01.01.2014 в 04:01
херня моё порно, сделаю вид, что его тут никогда не было.
с новым годом штоле.
читать дальше
он не ждёт встречающих: из-за погоды его рейс задержали на пять часов, и в париж он прибывает в четыре часа утра. по сравнению с обычной оживлённостью аэропорт руасси почти можно назвать пустынным. вялый таможенник для вида заглядывает в его единственную сумку и оставляет пометку, подавляя зевок. анжольрас думает, что мог бы спокойно провезти на её дне, под своими рубашками детёныша крокодила, если бы захотел.
не его идея. это курфейрак просит привезти ему крокодильчонка вместо сувенира каждый раз, когда анжольрас куда-то уезжает.
немногочисленные люди в основном дремлют или, наоборот, бродят взад и вперёд, чтобы не заснуть. один оригинал устроился на полу, привалившись спиной к стене, и откровенно похрапывает. на коленях у него — здоровенный плакат, видимо, для прилетающего; вязаная шапка натянута едва ли не до кончика носа; одна нога неуклюже поджата, другая вытянута вперёд, будто требуя, чтобы кто-нибудь об неё споткнулся. анжольрас хмыкает, проходя мимо.
затем запоздало останавливается и возвращается назад.
на плакате у оригинала вместо имени прилетающего — дурацкий, по-детски примитивный рисунок: круглоголовый человечек с овалом вместо тела сжимает в руке-палке древко флага. условная копна волос человечка сияет золотом, брови его нахмурены, а губы — недовольно поджаты. анжольрас рассматривает его с полминуты, склонив голову набок, а затем делает шаг вперёд и, наклонившись, сдирает шапку с головы спящего, открывая лицо.
— нет, я не уйду отсюда даже если вы мне заплатите, — бубнит грантер, подтягивая ближе ту ногу, что и так согнута.
— в таких каракулях себя опознать невозможно. мог бы постараться получше, — говорит ему анжольрас и смотрит, как грантер улыбается даже раньше, чем заставляет себя открыть глаза; как уголки его рта ползут в стороны, как вздрагивают ресницы, как он счастливо вздыхает и, уронив плакат, вытягивает вперёд руки, требовательно сжимая и разжимая пальцы, и каждый, кто хоть раз называл грантера некрасивым, должно быть, идиот, или слеп, или то и другое сразу.
— солнце вернулось на эту землю, — объявляет грантер счастливо и глупо. анжольрас фыркает и выпрямляется. грантер снова роняет руки на колени, и оттого, что он даже не выглядит при этом огорчённым, анжольрас чувствует укол вины. — нет, правда. здесь были дожди с того самого дня, как ты уехал.
— ты говорил, — напоминает ему анжольрас, потому что грантер действительно уже говорил, жаловался на отсутствие солнца оба раза, когда они созванивались. анжольрас уменьшал окошко скайпа так, чтобы оно занимало только половину экрана, а на свободной половине открывал текстовый документ и набирал отчёт о проделанной за день работе, слушая краем уха нервную болтовню грантера и лишь изредка фыркая на самых дурацких метафорах.
сейчас грантер безмятежно ему улыбается и говорит, глядя на него с пола:
— с возвращением, анжольрас.
анжольрас не уверен, что знает правильный ответ на эту фразу, поэтому он снова наклоняется и протягивает руку.
— поднимайся. иначе весь день будешь сидеть и таращиться на меня снизу вверх. я тебя знаю, тебе дай только повод.
грантер смеётся и опирается на подставленную ладонь, вставая; рука у него прохладная и знакомо шершавая на ощупь, под ногтями на указательном и среднем — жёлто-зелёные каёмки.
а выпрямившись, грантер вдруг целует его, качнувшись вперёд на пятках. раньше анжольрас дёрнулся бы назад от неожиданности, а сейчас ему и самому странно, с какой готовностью он подаётся вперёд, встречая грантера на полпути.
странно, но хорошо.
прежде, чем направиться к лифтам, анжольрас подбирает плакат грантера, о котором тот явно успел позабыть; обратная сторона его небрежно расчерчена линиями, складывающимися в интерьер зала ожидания, с тёмными штрихами в форме людских фигур.
они покупают билеты на поезд до центра парижа. до отправления ещё пятнадцать минут, и они ждут на платформе вместе с немногими, кто предпочёл дожидаться первого поезда в пять утра вместо того, чтобы взять такси и поскорей оказаться дома. грантер теребит в руках шапку, пока анжольрас её не отбирает и не бросает в свою сумку.
— ну так как поездка? — спрашивает грантер, хотя анжольрас рассказывал ему, когда они созванивались в прошлый раз, почти три дня назад. — много удалось спасти китов?
анжольрас только возводит глаза к небу и качает головой.
— я знаю, что ты знаешь, что никаких китов я не спасал.
глаза грантера сверкают весельем.
— кого тогда? панд? коал? уссурийских тигров?..
анжольрас дёргает его на себя за воротник куртки и целует, по-настоящему на этот раз, прикусывает его нижнюю губу и втягивает в рот, скользит языком вдоль его языка, проводит по нёбу. грантер жмурится, невнятно хнычет и запускает руки ему в волосы — он делает это постоянно, невозможно отучить, сколько бы анжольрас ни жаловался, что ему так щекотно. на языке грантера чувствуется слабый винный привкус, кожа горчит нестёршимися остатками одеколона, царапается короткая щетина, сильными руками он так прижимает анжольраса к себе, что становится трудно дышать, и хорошо, что прижимает, потому что иначе всё это вместе, ощущения, которых он сам не понимал, насколько ему не хватало, могли бы сбить анжольраса с ног.
— бенгальским тиграм тоже несладко, знаешь, — говорит грантер, когда они отпускают друг друга и хватают ртом воздух.
анжольрас борется с желанием мстительно оттоптать ему ногу.
— не удивляйся, когда я сомневаюсь, что тебя действительно интересуют наши дела, — говорит он.
— ты же знаешь, что интересуют, — заверяет грантер и тут же портит впечатление: — вернее, вот только что интересовали, но ты первый начал, и твой рассказ я всё равно ещё услышу вечером, тигры могут подождать с вымиранием несколько часов, а сейчас лучше поцелуй меня ещё раз?
он выглядит одновременно наглым и несмелым, и хмурит брови, чтобы скрыть смущение, и машинально гладит запястье анжольраса большим пальцем.
и ещё у него полоса зелёной краски на шее под левым ухом. анжольрас целует его, продолжает целовать до тех пор, пока не приходит поезд, и после того, как они заходят в вагон, продолжает тоже. их попутчикам, кажется, хватило зрелища ещё на платформе, потому что в этот вагон не заходит больше никто.
анжольрас разжимает пальцы, роняя сумку на пол.
— я скучал, — говорит он и вдруг сам удивляется тому, насколько это правда.
грантер ухмыляется с самодовольством, которого в нём ещё секунду назад не было и капли, и заявляет:
— я знаю.
анжольрас покорно отступает назад, пока не упирается лопатками в стенку вагона, бездумно, привычно откидывает голову. грантер целует подставленную шею, и вдруг поднимает голову и показывает средний палец кому-то за окном.
— пялится, — бормочет он объяснение и, оттянув ворот рубашки анжольраса, длинно, демонстративно лижет от ключицы почти до уха. анжольрас фыркает и ёжится от щекотки. грантер прячет лицо у него на шее, тычется носом, будто пёс, и улыбается, анжольрас чувствует кожей.
двери мягко закрываются, и пол под ногами, помедлив, дёргается вперёд, по направлению к парижу. но сейчас, здесь, в пустом вагоне пригородного поезда, анжольрасу кажется, будто он уже дома.
URL комментарияс новым годом штоле.
читать дальше
он не ждёт встречающих: из-за погоды его рейс задержали на пять часов, и в париж он прибывает в четыре часа утра. по сравнению с обычной оживлённостью аэропорт руасси почти можно назвать пустынным. вялый таможенник для вида заглядывает в его единственную сумку и оставляет пометку, подавляя зевок. анжольрас думает, что мог бы спокойно провезти на её дне, под своими рубашками детёныша крокодила, если бы захотел.
не его идея. это курфейрак просит привезти ему крокодильчонка вместо сувенира каждый раз, когда анжольрас куда-то уезжает.
немногочисленные люди в основном дремлют или, наоборот, бродят взад и вперёд, чтобы не заснуть. один оригинал устроился на полу, привалившись спиной к стене, и откровенно похрапывает. на коленях у него — здоровенный плакат, видимо, для прилетающего; вязаная шапка натянута едва ли не до кончика носа; одна нога неуклюже поджата, другая вытянута вперёд, будто требуя, чтобы кто-нибудь об неё споткнулся. анжольрас хмыкает, проходя мимо.
затем запоздало останавливается и возвращается назад.
на плакате у оригинала вместо имени прилетающего — дурацкий, по-детски примитивный рисунок: круглоголовый человечек с овалом вместо тела сжимает в руке-палке древко флага. условная копна волос человечка сияет золотом, брови его нахмурены, а губы — недовольно поджаты. анжольрас рассматривает его с полминуты, склонив голову набок, а затем делает шаг вперёд и, наклонившись, сдирает шапку с головы спящего, открывая лицо.
— нет, я не уйду отсюда даже если вы мне заплатите, — бубнит грантер, подтягивая ближе ту ногу, что и так согнута.
— в таких каракулях себя опознать невозможно. мог бы постараться получше, — говорит ему анжольрас и смотрит, как грантер улыбается даже раньше, чем заставляет себя открыть глаза; как уголки его рта ползут в стороны, как вздрагивают ресницы, как он счастливо вздыхает и, уронив плакат, вытягивает вперёд руки, требовательно сжимая и разжимая пальцы, и каждый, кто хоть раз называл грантера некрасивым, должно быть, идиот, или слеп, или то и другое сразу.
— солнце вернулось на эту землю, — объявляет грантер счастливо и глупо. анжольрас фыркает и выпрямляется. грантер снова роняет руки на колени, и оттого, что он даже не выглядит при этом огорчённым, анжольрас чувствует укол вины. — нет, правда. здесь были дожди с того самого дня, как ты уехал.
— ты говорил, — напоминает ему анжольрас, потому что грантер действительно уже говорил, жаловался на отсутствие солнца оба раза, когда они созванивались. анжольрас уменьшал окошко скайпа так, чтобы оно занимало только половину экрана, а на свободной половине открывал текстовый документ и набирал отчёт о проделанной за день работе, слушая краем уха нервную болтовню грантера и лишь изредка фыркая на самых дурацких метафорах.
сейчас грантер безмятежно ему улыбается и говорит, глядя на него с пола:
— с возвращением, анжольрас.
анжольрас не уверен, что знает правильный ответ на эту фразу, поэтому он снова наклоняется и протягивает руку.
— поднимайся. иначе весь день будешь сидеть и таращиться на меня снизу вверх. я тебя знаю, тебе дай только повод.
грантер смеётся и опирается на подставленную ладонь, вставая; рука у него прохладная и знакомо шершавая на ощупь, под ногтями на указательном и среднем — жёлто-зелёные каёмки.
а выпрямившись, грантер вдруг целует его, качнувшись вперёд на пятках. раньше анжольрас дёрнулся бы назад от неожиданности, а сейчас ему и самому странно, с какой готовностью он подаётся вперёд, встречая грантера на полпути.
странно, но хорошо.
прежде, чем направиться к лифтам, анжольрас подбирает плакат грантера, о котором тот явно успел позабыть; обратная сторона его небрежно расчерчена линиями, складывающимися в интерьер зала ожидания, с тёмными штрихами в форме людских фигур.
они покупают билеты на поезд до центра парижа. до отправления ещё пятнадцать минут, и они ждут на платформе вместе с немногими, кто предпочёл дожидаться первого поезда в пять утра вместо того, чтобы взять такси и поскорей оказаться дома. грантер теребит в руках шапку, пока анжольрас её не отбирает и не бросает в свою сумку.
— ну так как поездка? — спрашивает грантер, хотя анжольрас рассказывал ему, когда они созванивались в прошлый раз, почти три дня назад. — много удалось спасти китов?
анжольрас только возводит глаза к небу и качает головой.
— я знаю, что ты знаешь, что никаких китов я не спасал.
глаза грантера сверкают весельем.
— кого тогда? панд? коал? уссурийских тигров?..
анжольрас дёргает его на себя за воротник куртки и целует, по-настоящему на этот раз, прикусывает его нижнюю губу и втягивает в рот, скользит языком вдоль его языка, проводит по нёбу. грантер жмурится, невнятно хнычет и запускает руки ему в волосы — он делает это постоянно, невозможно отучить, сколько бы анжольрас ни жаловался, что ему так щекотно. на языке грантера чувствуется слабый винный привкус, кожа горчит нестёршимися остатками одеколона, царапается короткая щетина, сильными руками он так прижимает анжольраса к себе, что становится трудно дышать, и хорошо, что прижимает, потому что иначе всё это вместе, ощущения, которых он сам не понимал, насколько ему не хватало, могли бы сбить анжольраса с ног.
— бенгальским тиграм тоже несладко, знаешь, — говорит грантер, когда они отпускают друг друга и хватают ртом воздух.
анжольрас борется с желанием мстительно оттоптать ему ногу.
— не удивляйся, когда я сомневаюсь, что тебя действительно интересуют наши дела, — говорит он.
— ты же знаешь, что интересуют, — заверяет грантер и тут же портит впечатление: — вернее, вот только что интересовали, но ты первый начал, и твой рассказ я всё равно ещё услышу вечером, тигры могут подождать с вымиранием несколько часов, а сейчас лучше поцелуй меня ещё раз?
он выглядит одновременно наглым и несмелым, и хмурит брови, чтобы скрыть смущение, и машинально гладит запястье анжольраса большим пальцем.
и ещё у него полоса зелёной краски на шее под левым ухом. анжольрас целует его, продолжает целовать до тех пор, пока не приходит поезд, и после того, как они заходят в вагон, продолжает тоже. их попутчикам, кажется, хватило зрелища ещё на платформе, потому что в этот вагон не заходит больше никто.
анжольрас разжимает пальцы, роняя сумку на пол.
— я скучал, — говорит он и вдруг сам удивляется тому, насколько это правда.
грантер ухмыляется с самодовольством, которого в нём ещё секунду назад не было и капли, и заявляет:
— я знаю.
анжольрас покорно отступает назад, пока не упирается лопатками в стенку вагона, бездумно, привычно откидывает голову. грантер целует подставленную шею, и вдруг поднимает голову и показывает средний палец кому-то за окном.
— пялится, — бормочет он объяснение и, оттянув ворот рубашки анжольраса, длинно, демонстративно лижет от ключицы почти до уха. анжольрас фыркает и ёжится от щекотки. грантер прячет лицо у него на шее, тычется носом, будто пёс, и улыбается, анжольрас чувствует кожей.
двери мягко закрываются, и пол под ногами, помедлив, дёргается вперёд, по направлению к парижу. но сейчас, здесь, в пустом вагоне пригородного поезда, анжольрасу кажется, будто он уже дома.