За отсутствие счета времени все там были благодарны высшим силам. Кому именно, правда, не было ясно; Грантер подозревал, что каждый обитатель говорил в душе спасибо какому-нибудь богу по своему выбору, за столько времени миллионы их существовали – с большей или меньшей степенью вероятности, как обычно, зависящей только от людей и силы их веры. Можно было бы попробовать поискать здесь того самого Бога с большой буквы – только вот незадача, по рассказам старожилов, его никто никогда так и не видел. Избранные, те, кто ещё при жизни смогли в своих гениях заглянуть куда-то «за дверь», иногда пропадают на – на земле бы это назвали «парой часов», но раз времени больше нет, то и имя явлению стоит забыть – и возвращаются со шкодливой улыбкой, и молчат. Зато все знают, что утро следующего дня наступит светлое и не принесет горя. Застывшая навеки их молодость и старость их родителей, кое-где – смех детей и радостная возня их бесхитростных игр, озаряющий, но не слепящий солнечный свет с утра, и ты знаешь, что ты просто есть и будешь. Так редко это было тогда и так привычно сейчас, и никакого страха это всё потерять.
Страх остался далеко позади.
И за это тоже стоит позволить себе быть благодарным.
Появлялось регулярно, правда, одно лишь странное предчувствие и та самая радость, о которой в пору «сейчас» по земному времени, кажется, её говорит этот новый папа, а раньше писали святые и философы минувших веков. Единицы из них, конечно – остальные разводили какую-то грязь и тяжесть вместо святого просветления, так, что Грантер никогда не удивлялся постепенному падению так называемого «имиджа» церкви. Когда-то он действительно читал парочку посланий, полных тяжести и отчаяния бытия, только так и не понял, почему в здравом уме люди соглашались следовать заветам бессмысленного самоотречения. Теперь он не понимал ещё сильнее; если смиряющиеся надеялись на рай – то жестоко они ошиблись, ведь вот он, здесь, а уж жизнь его была далека от смиренной.
Наверное, знать при жизни и не дано никому.
А после неё истина уже и не так важна.
***
Год от года кто-нибудь (чаще всех, конечно, Баорель, потому что привычка возмущаться по любому поводу никуда не делать) задает один и тот же вопрос:
- Как здесь вообще следят за календарем? Почему однажды просыпаешься, и точно знаешь, что сегодня?
Ответа, впрочем, никогда не следует
Здесь смены сезонов не происходили. Всё, о чем было известно – что там, в прошлом мире, где-то было в разгаре лето, а на обратном конце бушевала зима. Шли дни и месяцы, календари облетали, переворачивались. Электронные табло меняли цифры.
Города меняли одежду. Грантер видит её неизменность и смеётся про себя: хоть здесь наши миры совпадают. Если бы он свернул время в спираль с витками, поделёнными на триста шестьдесят пять дней, и окрасил каждый в разный цвет, а потом оставил бы спираль свёрнутой, всё равно была бы одна тонкая линия на этой трубе – вся в огнях и блеске, не прерванная уже очень, очень долго.
Есть в этом постоянстве по обе стороны отражений какое-то божественное начало. Тонкие ниточки, связывающие две вселенные. Указывающие пути. Крохотные каналы связи. И однажды они начинают расти от человеческой веры; если постараться, можно разглядеть. В первый раз Грантеру было даже смешно: ворота вниз, но не в бездну; и шаг тот самый, первый, был сделан с решимостью первосвященника, а не отчаянием жертвы.
Так и теперь Грантер видит старый, знакомый город. За две сотни лет он сменил немало лиц и одежд, сотни тысяч поднял и стольких же увел в небытие.
URL комментарияСчастливого рождества!
Предупреждение: флафф, Грантер-ценрик, возможный ООС
В любом случае.
первый кусочек
За отсутствие счета времени все там были благодарны высшим силам. Кому именно, правда, не было ясно; Грантер подозревал, что каждый обитатель говорил в душе спасибо какому-нибудь богу по своему выбору, за столько времени миллионы их существовали – с большей или меньшей степенью вероятности, как обычно, зависящей только от людей и силы их веры. Можно было бы попробовать поискать здесь того самого Бога с большой буквы – только вот незадача, по рассказам старожилов, его никто никогда так и не видел. Избранные, те, кто ещё при жизни смогли в своих гениях заглянуть куда-то «за дверь», иногда пропадают на – на земле бы это назвали «парой часов», но раз времени больше нет, то и имя явлению стоит забыть – и возвращаются со шкодливой улыбкой, и молчат. Зато все знают, что утро следующего дня наступит светлое и не принесет горя. Застывшая навеки их молодость и старость их родителей, кое-где – смех детей и радостная возня их бесхитростных игр, озаряющий, но не слепящий солнечный свет с утра, и ты знаешь, что ты просто есть и будешь. Так редко это было тогда и так привычно сейчас, и никакого страха это всё потерять.
Страх остался далеко позади.
И за это тоже стоит позволить себе быть благодарным.
Появлялось регулярно, правда, одно лишь странное предчувствие и та самая радость, о которой в пору «сейчас» по земному времени, кажется, её говорит этот новый папа, а раньше писали святые и философы минувших веков. Единицы из них, конечно – остальные разводили какую-то грязь и тяжесть вместо святого просветления, так, что Грантер никогда не удивлялся постепенному падению так называемого «имиджа» церкви. Когда-то он действительно читал парочку посланий, полных тяжести и отчаяния бытия, только так и не понял, почему в здравом уме люди соглашались следовать заветам бессмысленного самоотречения. Теперь он не понимал ещё сильнее; если смиряющиеся надеялись на рай – то жестоко они ошиблись, ведь вот он, здесь, а уж жизнь его была далека от смиренной.
Наверное, знать при жизни и не дано никому.
А после неё истина уже и не так важна.
***
Год от года кто-нибудь (чаще всех, конечно, Баорель, потому что привычка возмущаться по любому поводу никуда не делать) задает один и тот же вопрос:
- Как здесь вообще следят за календарем? Почему однажды просыпаешься, и точно знаешь, что сегодня?
Ответа, впрочем, никогда не следует
Здесь смены сезонов не происходили. Всё, о чем было известно – что там, в прошлом мире, где-то было в разгаре лето, а на обратном конце бушевала зима. Шли дни и месяцы, календари облетали, переворачивались. Электронные табло меняли цифры.
Города меняли одежду. Грантер видит её неизменность и смеётся про себя: хоть здесь наши миры совпадают. Если бы он свернул время в спираль с витками, поделёнными на триста шестьдесят пять дней, и окрасил каждый в разный цвет, а потом оставил бы спираль свёрнутой, всё равно была бы одна тонкая линия на этой трубе – вся в огнях и блеске, не прерванная уже очень, очень долго.
Есть в этом постоянстве по обе стороны отражений какое-то божественное начало. Тонкие ниточки, связывающие две вселенные. Указывающие пути. Крохотные каналы связи. И однажды они начинают расти от человеческой веры; если постараться, можно разглядеть. В первый раз Грантеру было даже смешно: ворота вниз, но не в бездну; и шаг тот самый, первый, был сделан с решимостью первосвященника, а не отчаянием жертвы.
Так и теперь Грантер видит старый, знакомый город. За две сотни лет он сменил немало лиц и одежд, сотни тысяч поднял и стольких же увел в небытие.
Пишет Гость:
25.12.2013 в 02:02
второй кусочекИ сейчас, как и раньше, миллионам он даёт приют сердца. Люди будто знают, что кто-то за городом смотрит неотрывно и рано или поздно окутывает теплом нуждающегося, и Грантер рад бы принять это серьёзно и на свой счёт тоже, если бы он сам не видел, насколько больше делают его друзья. Но он не в обиде: он помогает, чем может. По крайней мере, свою роль он выучил назубок, а импровизация по случаю выходит прекрасней заученного выступления.
Сверху, наблюдая за городом, он считывает полеты человеческих эмоций и ловит так хорошо ему знакомые по воспоминаниям прошлой жизни упущенные надежды, страх остаться непризнанным, непонятым. На каждое отвергнутое распростертое объятие и протянутые руки, слова, оставшиеся без ответа или получившие эхом только насмешку он капает чернилами, оттеняя чувство так, как следует, чтобы не забыть.
Он видит всех этих людей. Вот скрючился у окна дедушка: он влюблено смотрит на свою соседку, которая и не знает, из маленького Нима в сердце страны сорок лет назад переехал улыбчивый, вежливый бакалейщик только чтобы каждое утро видеть её улыбку, когда она заходила за покупками. Почти как свое горе пережил он смерть её мужа – ведь тогда он впервые не встретил день отражением солнца в её глазах. С тех пор он обязательно на каждый праздник оставляет ей в почтовом ящике розовую лилию, но подписаться всё не торопится. С усмешкой Грантер шепчет ему на ухо, какая прекрасная это на самом-то деле мысль.
Грантер замечает маленького мальчика, старательно сгибающего самодельную открытку, каждая буква в которой обведена цветным фломастером. На пустые участки разворота наклеены какие-то радужные лошадки, должно быть, из этого мультфильма про пони. Удивительно, как там у них время летит: мог бы Грантер в юности мечтать об этих обычных для двадцать первого века вещах? Движущиеся картинки, почти что чудо с небес. Хотя кто может теперь сказать наверняка, откуда они могли родиться. Надпись на открытке мальчишки гласит «С праздниками», а не «С рождеством», и это тоже, как уже выучил Грантер, новое изобретение. Значит, открытка уйдет к девочке-иудейке. Любопытно, как обычно: найти адресата не составляет труда, вот она, играет со щенком, и на сердце у неё легко. Она верит в чудеса, она ждет их. Грантер рад: значит, юный мсье сам сможет справиться. На детей Грантер всегда мог положиться, в отличие от взрослых. Маленькие юные сердца, как правило, не теряют какой-то жизненно необходимой открытости и готовности следовать чуть слышно прошёптанным подсказкам. Правы ли те, кто утверждает о сохранившейся у них связи с этим, лучшим миром? Неизвестно. Но мысль более чем занятная для обитателей земли и вполне логичная – для соседей Грантера. Они-то знают, сколько бродит по раю мальчишек и девчонок, предпочитающих не тихонько подбадривать, а без капли стеснения кричать во все горло в подходящие и не очень моменты. Здесь рядом почти постоянно крутится Гаврош; он уже был здесь, когда подошло время Грантера, такой же, каким его помнили в последние мирные дни перед смертью. Его наконец-то обнимала сестра. Он выглядел счастливым.
Если бы только этим детям были интересны надежды земных людей, думает Грантер, мир давно бы стал лучшим местом. А пока что он продолжает наблюдать за теми, кто так отчаянно жаждет утешения и молит о поддержке. Грантер знает, что сегодня у него есть чуть-чуть времени.
Для него никогда даже не стоял вопрос, почему именно он смог раздавать надежду отчаявшимся в любви. По своей земной жизни Грантер слишком хорошо знал, как это – любить кого-то издали, желая ответа, но не надеясь на него. Почти похоронив эту свою надежду, заключительным своим шагом сделав стремление не предать и не уйти хотя бы в последний момент, единственный выпавший ему шанс – он получил то принятие, о котором мечтал.
Наверное, это и спасло его.
В финальный миг перед тем, как уйти навсегда, он запомнил только крепко сплетённые пальцы и мгновение обращенного к нему теплого взгляда, и уже безболезненно обнимала его затем темнота.
Воспоминания рассеялись от лёгкого прикосновения к плечу.
- Ты же всех запомнил? Успеешь?
- А ты не становишься оригинальнее. – Грантер улыбается. – Не бойся. Вот уже двести с лишним лет без осечек. Это я запомнил, ты же знаешь.
- Прости, привычка уже. – Анжольрас стоит рядом, не отпуская руки, в ожидании той секунды, когда им можно будет начать. – Я надеюсь, в этом году у тебя поменьше работы.
- Знаешь, даже это не так – прекращать не буду. По крайней мере, я знаю, это того стоит.
Мост начинает открываться, и двадцать четыре часа на чудо для Грантера начинаются. За секунду до старта он уже привычно берет ладонь Анжольраса в свою и шепчет «Счастливого рождества».
Анжольрас отвечает вот уже больше двухсот лет после-смертия и молча, про себя радуется, вспоминая, как однажды, ещё в прошлой жизни, в канун праздника он пожелал для Грантера немного веры.
URL комментарияСверху, наблюдая за городом, он считывает полеты человеческих эмоций и ловит так хорошо ему знакомые по воспоминаниям прошлой жизни упущенные надежды, страх остаться непризнанным, непонятым. На каждое отвергнутое распростертое объятие и протянутые руки, слова, оставшиеся без ответа или получившие эхом только насмешку он капает чернилами, оттеняя чувство так, как следует, чтобы не забыть.
Он видит всех этих людей. Вот скрючился у окна дедушка: он влюблено смотрит на свою соседку, которая и не знает, из маленького Нима в сердце страны сорок лет назад переехал улыбчивый, вежливый бакалейщик только чтобы каждое утро видеть её улыбку, когда она заходила за покупками. Почти как свое горе пережил он смерть её мужа – ведь тогда он впервые не встретил день отражением солнца в её глазах. С тех пор он обязательно на каждый праздник оставляет ей в почтовом ящике розовую лилию, но подписаться всё не торопится. С усмешкой Грантер шепчет ему на ухо, какая прекрасная это на самом-то деле мысль.
Грантер замечает маленького мальчика, старательно сгибающего самодельную открытку, каждая буква в которой обведена цветным фломастером. На пустые участки разворота наклеены какие-то радужные лошадки, должно быть, из этого мультфильма про пони. Удивительно, как там у них время летит: мог бы Грантер в юности мечтать об этих обычных для двадцать первого века вещах? Движущиеся картинки, почти что чудо с небес. Хотя кто может теперь сказать наверняка, откуда они могли родиться. Надпись на открытке мальчишки гласит «С праздниками», а не «С рождеством», и это тоже, как уже выучил Грантер, новое изобретение. Значит, открытка уйдет к девочке-иудейке. Любопытно, как обычно: найти адресата не составляет труда, вот она, играет со щенком, и на сердце у неё легко. Она верит в чудеса, она ждет их. Грантер рад: значит, юный мсье сам сможет справиться. На детей Грантер всегда мог положиться, в отличие от взрослых. Маленькие юные сердца, как правило, не теряют какой-то жизненно необходимой открытости и готовности следовать чуть слышно прошёптанным подсказкам. Правы ли те, кто утверждает о сохранившейся у них связи с этим, лучшим миром? Неизвестно. Но мысль более чем занятная для обитателей земли и вполне логичная – для соседей Грантера. Они-то знают, сколько бродит по раю мальчишек и девчонок, предпочитающих не тихонько подбадривать, а без капли стеснения кричать во все горло в подходящие и не очень моменты. Здесь рядом почти постоянно крутится Гаврош; он уже был здесь, когда подошло время Грантера, такой же, каким его помнили в последние мирные дни перед смертью. Его наконец-то обнимала сестра. Он выглядел счастливым.
Если бы только этим детям были интересны надежды земных людей, думает Грантер, мир давно бы стал лучшим местом. А пока что он продолжает наблюдать за теми, кто так отчаянно жаждет утешения и молит о поддержке. Грантер знает, что сегодня у него есть чуть-чуть времени.
Для него никогда даже не стоял вопрос, почему именно он смог раздавать надежду отчаявшимся в любви. По своей земной жизни Грантер слишком хорошо знал, как это – любить кого-то издали, желая ответа, но не надеясь на него. Почти похоронив эту свою надежду, заключительным своим шагом сделав стремление не предать и не уйти хотя бы в последний момент, единственный выпавший ему шанс – он получил то принятие, о котором мечтал.
Наверное, это и спасло его.
В финальный миг перед тем, как уйти навсегда, он запомнил только крепко сплетённые пальцы и мгновение обращенного к нему теплого взгляда, и уже безболезненно обнимала его затем темнота.
Воспоминания рассеялись от лёгкого прикосновения к плечу.
- Ты же всех запомнил? Успеешь?
- А ты не становишься оригинальнее. – Грантер улыбается. – Не бойся. Вот уже двести с лишним лет без осечек. Это я запомнил, ты же знаешь.
- Прости, привычка уже. – Анжольрас стоит рядом, не отпуская руки, в ожидании той секунды, когда им можно будет начать. – Я надеюсь, в этом году у тебя поменьше работы.
- Знаешь, даже это не так – прекращать не буду. По крайней мере, я знаю, это того стоит.
Мост начинает открываться, и двадцать четыре часа на чудо для Грантера начинаются. За секунду до старта он уже привычно берет ладонь Анжольраса в свою и шепчет «Счастливого рождества».
Анжольрас отвечает вот уже больше двухсот лет после-смертия и молча, про себя радуется, вспоминая, как однажды, ещё в прошлой жизни, в канун праздника он пожелал для Грантера немного веры.