Пишет Гость:
Пишет Гость:
блин, оно в комментарий не влезает О_О
читать дальше?Козодой прилетел, как обычно, с наступлением сумерек, прошелся туда-сюда по карнизу и деликатно постучал в стекло. Бог знает, было у него какое-то чутье на то, когда Анжольрас возвращается домой или он просто приучился прилетать в одно и то же время туда, где ему постоянно перепадало лакомство, но прилетал он уже второй месяц.
Откуда он прилетал, Анжольрас так и не понял: птица каждый раз исчезала за домами, моментально растворяясь в темноте.
Юноша набросил редингот и открыл окно, поежившись на ноябрьском холоде. Он не разрешил хозяйке законопачивать его на зиму, отговорившись тем, что ему душно и для защиты от холода хватит и ставен. На самом деле ему почему-то по необъяснимым для него самого причинам казалось неправильным прекращать ежедневную кормежку странной птицы с плоской головой и коротким клювом, растягивающимся в широкий рот, похожий на недобрую хищную улыбку. Поначалу в сочетании с немигающим взглядом круглых желтых глаз это казалось ему жутковатым, но понемногу – или ему это казалось – он научился различать в птичьих глазах проявления вполне понятных человеку чувств.
Сейчас козодой явно был рад его видеть и нетерпеливо крутился на месте в ожидании, пока ему протянут ужин – или что это для ночной птицы, завтрак? Он осторожно склевал смятую половинку крутого яйца, протянутую юношей, которого не покидало ощущение, что птица намеренно осторожничает, чтобы не клюнуть руку с кормом.
- Все-таки ты ручной, - задумчиво констатировал Анжольрас, стряхивая с ладони остатки яйца на карниз.
Козодой спорить не стал и подскочил к нему поближе, задрав голову и словно вглядываясь в молодого человека.
- Такое ощущение, что ты хочешь запомнить меня в лицо, - заметил Анжольрас.
Козодой повернул голову набок, прикрыв круглые глазищи, и затарахтел – звук, который он издавал, Анжольрас мог назвать только так. Медленно и осторожно протянув руку, юноша провел пальцем по пестро-серой птичьей грудке, и, к его удивлению, козодой затарахтел еще громче и совсем запрокинул голову, позволяя поглаживать себя. К еще большему удивлению юноши, птица не моргнула глазом и тогда, когда он второй рукой погладил по встрепанному оперению на спине. Анжольрас и не подозревал, что птица может быть похожа на мурлычащего кота. Особенно такая птица.
- Комбефер говорил, что ты слишком крупный для обычного козодоя, - тихо, чтобы не спугнуть молчаливого собеседника, сказал юноша. – Не кошка ли тебя воспитывала? Или тебя учили подражать кошке там, откуда ты улетел? - он сам не замечал, что улыбается, глядя на блаженствующую птицу, переминающуюся с прикрытыми глазами с ноги на ногу.
Приоткрыв один глаз, козодой взглянул на Анжольраса и почему-то вытаращился, плюхнулся на хвост и как-то боком вспорхнул с карниза и улетел, издав вой, похожий на заводской гудок. Юноше оставалось только растерянно посмотреть вслед птице.
Грантер тяжело рухнул на заскрипевшую под ним узкую незастеленную кровать – какая тут к чертям разница, что на ней творится, если почти всегда спишь одетым. Пол и потолок покачивались, вызывая давящую тошноту. Сейчас он был противен сам себе: запаниковал, как идиот, едва не рухнул с карниза, сбежал, да еще и пошел после этого в «Коринф» и долго сосредоточенно и в кои-то веки молча напивался, толком не понимая, что он на самом деле пытается заглушить – то ли воспоминание об улыбке, невинной и мягкой, от которой строгое лицо Анжольраса вдруг изменилось так, что грозный херувим на мгновение превратился в сияющего архангела, то ли увиденное в темной витрине давно разорившейся книжной лавки, в которую он едва не влетел и в которой мелькнуло сначало отражение уродливой встрепанной птицы, а потом – помятого и ненамного более привлекательного небритого человека с кривым от нескольких переломов носом.
- Не знал, что ты кому-то можешь так улыбаться, - пробормотал он, прикрывая глаза. – Тем более, мне.
Хотя ему ли? Нет, не ему. Птичке козодою, клюющей корм с рук или глотающей его широким, как улыбка паяца, ртом. Птичке с мягкими перьями, которую можно почесывать и гладить. Птичке, которая не посмеивается над всем, что ты так любишь и ценишь, и не смотрит на тебя не то с пьяной нежностью, не то с пьяной же насмешкой.
- Плохи мои дела, - рот сам собой скривился от горького смеха, рвущегося наружу, - плохи же мои дела, раз у такой безобразной птахи больше шансов на твою дружбу, чем у меня самого, а, Анжольрас?
В памяти снова всплыло юное и свежее лицо в мягких отсветах лампы на столе, сначала серьезное и сосредоточенное, потом незаметно для себя просиявшее теплой улыбкой - и резко посуровевшее, замкнувшееся, словно застывшее в защитной маске холодного презрительного снисхождения.
Часто ли он вообще так улыбался? Многие ли могли похвастаться тем, что видели, как теплеет строгий взгляд вождя грядущей в каком-нибудь обозримом будущем революции и как лицо озаряется от улыбки – белый и розовый мрамор под рассветным июньским солнцем?
Хотя вряд ли хоть кто-то из его друзей придавал этому такое значение.
И вряд ли кто-то знал и уж тем более придавал особое значение тому, что Анжольрас почти не улыбается, даже когда остается один, что ест немного и совсем уж скромно, спокойно, но твердо пресекая попытки квартирной хозяйки подсунуть ему лишний кусочек пирога или другого лакомства и каждый раз облегченно выдыхая после ее ухода, что вообще не позволяет себе почти никаких излишеств, кроме, пожалуй, горячей воды для мытья чаще, чем надо, что подолгу засиживается после возвращений из «Мюзена» за книгами, что-то ищет, вчитывается, отчеркивает, словно выискивает в своих книгах тот самый правильный способ устроить свободу, равенство и братство сразу и для всех и уже в полушаге от того, чтобы его найти…
И что никогда не гасит лампу, когда ложится спать.
Анжольрас проснулся от хлопка оконной рамы и порыва ветра, ворвавшегося в окно и скользнувшего по ногам. Он приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в мрак, окутавший комнату, едва ветер задул горящую на столе лампу.
В комнате было тихо, только свистел ветер да стучала время от времени распахнувшаяся створка окна. Взгляд выхватывал из сумрака очертания стула, заваленного книгами стола, старого рассохшегося шкафа, искаженные темнотой. За это он ее и не любил - по крайней мере, он говорил так себе сам, когда еще в детстве заставлял себя находить привычные дневные очертания в нагромождениях ночных теней и не давать воли скорому на страхи воображению. Воображение поддалось, поддалась и ночь - так он думал, пока не перебрался в Париж два года назад и не проснулся впервые посреди ночи, разбуженный шорохом в дальнем углу. Он предпочел сразу же зажечь свечу и больше не гасил свет на ночь - кроме тех двух ночей с год назад, когда у него оставался вынужденный срочно искать новое жилье Комбефер.
И вот теперь лампа погасла, в окно дул холодный ветер. Темнота опускалась на плечи тяжелым покрывалом, стискивала грудь, затуманивала взгляд, искажая привычные очертания всего, что днем было просто вещами.
Юноша осторожно откинул одеяло, стараясь не производить лишних звуков: даже скрип старой кровати, неизбежный от резкого движения, заставил бы его застыть на месте с бешено бьющимся сердцем. Он потянулся к столу, на котором обычно лежали спички, и замер – за стеной слышался шорох.
Тяжелые шаги по скрипучему полу ...
Запах женского пота, кухни и какого-то противного жира…
За спиной громко стукнула оконная рама, возвращая к реальности.
«Возьми себя в руки», - одернул себя Анжольрас. – «Просто найди спички и зажги лампу».
В этот момент он готов был себя ненавидеть за все более суетливые и бестолковые движения, за глаза, которые едва различали в потемках, что лежит на столе, за громко колотящееся сердце, грохот которого заглушал остальные звуки. Спичек нигде не было – то ли он уронил их, когда убирал разложенные по столу книги, то ли куда-то переложил. В окно ворвался порыв ночного ветра, взъерошил волосы, хлестнул по голым ногам, скользнул холодной рукой под ворот ночной сорочки.
- У вас, сударь, такая кожа – ну просто сахарная, так бы и съела. Счастлива, должно быть, ваша матушка, что родила такого красавчика...
Сердце заколотилось так сильно, что пришлось опуститься на кровать, чтобы хоть немного его успокоить. Ничего, до утра не так долго, несколько часов без сна он переживет. Он поджал замерзшие ноги, заставляя себя дышать спокойно. Нельзя, не сметь бояться, он всего-то куда-то уронил спички, они найдутся утром, а кто-то живет в темноте и холоде постоянно, и ему сложно представить, как можно к этому привыкнуть. Если у них все получится, никому не надо будет привыкать к холоду и мраку. Должно получиться…
Хорошо, что сейчас его никто не видит, подумал Анжольрас, прикрывая глаза, испуганно вжавшийся в стену вождь революции – на редкость нелепое зрелище. И он знал по меньшей мере одного человека, который от души над этим бы посмеялся. Ничего другого от Грантера, увидь он такую картину, юноша, во всяком случае, не ожидал…
От окна раздался протяжный глухой вой, и он, чудом сдержав крик, уставился в темноту. На подоконнике смутно виднелся силуэт вертящей плоской головой растрепанной птицы.
Тяжело хлопая крыльями, козодой перелетел к нему на постель и задрав голову, уставился на него блестящими круглыми глазами.
- Быстро ты вернулся, - Анжольрас сам не ожидал такого облегчения в собственном голосе. – Уж извини, но добавки у меня нет.
Разинув клюв, козодой залихватски взвыл, едва ли не камнем рухнул с кровати, тут же вспорхнул обратно с чем-то квадратным и явно не помещающимся даже в широкую птичью пасть и осторожно приземлился юноше на плечо. В протянутую ладонь Анжольраса упал коробок спичек.
URL комментария
Пишет Гость:
Пишет Гость:
Пишет Гость:
Пишет Гость:
Предупреждения все те же, флаффе, ООС, в тексте присутствует НЖП, все еще не вычитано.
Пожалуй, что преслэш.
читать дальше? В комнате горел свет, но Анжольрас не помнил, чтобы успел зажечь лампу. Не помнил и как лег обратно в постель после того, как закружилась голова и стало темно.
«Остается только пойти и сдаться в приют при Бисетра», - подумал он, уловив краем уха фальшивый фривольный мотив, и вздохнул. Как ни странно, от его вздоха мотив оборвался и сменился напряженным молчанием.
Решившись, Анжольрас открыл глаза и осторожно оглядел освещенную лампой комнату. Окно было закрыто, пол у окна покрыт грязными следам сапог, в печке горел огонь, на придвинутом к ней стуле висел знакомый поношенный и явно мокрый насквозь редингот, а перед огнем прямо на полу, напряженно повернувшись в его сторону, сидел Грантер.
- Кажется, я напугал твою квартирную хозяйку, - смущенно развел он руками, поднимаясь с места. – Она чуть не отлупила меня тростью, когда увидела тебя у меня на руках, подумала, что я грабитель.
- Г-грантер? – говорить было больно, как будто слова царапали горло. – Что ты здесь делаешь?
- Нет, все правильно, - как ни в чем не бывало продолжал Грантер, подходя к кровати, - вполне логично со стороны грабителя было бы попытаться утащить самое ценное в этой комнате – не в обиду твоим книгам, конечно – тем более, ты крайне предусмотрительно не запер дверь и настежь раскрыл окно, прежде чем потерять сознание. Я даже готов благодарить свою ленивую совесть за то, что она погнала меня извиняться перед тобой и пригнала крайне вовремя – пролежи ты под распахнутым окном до утра, и не встал бы с постели до весны, - он вдруг остановился и чуть смущенно спросил. – Как ты себя чувствуешь?
- Как будто я сошел с ума, - совершенно сбитый с толку Анжольрас приподнялся на локте. – Судя по всему, так оно и есть.
- Ну, на сумасшедшего ты не похож, - Грантер бросил взгляд на стул у печи, махнул рукой и присел прямо на край кровати, - но вид у тебя еще вчера был нездоровый, а сейчас и того хуже. Будь на моем месте, например, Жоли, тебя бы уже хорошенько отчитали за такое пренебрежение к себе, но с тобой всего лишь я… - он осторожно положил ладонь Анжольрасу на плечо, заставляя его лечь и сразу же торопливо поднялся, чтобы с нарочито глубоким поклоном распахнуть дверь хозяйке, еще молодой женщине, тяжело опирающейся на трость и сильно хромающей – что не мешало ей вполне уверенно нести в свободной руке тяжелую глиняную кружку, от которой шел пар. Она неодобрительно покачала головой при виде Грантера и бережно протянула кружку Анжольрасу.
- Осторожнее, сударь, оно горячее, - она остановилась, тяжело переступив с ноги на ногу. – И вы уж скажите своему другу, что если он опять соберется к вам посреди ночи, - она укоризненно покосилась на Грантера, - во входную дверь можно и постучать, а не лезть в окно под самую крышу, да еще и выпив перед этим. Сорвался бы – кому с полицией потом объясняться?
- В окно? В такую метель?
- Сами посмотрите, сударь, сколько у окна следов его сапог, а у дверей и нет почти ничего. Я когда на шум приковыляла, думала – грабитель, благо палка всегда при себе. Куда это годится – в окно лазить, словно мадридский кавалер к девице, когда двери есть?! Пейте скорее, сударь, пока не остыло, вам отогреться надо, совсем сляжете еще не дай боже… А я пойду пока, стирку еще заканчивать надо. Кружку утром занесете, не беспокойтесь.
Она вышла, тяжело переваливаясь, но стараясь держаться прямо и не наваливаться на трость всем телом. Анжольрас удивленно взглянул на прикрывшего за ней дверь Грантера.
- Зачем ты полез в окно? – устало спросил он. – И что это было сегодня вечером? Т вои шутки, или… что-то со мной не так?
- Все, что с тобой не так – лихорадка, которая точно не пройдет так просто, если ты не выпьешь зелье, которое принесла твоя загадочная хозяюшка – готов спорить, что все это время она пела над кружкой тайные цыганские заклятия, или как там они это называют? А, неважно… - он снова присел на кровать и приобнял Анжольраса за плечи. – Так что пей, а потом я открою свой маленький постыдный секрет еще раз.
Анжольрас вздохнул, словно надеясь, что это приведет хаос, царящий в его голове последние несколько часов, хоть к какому-то порядку. Козодои, хлопающие окна, женщина из кошмара, Грантер, неизвестно откуда взявшийся посреди ночи и теперь придерживающий его за плечи, пока он, обжигая язык и губы, пытается быстрее допить принесенное хозяйкой лекарство - не слишком ли много глупой мистики и странных совпадений для одной зимней ночи?
От питья по телу разлилось усталое тепло, а веки отяжелели, пришлось зажмуриться и глубоко выдохнуть, чтобы отогнать сонливость – хотя и ненадолго. Только сейчас он понял, как сильно вымотался за минувшие несколько дней.
- Грантер, так что там с твоим маленьким постыдным секретом? – твердо переспросил Анжольрас, пристально глянув через плечо. На лице Грантера явно читалось желание как-нибудь перенести этот разговор на потом, желательно на утро, как-нибудь через месяц, а лучше через год, но под строгим даже несмотря на явно готовую подступить к глазам сонную пелену взглядом Анжольраса только тяжело вздохнул и поднялся с места, напоследок сжав плечи горячими и даже сквозь ткань сорочки шершавыми ладонями.
- Послушай, Анжольрас, я сам не могу объяснить, как и почему это все происходит, - хрипло от волнения произнес он, невольно отводя глаза, - я даже не знаю, почему именно чертов козодой. Поэтому просто смотри и убедись, что это не злые шутки твоего воображения и уж тем более не шутки старины Грантера.
Анжольрас не отрывая взгляда, смотрел на него, с удивлением ожидая, что Грантер начнет крутиться волчком или исчезнет в неизвестно откуда возникших клубах дыма, но тот лишь начал медленно уменьшаться, словно опускался на колени, а потом – Анжольрас так и не понял, как это произошло – с пола на кровать вспорхнула пестрая птица. Козодой приземлился на одеяло, наклонил голову и выжидающе уставился на него круглыми, словно от удивления вытаращенными, глазами.
- Я бы спросил тебя, что тебе понадобилось у меня под окном в таком виде, - укоризненно вздохнул Анжольрас, протягивая руку и привычным движением поглаживая козодоя под клювом, - но ты все равно что-нибудь наплетешь.
Козодой заурчал и, слетев с кровати на пол, распушился, так же незаметно для глаза перетекая в почему-то крайне довольного Грантера.
- Наплету, - подтвердил он, выпрямляясь и взъерошивая и без того растрепанные жесткие волосы пятерней. – Я что угодно наплету, Анжольрас, но одно тебе скажу честно – я не собирался делать тебе ничего дурного. Черта с два я бы на такое пошел. А теперь, если хочешь, я могу уйти, чтобы не мешать тебе спать.
Анжольрас устало прикрыл глаза. Сложно было сердиться даже на такое нахальство после того, что он только что увидел, и после того, как это нахальство, возможно, спасло ему жизнь.
- Думаешь, я отпущу кого бы то ни было в такую метель? – вздохнул он. – Оставайся до утра. И… ты не мог бы?..
- Что?
- Не мог бы ты еще раз показать, как ты… - он на мгновение замялся и решительно продолжил, - превращаешься? Боюсь, я так и не понял, как это получается.
- Для тебя все, что угодно, сам знаешь, - с явным облегчением усмехнулся Грантер. – Только смотри внимательнее.
Fin.
URL комментария
17.04.2014 в 18:18
Велл, чуть больше половины.
"грантер-козодой" + "сколько бородатых женщин скрывается в темноте" + "анжольрас ВНИЗАПНО человек" прилагаются.
Ебнутый крэк, от серьезности повествования менее ебнут он не становится.
Все штампы в одну кучу.
Преслэш.
Вроде все.
читать?Анжольрас уже час не мог отделаться от мысли, что на него кто-то смотрит.
Все бы ничего, но в его комнате – небольшой, но чистой комнатке под самой крышей, которую он снимал уже два года - кроме него никого не было. Юноша со вздохом поднял голову от книги и оглянулся на дверь - возможно, зачем-то заглянула квартирная хозяйка. Но дверь была плотно закрыта, и он был уверен, что никто ее не открывал.
Краем глаза он приметил какое-то движение за окном, довольно большим и низко расположенным для чердачного, и присмотрелся. На карнизе сидела упитанного вида серая птица и, склонив голову, разглядывала сидящего над учебниками юношу.
Прихватив кусок хлеба, оставшийся от завтрака, Анжольрас медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть незваного гостя, подошел к окну и осторожно открыл его. Он ожидал, что птица улетит, едва он подойдет к подоконнику, но к его удивлению, та только отступила неровными скачками к углу карниза и не улетела даже когда он высунулся в окно.
- Эй, - осторожно позвал он, протягивая хлеб. – Иди сюда.
Птица боком подскочила к юноше и с явным любопытством посмотрела на хлеб, потом на него, и Анжольрасу почему-то стало неловко.
- Ты такое не ешь? – спросил он, чувствуя себя полным дураком и радуясь, что никто не видит, как он разговаривает с птицей – тот же Курфейрак не удержался бы от шуточки, а уж если бы это увидел болтливый Грантер, все, даже случайно забежавшие в «Мюзен» незнакомцы знали бы, что Анжольрас уже и птиц склоняет в свою республиканскую веру.
Птица подскочила чуть поближе, разинула клюв и разом отхватила половину куска – Анжольрас от неожиданности выпустил остальное, и хлеб упал на карниз. Юноша удивленно моргнул, пытаясь понять, показалось ему или распахнувшийся клюв действительно был настолько огромным, что в него с легкостью поместился немаленький кусок хлеба.
Птица же тем временем, не теряя времени даром, подскочила к краю карниза и заглотила второй кусок, предоставив юноше возможность рассмотреть гигантский клюв еще раз.
- С ума сойти, - негромко сказал Анжольрас и тут же удивленно нахмурился: ему показалось, что с интересом разглядывающая его птица кивнула. Да нет же, быть такого не может. Просто наклонила голову, это же, кажется в их птичьих привычках.
«Надо Комбефера спросить», - подумал про себя юноша, разглядывая хаотичные пестрые пятна и полосы на крыльях и не думавшей улетать птицы.
- Больше ничего нет, - на всякий случай сказал он. – Или ты ручной? Улетел и заблудился? Или надоело сидеть в клетке, и сбежал?
Он протянул руку к птице, намереваясь погладить, но та немедленно вспорхнула и улетела, моментально затерявшись между черепичных крыш.
Грантер тяжело выдохнул и привалился к стене.
Анжольрас точно заподозрил неладное, когда он зачем-то машинально кивнул - это было все, что Грантер мог в птичьем облике, кроме утробного потрескивания и урчания. Хотя нет, вряд ли, иначе стал бы он тянуться, чтобы погладить симпатичную залетную пташку, если, конечно, можно назвать симпатичной здоровенную птицу с клювом, раззявливающимся на полголовы, и выпученными глазами.
Из всех птичьих обличий, которыми богата земля, Грантеру досталось едва ли не самое страховидное – хуже разве что стервятник. Под стать человеческому, подшучивал он про себя – вслух о таком говорить не стоило, вряд ли кто по достоинству оценит признания типа: «Знаете что, друзья мои, а ведь на самом деле моя семья из тех же корней, что жеводанские звери, но вот ведь какое дело – корней не звериных, а птичьих, поэтому в сумерках, если старина Грантер пожелает, он отращивает здоровенный кривой – вот просто точь-в-точь мой нос, сразу узнаете – клюв и пестрые крылья, да порхает себе над городом, поглядывая на людей сверху вниз, преинтереснейшее зрелище, тоже как-нибудь попробуйте».
«И почему из меня не получилось жаворонка или там попугайчика, или хотя бы воробья», - с досадой думал он, бредя по улице куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону кабака у Менской заставы. – «Почему именно чертов козодой, да еще и здоровенный, не чета тем, что водятся в предместьях? А говорят, Леглю не везет…»
Хотя, решил он по некотором раздумии, все было не так плохо. Анжольрас, кажется, ничего не имел против козодоя у себя за окном. Имело смысл прилетать почаще. Пожалуй, он прилетит завтра, а послезавтра дастся себя погладить, как будто зазевавшись. И вообще, как он раньше не додумался до такого замечательного способа любоваться на Анжольраса иначе, чем сидя в темном углу с бутылкой?
Грантер самодовольно улыбнулся и зашагал быстрее. Хорошо все-таки, что от птиц не пахнет винными парами.
URL комментария"грантер-козодой" + "сколько бородатых женщин скрывается в темноте" + "анжольрас ВНИЗАПНО человек" прилагаются.
Ебнутый крэк, от серьезности повествования менее ебнут он не становится.
Все штампы в одну кучу.
Преслэш.
Вроде все.
читать?Анжольрас уже час не мог отделаться от мысли, что на него кто-то смотрит.
Все бы ничего, но в его комнате – небольшой, но чистой комнатке под самой крышей, которую он снимал уже два года - кроме него никого не было. Юноша со вздохом поднял голову от книги и оглянулся на дверь - возможно, зачем-то заглянула квартирная хозяйка. Но дверь была плотно закрыта, и он был уверен, что никто ее не открывал.
Краем глаза он приметил какое-то движение за окном, довольно большим и низко расположенным для чердачного, и присмотрелся. На карнизе сидела упитанного вида серая птица и, склонив голову, разглядывала сидящего над учебниками юношу.
Прихватив кусок хлеба, оставшийся от завтрака, Анжольрас медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть незваного гостя, подошел к окну и осторожно открыл его. Он ожидал, что птица улетит, едва он подойдет к подоконнику, но к его удивлению, та только отступила неровными скачками к углу карниза и не улетела даже когда он высунулся в окно.
- Эй, - осторожно позвал он, протягивая хлеб. – Иди сюда.
Птица боком подскочила к юноше и с явным любопытством посмотрела на хлеб, потом на него, и Анжольрасу почему-то стало неловко.
- Ты такое не ешь? – спросил он, чувствуя себя полным дураком и радуясь, что никто не видит, как он разговаривает с птицей – тот же Курфейрак не удержался бы от шуточки, а уж если бы это увидел болтливый Грантер, все, даже случайно забежавшие в «Мюзен» незнакомцы знали бы, что Анжольрас уже и птиц склоняет в свою республиканскую веру.
Птица подскочила чуть поближе, разинула клюв и разом отхватила половину куска – Анжольрас от неожиданности выпустил остальное, и хлеб упал на карниз. Юноша удивленно моргнул, пытаясь понять, показалось ему или распахнувшийся клюв действительно был настолько огромным, что в него с легкостью поместился немаленький кусок хлеба.
Птица же тем временем, не теряя времени даром, подскочила к краю карниза и заглотила второй кусок, предоставив юноше возможность рассмотреть гигантский клюв еще раз.
- С ума сойти, - негромко сказал Анжольрас и тут же удивленно нахмурился: ему показалось, что с интересом разглядывающая его птица кивнула. Да нет же, быть такого не может. Просто наклонила голову, это же, кажется в их птичьих привычках.
«Надо Комбефера спросить», - подумал про себя юноша, разглядывая хаотичные пестрые пятна и полосы на крыльях и не думавшей улетать птицы.
- Больше ничего нет, - на всякий случай сказал он. – Или ты ручной? Улетел и заблудился? Или надоело сидеть в клетке, и сбежал?
Он протянул руку к птице, намереваясь погладить, но та немедленно вспорхнула и улетела, моментально затерявшись между черепичных крыш.
Грантер тяжело выдохнул и привалился к стене.
Анжольрас точно заподозрил неладное, когда он зачем-то машинально кивнул - это было все, что Грантер мог в птичьем облике, кроме утробного потрескивания и урчания. Хотя нет, вряд ли, иначе стал бы он тянуться, чтобы погладить симпатичную залетную пташку, если, конечно, можно назвать симпатичной здоровенную птицу с клювом, раззявливающимся на полголовы, и выпученными глазами.
Из всех птичьих обличий, которыми богата земля, Грантеру досталось едва ли не самое страховидное – хуже разве что стервятник. Под стать человеческому, подшучивал он про себя – вслух о таком говорить не стоило, вряд ли кто по достоинству оценит признания типа: «Знаете что, друзья мои, а ведь на самом деле моя семья из тех же корней, что жеводанские звери, но вот ведь какое дело – корней не звериных, а птичьих, поэтому в сумерках, если старина Грантер пожелает, он отращивает здоровенный кривой – вот просто точь-в-точь мой нос, сразу узнаете – клюв и пестрые крылья, да порхает себе над городом, поглядывая на людей сверху вниз, преинтереснейшее зрелище, тоже как-нибудь попробуйте».
«И почему из меня не получилось жаворонка или там попугайчика, или хотя бы воробья», - с досадой думал он, бредя по улице куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону кабака у Менской заставы. – «Почему именно чертов козодой, да еще и здоровенный, не чета тем, что водятся в предместьях? А говорят, Леглю не везет…»
Хотя, решил он по некотором раздумии, все было не так плохо. Анжольрас, кажется, ничего не имел против козодоя у себя за окном. Имело смысл прилетать почаще. Пожалуй, он прилетит завтра, а послезавтра дастся себя погладить, как будто зазевавшись. И вообще, как он раньше не додумался до такого замечательного способа любоваться на Анжольраса иначе, чем сидя в темном углу с бутылкой?
Грантер самодовольно улыбнулся и зашагал быстрее. Хорошо все-таки, что от птиц не пахнет винными парами.
Пишет Гость:
17.04.2014 в 18:19
читать дальше?Козодой прилетел, как обычно, с наступлением сумерек, прошелся туда-сюда по карнизу и деликатно постучал в стекло. Бог знает, было у него какое-то чутье на то, когда Анжольрас возвращается домой или он просто приучился прилетать в одно и то же время туда, где ему постоянно перепадало лакомство, но прилетал он уже второй месяц.
Откуда он прилетал, Анжольрас так и не понял: птица каждый раз исчезала за домами, моментально растворяясь в темноте.
Юноша набросил редингот и открыл окно, поежившись на ноябрьском холоде. Он не разрешил хозяйке законопачивать его на зиму, отговорившись тем, что ему душно и для защиты от холода хватит и ставен. На самом деле ему почему-то по необъяснимым для него самого причинам казалось неправильным прекращать ежедневную кормежку странной птицы с плоской головой и коротким клювом, растягивающимся в широкий рот, похожий на недобрую хищную улыбку. Поначалу в сочетании с немигающим взглядом круглых желтых глаз это казалось ему жутковатым, но понемногу – или ему это казалось – он научился различать в птичьих глазах проявления вполне понятных человеку чувств.
Сейчас козодой явно был рад его видеть и нетерпеливо крутился на месте в ожидании, пока ему протянут ужин – или что это для ночной птицы, завтрак? Он осторожно склевал смятую половинку крутого яйца, протянутую юношей, которого не покидало ощущение, что птица намеренно осторожничает, чтобы не клюнуть руку с кормом.
- Все-таки ты ручной, - задумчиво констатировал Анжольрас, стряхивая с ладони остатки яйца на карниз.
Козодой спорить не стал и подскочил к нему поближе, задрав голову и словно вглядываясь в молодого человека.
- Такое ощущение, что ты хочешь запомнить меня в лицо, - заметил Анжольрас.
Козодой повернул голову набок, прикрыв круглые глазищи, и затарахтел – звук, который он издавал, Анжольрас мог назвать только так. Медленно и осторожно протянув руку, юноша провел пальцем по пестро-серой птичьей грудке, и, к его удивлению, козодой затарахтел еще громче и совсем запрокинул голову, позволяя поглаживать себя. К еще большему удивлению юноши, птица не моргнула глазом и тогда, когда он второй рукой погладил по встрепанному оперению на спине. Анжольрас и не подозревал, что птица может быть похожа на мурлычащего кота. Особенно такая птица.
- Комбефер говорил, что ты слишком крупный для обычного козодоя, - тихо, чтобы не спугнуть молчаливого собеседника, сказал юноша. – Не кошка ли тебя воспитывала? Или тебя учили подражать кошке там, откуда ты улетел? - он сам не замечал, что улыбается, глядя на блаженствующую птицу, переминающуюся с прикрытыми глазами с ноги на ногу.
Приоткрыв один глаз, козодой взглянул на Анжольраса и почему-то вытаращился, плюхнулся на хвост и как-то боком вспорхнул с карниза и улетел, издав вой, похожий на заводской гудок. Юноше оставалось только растерянно посмотреть вслед птице.
Грантер тяжело рухнул на заскрипевшую под ним узкую незастеленную кровать – какая тут к чертям разница, что на ней творится, если почти всегда спишь одетым. Пол и потолок покачивались, вызывая давящую тошноту. Сейчас он был противен сам себе: запаниковал, как идиот, едва не рухнул с карниза, сбежал, да еще и пошел после этого в «Коринф» и долго сосредоточенно и в кои-то веки молча напивался, толком не понимая, что он на самом деле пытается заглушить – то ли воспоминание об улыбке, невинной и мягкой, от которой строгое лицо Анжольраса вдруг изменилось так, что грозный херувим на мгновение превратился в сияющего архангела, то ли увиденное в темной витрине давно разорившейся книжной лавки, в которую он едва не влетел и в которой мелькнуло сначало отражение уродливой встрепанной птицы, а потом – помятого и ненамного более привлекательного небритого человека с кривым от нескольких переломов носом.
- Не знал, что ты кому-то можешь так улыбаться, - пробормотал он, прикрывая глаза. – Тем более, мне.
Хотя ему ли? Нет, не ему. Птичке козодою, клюющей корм с рук или глотающей его широким, как улыбка паяца, ртом. Птичке с мягкими перьями, которую можно почесывать и гладить. Птичке, которая не посмеивается над всем, что ты так любишь и ценишь, и не смотрит на тебя не то с пьяной нежностью, не то с пьяной же насмешкой.
- Плохи мои дела, - рот сам собой скривился от горького смеха, рвущегося наружу, - плохи же мои дела, раз у такой безобразной птахи больше шансов на твою дружбу, чем у меня самого, а, Анжольрас?
В памяти снова всплыло юное и свежее лицо в мягких отсветах лампы на столе, сначала серьезное и сосредоточенное, потом незаметно для себя просиявшее теплой улыбкой - и резко посуровевшее, замкнувшееся, словно застывшее в защитной маске холодного презрительного снисхождения.
Часто ли он вообще так улыбался? Многие ли могли похвастаться тем, что видели, как теплеет строгий взгляд вождя грядущей в каком-нибудь обозримом будущем революции и как лицо озаряется от улыбки – белый и розовый мрамор под рассветным июньским солнцем?
Хотя вряд ли хоть кто-то из его друзей придавал этому такое значение.
И вряд ли кто-то знал и уж тем более придавал особое значение тому, что Анжольрас почти не улыбается, даже когда остается один, что ест немного и совсем уж скромно, спокойно, но твердо пресекая попытки квартирной хозяйки подсунуть ему лишний кусочек пирога или другого лакомства и каждый раз облегченно выдыхая после ее ухода, что вообще не позволяет себе почти никаких излишеств, кроме, пожалуй, горячей воды для мытья чаще, чем надо, что подолгу засиживается после возвращений из «Мюзена» за книгами, что-то ищет, вчитывается, отчеркивает, словно выискивает в своих книгах тот самый правильный способ устроить свободу, равенство и братство сразу и для всех и уже в полушаге от того, чтобы его найти…
И что никогда не гасит лампу, когда ложится спать.
Анжольрас проснулся от хлопка оконной рамы и порыва ветра, ворвавшегося в окно и скользнувшего по ногам. Он приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в мрак, окутавший комнату, едва ветер задул горящую на столе лампу.
В комнате было тихо, только свистел ветер да стучала время от времени распахнувшаяся створка окна. Взгляд выхватывал из сумрака очертания стула, заваленного книгами стола, старого рассохшегося шкафа, искаженные темнотой. За это он ее и не любил - по крайней мере, он говорил так себе сам, когда еще в детстве заставлял себя находить привычные дневные очертания в нагромождениях ночных теней и не давать воли скорому на страхи воображению. Воображение поддалось, поддалась и ночь - так он думал, пока не перебрался в Париж два года назад и не проснулся впервые посреди ночи, разбуженный шорохом в дальнем углу. Он предпочел сразу же зажечь свечу и больше не гасил свет на ночь - кроме тех двух ночей с год назад, когда у него оставался вынужденный срочно искать новое жилье Комбефер.
И вот теперь лампа погасла, в окно дул холодный ветер. Темнота опускалась на плечи тяжелым покрывалом, стискивала грудь, затуманивала взгляд, искажая привычные очертания всего, что днем было просто вещами.
Юноша осторожно откинул одеяло, стараясь не производить лишних звуков: даже скрип старой кровати, неизбежный от резкого движения, заставил бы его застыть на месте с бешено бьющимся сердцем. Он потянулся к столу, на котором обычно лежали спички, и замер – за стеной слышался шорох.
Тяжелые шаги по скрипучему полу ...
Запах женского пота, кухни и какого-то противного жира…
За спиной громко стукнула оконная рама, возвращая к реальности.
«Возьми себя в руки», - одернул себя Анжольрас. – «Просто найди спички и зажги лампу».
В этот момент он готов был себя ненавидеть за все более суетливые и бестолковые движения, за глаза, которые едва различали в потемках, что лежит на столе, за громко колотящееся сердце, грохот которого заглушал остальные звуки. Спичек нигде не было – то ли он уронил их, когда убирал разложенные по столу книги, то ли куда-то переложил. В окно ворвался порыв ночного ветра, взъерошил волосы, хлестнул по голым ногам, скользнул холодной рукой под ворот ночной сорочки.
- У вас, сударь, такая кожа – ну просто сахарная, так бы и съела. Счастлива, должно быть, ваша матушка, что родила такого красавчика...
Сердце заколотилось так сильно, что пришлось опуститься на кровать, чтобы хоть немного его успокоить. Ничего, до утра не так долго, несколько часов без сна он переживет. Он поджал замерзшие ноги, заставляя себя дышать спокойно. Нельзя, не сметь бояться, он всего-то куда-то уронил спички, они найдутся утром, а кто-то живет в темноте и холоде постоянно, и ему сложно представить, как можно к этому привыкнуть. Если у них все получится, никому не надо будет привыкать к холоду и мраку. Должно получиться…
Хорошо, что сейчас его никто не видит, подумал Анжольрас, прикрывая глаза, испуганно вжавшийся в стену вождь революции – на редкость нелепое зрелище. И он знал по меньшей мере одного человека, который от души над этим бы посмеялся. Ничего другого от Грантера, увидь он такую картину, юноша, во всяком случае, не ожидал…
От окна раздался протяжный глухой вой, и он, чудом сдержав крик, уставился в темноту. На подоконнике смутно виднелся силуэт вертящей плоской головой растрепанной птицы.
Тяжело хлопая крыльями, козодой перелетел к нему на постель и задрав голову, уставился на него блестящими круглыми глазами.
- Быстро ты вернулся, - Анжольрас сам не ожидал такого облегчения в собственном голосе. – Уж извини, но добавки у меня нет.
Разинув клюв, козодой залихватски взвыл, едва ли не камнем рухнул с кровати, тут же вспорхнул обратно с чем-то квадратным и явно не помещающимся даже в широкую птичью пасть и осторожно приземлился юноше на плечо. В протянутую ладонь Анжольраса упал коробок спичек.
Пишет Гость:
17.04.2014 в 18:21
и ещо кусочек
читать дальше?
Грантер сидел на краю кровати, задумчиво разглядывал заснувшего Анжольраса и вздыхал. Отчасти он был даже рад, что юноша заснул, потому что вид вздыхающей птицы наверняка поразил бы даже Анжольраса, имеющего крайне ограниченные познания в этой области.
Ему чертовски хотелось погладить спящего по мягким золотистым кудрям, может быть, даже поцеловать в лоб или в щеку, но гладить крылом было неудобно, целовать клювом – еще неудобнее и наверняка опасно, а в человека Грантер превращаться опасался: как ему выкручиваться, если Анжольрас проснется и увидит, что в запертой комнате с благополучно закрытым окном он не один? И неизвестно еще, что было хуже – необходимость придумывать объяснение, что он забыл в чужом жилье посреди ночи, или паника, которую он уже видел сегодня в напряженном взгляде сжавшегося на кровати юноши, и которая могла и повториться.
«Кошмар рода птичьего», - покаянно подумал Грантер, - «Наверняка я его напугал, темно, холодно, ставни стучат и… и вой козодоя в распахнутом окне. Кто бы не испугался?»
Конечно, сейчас лампа была зажжена: Грантер был благодарен ночному зрению козодоя и тому, что оброненные спички валялись на относительно видном месте. Анжольрас, кажется, успокоился и даже благодарно почесал голову птице, прежде чем задремать (тут Грантер снова вздохнул – едва ли он мог рассчитывать на такое отношение, будь он сейчас в своем обычном виде). Но застывшее от страха бледное лицо юноши, обычно спокойное и уверенное, никак не выходило у него из головы. Все-таки это был Анжольрас, которого вряд ли могла напугать влетевшая в окно ночная птица или что-то в этом роде.
Нет, в самом деле, не может же он бояться обычной темноты, да еще настолько сильно, что впал в панику, просто оставшись без света. Только не Анжольрас, от взгляда которого даже самый бессовестный и отчаянный разбойник с большой дороги устыдился бы и смущенно скрылся с глаз. Только не рожденный из солнечного света Анжольрас, чей вид сам по себе разгонял темноту. Только не Анжольрас, чьей сдержанности и строгости к себе позавидовал бы сам круглоголовый старик Кромвель.
- … Только не ты, ты ведь не можешь бояться такой ерунды, как темная комната, - черт побери, он произнес все это вслух? А если он случайно разбудит Анжольраса?
- Ну не идиот ли я после этого? – пробормотал Грантер, но вместо собственного голоса услышал скрипучее тарахтение. У того, что он не мог превратиться обратно в человека, были свои плюсы – он мог говорить все, что угодно, не боясь рассердить Анжольраса.
Он потерся головой о щеку спящего юноши, осторожно сдвинул клювом упавшие на лицо волосы и вспорхнул на спинку кровати ждать утра.
tbc и все такоэ
URL комментариячитать дальше?
Грантер сидел на краю кровати, задумчиво разглядывал заснувшего Анжольраса и вздыхал. Отчасти он был даже рад, что юноша заснул, потому что вид вздыхающей птицы наверняка поразил бы даже Анжольраса, имеющего крайне ограниченные познания в этой области.
Ему чертовски хотелось погладить спящего по мягким золотистым кудрям, может быть, даже поцеловать в лоб или в щеку, но гладить крылом было неудобно, целовать клювом – еще неудобнее и наверняка опасно, а в человека Грантер превращаться опасался: как ему выкручиваться, если Анжольрас проснется и увидит, что в запертой комнате с благополучно закрытым окном он не один? И неизвестно еще, что было хуже – необходимость придумывать объяснение, что он забыл в чужом жилье посреди ночи, или паника, которую он уже видел сегодня в напряженном взгляде сжавшегося на кровати юноши, и которая могла и повториться.
«Кошмар рода птичьего», - покаянно подумал Грантер, - «Наверняка я его напугал, темно, холодно, ставни стучат и… и вой козодоя в распахнутом окне. Кто бы не испугался?»
Конечно, сейчас лампа была зажжена: Грантер был благодарен ночному зрению козодоя и тому, что оброненные спички валялись на относительно видном месте. Анжольрас, кажется, успокоился и даже благодарно почесал голову птице, прежде чем задремать (тут Грантер снова вздохнул – едва ли он мог рассчитывать на такое отношение, будь он сейчас в своем обычном виде). Но застывшее от страха бледное лицо юноши, обычно спокойное и уверенное, никак не выходило у него из головы. Все-таки это был Анжольрас, которого вряд ли могла напугать влетевшая в окно ночная птица или что-то в этом роде.
Нет, в самом деле, не может же он бояться обычной темноты, да еще настолько сильно, что впал в панику, просто оставшись без света. Только не Анжольрас, от взгляда которого даже самый бессовестный и отчаянный разбойник с большой дороги устыдился бы и смущенно скрылся с глаз. Только не рожденный из солнечного света Анжольрас, чей вид сам по себе разгонял темноту. Только не Анжольрас, чьей сдержанности и строгости к себе позавидовал бы сам круглоголовый старик Кромвель.
- … Только не ты, ты ведь не можешь бояться такой ерунды, как темная комната, - черт побери, он произнес все это вслух? А если он случайно разбудит Анжольраса?
- Ну не идиот ли я после этого? – пробормотал Грантер, но вместо собственного голоса услышал скрипучее тарахтение. У того, что он не мог превратиться обратно в человека, были свои плюсы – он мог говорить все, что угодно, не боясь рассердить Анжольраса.
Он потерся головой о щеку спящего юноши, осторожно сдвинул клювом упавшие на лицо волосы и вспорхнул на спинку кровати ждать утра.
tbc и все такоэ
Пишет Гость:
21.04.2014 в 15:27
Хэээй, кто-то хотел козодоефичка?
он на самом деле пошел медленнее, чем я думал, но и оказался длиннее, поэтому это еще не конец.
традиционно - все ООС, автор пишет крэк и гладит свои маленькие грязные кинки, нихераневычитано (тм)
читать дальше?Декабрьский вечер был мрачным и хмурым, и даже в теплом «Мюзене» было меньше народу, чем собиралось обычно. Впрочем, Грантер, похоже, сидел там едва ли не с утра и даже успел наболтаться в свое удовольствие и ограничивался тем, что время от времени вклинивался с шуточками в рассказ Баореля о том, как накануне он с какими-то фабричными рабочими сбегал от полиции, принявшей их за воришек.
Анжольрас рассеянно слушал рассуждения Комбефера, стараясь не тереть при друге ноющие с утра виски. Не то, чтобы Комбефер бы обиделся на такой явный намек на усталость и нежелание слушать, но с него сталось бы расспросами вытянуть из Анжольраса, что последнюю неделю тот почти не спит и с рассвета до полуночи занят то учебой, то какими-то делами их маленького кружка, то переводами, которые он брал, не желая пускать на нужды революции родительские деньги. После этого его наверняка мягко, но настойчиво выпроводили бы отсыпаться. Он не мог себе этого позволить, не сейчас. Сначала надо хотя бы договориться со всеми, с кем он собирался, и закончить семестр…
- … Анжольрас? Ты меня слышишь? - голос Комбефера вытащил его из мутной теплой дремоты.
- Извини, я задумался, - он все-таки потер висок, тупая боль в котором усилилась.
- Я иду домой, - спокойно повторил Комбефер. - Завтра с утра мне ехать к матери, надо собраться и выспаться.
- Надолго?
- На неделю, до начала экзаменов, - Комбефер поднялся и похлопал его по плечу. - Тебе тоже стоит пойти домой поспать. Ну, доброй ночи.
- Доброй ночи, - отозвался Анжольрас.
Остальные тоже расходились, кто – домой, кто – развлекаться дальше, и в конце концов, кроме него в комнате остался только Грантер, стоявший в оконном проеме с почти допитой бутылкой. Он отсалютовал ей последним уходящим студентам, поставил бутылку на подоконник и с нерешительным видом подошел к Анжольрасу.
- Анжольрас, - нерешительно начал он голосом, в котором чувствовалось, что стоявшая на окне бутылка была далеко не первой за сегодня. – Я должен кое в чем тебе признаться…
Анжольрас удивленно поднял голову.
- В чем же?
- Анжольрас, я… - он встряхнул головой, - нет, это звучит слишком паршиво, но я должен это сказать.
- Грантер, - нет, это не может быть правдой, хотя когда так слипаются глаза и ноют виски, все возможно, - ты что, куда-то дел деньги, которые мы собирали на патроны?!
- Нет, - удивленно мотнул головой Грантер, - они у Курфейрака. Я… нет, я не могу сказать… - он стукнул кулаком по столу.
Анжольрас удивленно оглядел его, пытаясь понять, в чем настолько ужасном пытается сознаться Грантер.
- Так в чем дело? – переспросил он.
- Ты не захочешь меня видеть, если узнаешь.
- Ты бонапартист? Тебя подослала полиция, и все это время ты доносил на нас? Ты разболтал кому-то о том, что мы делаем, и сегодня меня арестуют? – что Грантер еще может скрывать такого, в чем не решится ему признаться?
- Я козодой.
- Хорошо хоть не полицей… Прости, кто ты?
- Козодой, который прилетал к тебе под окно все это время, Анжольрас. Которого ты кормишь остатками еды. Это был я.
Анжольрас тяжело вздохнул, опустив голову.
- Грантер, не то, чтобы я держал это в секрете, но пошутил ты сейчас на редкость глупо.
- Я не шучу. Ты можешь мне не верить, но сейчас я совершенно серьезен. Смотри сюда.
Анжольрас медленно повернул голову. Там, где только что стоял Грантер, подпрыгивала на полу серая птица, которая, увидев, что в ее сторону смотрит, мгновенно приосанилась и с победным воем, сопровождаемым звоном чего-то разбитого внизу, вспорхнула на стол.
Анжольрас закрыл и снова открыл глаза. Козодой никуда не делся, более того, смотрел на него еще пристальнее. Стены как-то странно покачнулись, когда он встал с места и огляделся, пытаясь понять, куда пропал Грантер.
Грантера в комнате не было.
Птица выжидающе смотрела на него. Пол под ногами нехорошо покачивался. За окном начиналась метель.
- Я схожу с ума, - упавшим голосом констатировал Анжольрас.
Он развернулся и, на ходу надевая схваченный со стула редингот и забыв шляпу, быстро вышел на лестницу, не оглядываясь на голос Грантера за спиной, зовущий его.
До самого дома он так и не оглянулся.
Анжольрас уже почти час мерил шагами комнату, пытаясь собраться с мыслями.
Он сходит с ума, это совершенно точно. Как может взрослый мужчина превратиться в некрупную птицу? Как он в принципе может превращаться в птицу? Даже не отрицающий вероятности каких угодно чудес Комбефер не нашел бы этому иного объяснения, чем бред.
Или и птица тоже была бредом? Нет, это вряд ли, Анжольрас точно помнил, как из окон напротив как-то кричали «Да кто трубит там в такой час?» и точно помнил тяжесть сидящего на плече козодоя – тот повадился в последние недели усаживаться ему на плечо и сидеть, пока он читал, и с интересом следить за перелистыванием страниц. Он сидел так, пока Анжольрас не дергал затекшим от тяжести плечом – тогда козодой перелетал на спинку кровати и внимательно рассматривал его лицо, издавая монотонное скрипучее урчание…
А вдруг это все-таки были галлюцинации? Он слышал, что многие сумасшедшие ощущают свои видения, как реальность, и легко находят тому подтверждение, даже когда их пытаются разубедить.
Анжольрас опустился на край кровати и выдохнул, не решаясь раскрыть окно и увидеть под ним примерзшие расклеванные воробьями и галками остатки еды, которую он якобы скармливал козодою. В висках у него стучало, комната расплывчато покачивалась перед глазами, к тому же во всем доме было душно – его бросило в жар, еще когда он поднимался по лестнице.
Может, это какая-то навязчивая идея, хотя как может быть связана птица козодой с тем, чем заняты все его мысли?
Впрочем, он в любом случае он должен был как-то бороться со своим безумием. У него не так много времени, всего полгода или год, и меры следует принимать решительные, иначе он поставит все их дело под угрозу, станет опасен для собственных товарищей. Надо заставить свой разум привыкнуть отличать реальность от видений, созданных памятью или воображением, пока он окончательно не утратил способность видеть разницу.
И для начала , пожалуй, следовало погасить на ночь свет и не потакать больше собственным страхам. И не закрывать ставни – в комнате слишком душно.
окончание, собственно, следует.
URL комментарияон на самом деле пошел медленнее, чем я думал, но и оказался длиннее, поэтому это еще не конец.
традиционно - все ООС, автор пишет крэк и гладит свои маленькие грязные кинки, нихераневычитано (тм)
читать дальше?Декабрьский вечер был мрачным и хмурым, и даже в теплом «Мюзене» было меньше народу, чем собиралось обычно. Впрочем, Грантер, похоже, сидел там едва ли не с утра и даже успел наболтаться в свое удовольствие и ограничивался тем, что время от времени вклинивался с шуточками в рассказ Баореля о том, как накануне он с какими-то фабричными рабочими сбегал от полиции, принявшей их за воришек.
Анжольрас рассеянно слушал рассуждения Комбефера, стараясь не тереть при друге ноющие с утра виски. Не то, чтобы Комбефер бы обиделся на такой явный намек на усталость и нежелание слушать, но с него сталось бы расспросами вытянуть из Анжольраса, что последнюю неделю тот почти не спит и с рассвета до полуночи занят то учебой, то какими-то делами их маленького кружка, то переводами, которые он брал, не желая пускать на нужды революции родительские деньги. После этого его наверняка мягко, но настойчиво выпроводили бы отсыпаться. Он не мог себе этого позволить, не сейчас. Сначала надо хотя бы договориться со всеми, с кем он собирался, и закончить семестр…
- … Анжольрас? Ты меня слышишь? - голос Комбефера вытащил его из мутной теплой дремоты.
- Извини, я задумался, - он все-таки потер висок, тупая боль в котором усилилась.
- Я иду домой, - спокойно повторил Комбефер. - Завтра с утра мне ехать к матери, надо собраться и выспаться.
- Надолго?
- На неделю, до начала экзаменов, - Комбефер поднялся и похлопал его по плечу. - Тебе тоже стоит пойти домой поспать. Ну, доброй ночи.
- Доброй ночи, - отозвался Анжольрас.
Остальные тоже расходились, кто – домой, кто – развлекаться дальше, и в конце концов, кроме него в комнате остался только Грантер, стоявший в оконном проеме с почти допитой бутылкой. Он отсалютовал ей последним уходящим студентам, поставил бутылку на подоконник и с нерешительным видом подошел к Анжольрасу.
- Анжольрас, - нерешительно начал он голосом, в котором чувствовалось, что стоявшая на окне бутылка была далеко не первой за сегодня. – Я должен кое в чем тебе признаться…
Анжольрас удивленно поднял голову.
- В чем же?
- Анжольрас, я… - он встряхнул головой, - нет, это звучит слишком паршиво, но я должен это сказать.
- Грантер, - нет, это не может быть правдой, хотя когда так слипаются глаза и ноют виски, все возможно, - ты что, куда-то дел деньги, которые мы собирали на патроны?!
- Нет, - удивленно мотнул головой Грантер, - они у Курфейрака. Я… нет, я не могу сказать… - он стукнул кулаком по столу.
Анжольрас удивленно оглядел его, пытаясь понять, в чем настолько ужасном пытается сознаться Грантер.
- Так в чем дело? – переспросил он.
- Ты не захочешь меня видеть, если узнаешь.
- Ты бонапартист? Тебя подослала полиция, и все это время ты доносил на нас? Ты разболтал кому-то о том, что мы делаем, и сегодня меня арестуют? – что Грантер еще может скрывать такого, в чем не решится ему признаться?
- Я козодой.
- Хорошо хоть не полицей… Прости, кто ты?
- Козодой, который прилетал к тебе под окно все это время, Анжольрас. Которого ты кормишь остатками еды. Это был я.
Анжольрас тяжело вздохнул, опустив голову.
- Грантер, не то, чтобы я держал это в секрете, но пошутил ты сейчас на редкость глупо.
- Я не шучу. Ты можешь мне не верить, но сейчас я совершенно серьезен. Смотри сюда.
Анжольрас медленно повернул голову. Там, где только что стоял Грантер, подпрыгивала на полу серая птица, которая, увидев, что в ее сторону смотрит, мгновенно приосанилась и с победным воем, сопровождаемым звоном чего-то разбитого внизу, вспорхнула на стол.
Анжольрас закрыл и снова открыл глаза. Козодой никуда не делся, более того, смотрел на него еще пристальнее. Стены как-то странно покачнулись, когда он встал с места и огляделся, пытаясь понять, куда пропал Грантер.
Грантера в комнате не было.
Птица выжидающе смотрела на него. Пол под ногами нехорошо покачивался. За окном начиналась метель.
- Я схожу с ума, - упавшим голосом констатировал Анжольрас.
Он развернулся и, на ходу надевая схваченный со стула редингот и забыв шляпу, быстро вышел на лестницу, не оглядываясь на голос Грантера за спиной, зовущий его.
До самого дома он так и не оглянулся.
Анжольрас уже почти час мерил шагами комнату, пытаясь собраться с мыслями.
Он сходит с ума, это совершенно точно. Как может взрослый мужчина превратиться в некрупную птицу? Как он в принципе может превращаться в птицу? Даже не отрицающий вероятности каких угодно чудес Комбефер не нашел бы этому иного объяснения, чем бред.
Или и птица тоже была бредом? Нет, это вряд ли, Анжольрас точно помнил, как из окон напротив как-то кричали «Да кто трубит там в такой час?» и точно помнил тяжесть сидящего на плече козодоя – тот повадился в последние недели усаживаться ему на плечо и сидеть, пока он читал, и с интересом следить за перелистыванием страниц. Он сидел так, пока Анжольрас не дергал затекшим от тяжести плечом – тогда козодой перелетал на спинку кровати и внимательно рассматривал его лицо, издавая монотонное скрипучее урчание…
А вдруг это все-таки были галлюцинации? Он слышал, что многие сумасшедшие ощущают свои видения, как реальность, и легко находят тому подтверждение, даже когда их пытаются разубедить.
Анжольрас опустился на край кровати и выдохнул, не решаясь раскрыть окно и увидеть под ним примерзшие расклеванные воробьями и галками остатки еды, которую он якобы скармливал козодою. В висках у него стучало, комната расплывчато покачивалась перед глазами, к тому же во всем доме было душно – его бросило в жар, еще когда он поднимался по лестнице.
Может, это какая-то навязчивая идея, хотя как может быть связана птица козодой с тем, чем заняты все его мысли?
Впрочем, он в любом случае он должен был как-то бороться со своим безумием. У него не так много времени, всего полгода или год, и меры следует принимать решительные, иначе он поставит все их дело под угрозу, станет опасен для собственных товарищей. Надо заставить свой разум привыкнуть отличать реальность от видений, созданных памятью или воображением, пока он окончательно не утратил способность видеть разницу.
И для начала , пожалуй, следовало погасить на ночь свет и не потакать больше собственным страхам. И не закрывать ставни – в комнате слишком душно.
окончание, собственно, следует.
Пишет Гость:
28.04.2014 в 18:45
традиционно все еще крэк, внезапно гет и нонкон с бородатыми женщинами со странным обоснуем, герою на самом деле около 25, поэтому вроде-как-все-совершеннолетние. ООС вообще всего.
нихераневычитано (тм)
читать дальше?У него никак не получалось заснуть - в холодной комнате сквозило от неплотно закрытого окна. Когда духота сменилась мерзким, пробирающим до костей холодом? Ему все-таки стоило встать и затопить печь, дверцу можно закрыть, и света не будет.
Хотя свет бы не помешал – дрожь пробирала еще и от сгустившейся в комнате зимней темноты.
Тогда тоже было темно…
Анжольрас попытался поплотнее завернуться в одеяло, чтобы согреться и отогнать непрошеные мысли, но без толку – одеяло не помогало в выстывшей комнате, а воспоминания становились только навязчивее.
- Не поцеловать ли вас на ночь, сударь? Наверняка вам еще недостает общества вашей матушки?
- Мадам, мне уже скоро четырнадцать, и я прекрасно обхожусь без поцелуев на ночь.
Его бросило в жар, всего на мгновение, но достаточно, чтобы виски заныли еще сильнее и стало совсем тяжело дышать. Пришлось перевернуться на спину и отбросить одеяло. Нет, сейчас он встанет и закроет окно на случай, если снова потянет холодом. Только сначала надо успокоить тупую боль в висках.
Анжольрас прижал ледяные ладони ко лбу, но помогло это мало – боль словно растеклась по всей голове. По крайней мере, виски стали стучать слабее. Теперь надо встать. Надо, как бы ни хотелось нырнуть обратно под одеяло.
- Мадам, что вам нужно? – он забирается под пожелтевшую от частых стирок простыню, ни к чему этой огромной странной женщине видеть, что он сбросил мокрую от пота рубашку – в ней слишком жарко июльской ночью.
- Зашла взглянуть, как вам спится, сударь… Ох, да вы совсем мокрый, не больны ли вы? – она шепчет так, что, наверное, слышно на другом конце коридора, и ее массивная фигура надвигается из темноты.
- Я здоров, мадам, просто здесь жарко.
- Все равно, сударь, надо проверить. Не хочу, чтобы потом говорили, что у нас в «Сержанте» умер от лихорадки мальчик.
- Мадам, не трогайте меня, у меня нет никакой лихорадки. Уберите руку! Куда вы лезете?!..
Он резко поднялся на локте, заставляя себя вглядываться в темноту и восстанавливая дыхание. С ним все хорошо. Он не болен и не сходит с ума, просто ветер шумит между крышами и скрипят полы под ногами хозяйки, неспешно хромающей по коридору по какому-нибудь своему делу.
Анжольрас осторожно опустил ноги на пол, зябко вздрогнув, когда ступни коснулись дощатого пола, и провел ладонью по лицу, стирая пот – и как он мог выступить в такой холодной комнате? Зачем вообще было оставлять незакрытым окно? Козодой все равно не прилетал этим вечером, да и существовал ли он вообще? Помнится, Комбефер удивился, когда опознал птицу по его описанию, и сказал, что козодои вообще-то не летают так высоко, да и приручать их на его памяти никто не пробовал… Нет, он совершенно себя распустил, пора взять себя в руки и перестать давать волю нелепым фантазиям, воображению есть и лучшее применение.
Когда он встал на ноги, пол под ногами покачнулся, и снова стало жарко. Пришлось ухватиться за спинку кровати и перевести дух.
Темнота расплывалась перед глазами, и силуэты в ней казались еще более причудливыми.
- Мадам, что вы де… Не трогайте!
- Да вы уже совсем мужчина, сударь, хоть на вид и совсем малыш… Хотите узнать, что такое настоящая женщина? – массивное женское тело нависает над ним так, что нельзя даже вывернуться из-под него. –Хотите, ох как хотите, тут меня не обманешь.
- Мадам… у вас есть муж, вы не можете… - его мутит от запаха пота и чего-то еще, удушливого, как запах сандаловой деревяшки в платяном шкафу матери. Что ей нужно от него? Зачем она гладит и тискает его влажными рыхлыми руками?
- Мы же не скажем ему, сударь, правда?
От отвращения и гнева его мутит еще сильнее, от непонятного чувства тяжести и жара в паху страшно шевелиться, он словно парализован от страха и непонятного жара, растекающегося по всему телу.
- Мадам, уйдите, или я закричу…
- Я закричу еще громче, сударь, и мой муженек поверит мне, а не юнцу, затащившему в постель честную женщину… Представьте, что вас ласкает ваша матушка и ни о чем не беспокойтесь.
- Да как… как вы… - он давится собственными словами, когда трактирщица деловито опускается верхом ему на бедра, придерживая юбки. От жара и запаха женской плоти кружится голова, и он безуспешно пытается отползти, крепко закусив губу, чтобы сдержать рвущийся из горла глухой стон.
- Вам понравится, сударь, уж это я вам обещаю…
Анжольрас на мгновение зажмурился в надежде, что так темные силуэты мебели в комнате перестанут кружиться и покачиваться, и тяжело дыша, шагнул к окну, стараясь держаться ближе к стене.
«Надо было накинуть халат», - он поежился, когда холодный ветер скользнул под ворот тонкой рубашки, и потянулся открыть окно, чтобы захлопнуть ставни. Задвижка не поддавалась моментально замерзшим рукам, и ему с трудом удавалось ее открыть. Наконец у него получилось, и, щурясь от холодного ветра, он потянулся за хлопающими на ветру ставнями. Ветер швырял в глаза колючие снежинки, жалил ими лицо и шею, путался в волосах, шуршал чем-то в комнате за спиной...
Не успел он дотянуться до ставни, позади в комнате что-то грохнуло, и Анжольрас обернулся на шум. От резкого движения комната поплыла куда-то вбок, в ушах глухо зашумело, а потом темнота бесшумно схлопнулась над его головой.
Он уже не видел и не слышал, когда прямо рядом с его головой на пол тяжело приземлилась намокшая от снега серая птица с растрепавшимся от ветра оперением.
В глазах темно, и кажется, что комната вращается вокруг кровати. Глухие женские стоны режут уши, от запаха оседлавшей его женщины и привкуса крови, выступившей на закушенной губе, тошнит – и еще больше тошнит от сводящего бедра возбуждения собственной плоти.
- Пустите… пожалуйста… - он торопливо отворачивается от пухлой влажной руки, тянущейся к щеке.
- Ну, сударь… ох… что же вы? Из вас вырастет такой красавчик… о-о… и вы еще спасибо мне скажете… что научила, с какой стороны к женщине подходить…
Кровать скрипит под ними так, что, наверное, слышит весь трактир. Вот бы она сломалась, может, тогда можно было бы вывернуться, схватить одежду и убежать – если бы не дрожали ноги и не тянуло невыносимым сладковатым напряжением в паху. Тошнота подступает к самому горлу, он больше не может терпеть, это слишком отвратительно и страшно…
- Нет! Нет, я не хочу! Оставьте меня! Кто-нибудь!
Его сдавленный, едва слышный сквозь звон в собственных ушах писк с легкостью перекрывает громовой женский вопль:
- Помогите! Сударь, да что же вы делаете?! Кто-нибудь, помогите!
За дверями слышен топот.
Кто-то кричит гнусавым голосом:
- Ты цела?! Где ты?!
Хлопает распахнутая дверь.
- Дорогой, я просто… я зашла посмотреть, как этот юноша устроился… а он… Вот верь после этого людям, а на вид такой ангелочек!
«Я ничего не делал… она сама», - нет, если он хоть что-нибудь скажет, его стошнит.
Он с трудом понимает, что кричит хозяин, трагическим жестом указывая то на жену, то на него, что от него хотят, в чем пытаются обвинить. Он хочет умереть, провалиться сквозь землю, вообще исчезнуть – лишь бы не оставаться здесь, ему слишком страшно и стыдно, чтобы хоть как-нибудь ответить.
Как сквозь вату слышен голос – да, того сухощавого господина в сером, который ехал с ним в одном дилижансе:
- Мадам, успокойтесь. Мэтр Тенардье, умерьте свой пыл. Я не знаю, кто из вас придумал этот дурацкий фарс, но я бы не был так уверен в том, кто кого на самом деле изнасиловал. Оставьте мальчика в покое…
Он что-то говорит дальше, но его голоса уже не слышно из-за фальшивого насвистывания смутно знакомой песенки…
надеюсь, что окончание все-таки следует
URL комментариянихераневычитано (тм)
читать дальше?У него никак не получалось заснуть - в холодной комнате сквозило от неплотно закрытого окна. Когда духота сменилась мерзким, пробирающим до костей холодом? Ему все-таки стоило встать и затопить печь, дверцу можно закрыть, и света не будет.
Хотя свет бы не помешал – дрожь пробирала еще и от сгустившейся в комнате зимней темноты.
Тогда тоже было темно…
Анжольрас попытался поплотнее завернуться в одеяло, чтобы согреться и отогнать непрошеные мысли, но без толку – одеяло не помогало в выстывшей комнате, а воспоминания становились только навязчивее.
- Не поцеловать ли вас на ночь, сударь? Наверняка вам еще недостает общества вашей матушки?
- Мадам, мне уже скоро четырнадцать, и я прекрасно обхожусь без поцелуев на ночь.
Его бросило в жар, всего на мгновение, но достаточно, чтобы виски заныли еще сильнее и стало совсем тяжело дышать. Пришлось перевернуться на спину и отбросить одеяло. Нет, сейчас он встанет и закроет окно на случай, если снова потянет холодом. Только сначала надо успокоить тупую боль в висках.
Анжольрас прижал ледяные ладони ко лбу, но помогло это мало – боль словно растеклась по всей голове. По крайней мере, виски стали стучать слабее. Теперь надо встать. Надо, как бы ни хотелось нырнуть обратно под одеяло.
- Мадам, что вам нужно? – он забирается под пожелтевшую от частых стирок простыню, ни к чему этой огромной странной женщине видеть, что он сбросил мокрую от пота рубашку – в ней слишком жарко июльской ночью.
- Зашла взглянуть, как вам спится, сударь… Ох, да вы совсем мокрый, не больны ли вы? – она шепчет так, что, наверное, слышно на другом конце коридора, и ее массивная фигура надвигается из темноты.
- Я здоров, мадам, просто здесь жарко.
- Все равно, сударь, надо проверить. Не хочу, чтобы потом говорили, что у нас в «Сержанте» умер от лихорадки мальчик.
- Мадам, не трогайте меня, у меня нет никакой лихорадки. Уберите руку! Куда вы лезете?!..
Он резко поднялся на локте, заставляя себя вглядываться в темноту и восстанавливая дыхание. С ним все хорошо. Он не болен и не сходит с ума, просто ветер шумит между крышами и скрипят полы под ногами хозяйки, неспешно хромающей по коридору по какому-нибудь своему делу.
Анжольрас осторожно опустил ноги на пол, зябко вздрогнув, когда ступни коснулись дощатого пола, и провел ладонью по лицу, стирая пот – и как он мог выступить в такой холодной комнате? Зачем вообще было оставлять незакрытым окно? Козодой все равно не прилетал этим вечером, да и существовал ли он вообще? Помнится, Комбефер удивился, когда опознал птицу по его описанию, и сказал, что козодои вообще-то не летают так высоко, да и приручать их на его памяти никто не пробовал… Нет, он совершенно себя распустил, пора взять себя в руки и перестать давать волю нелепым фантазиям, воображению есть и лучшее применение.
Когда он встал на ноги, пол под ногами покачнулся, и снова стало жарко. Пришлось ухватиться за спинку кровати и перевести дух.
Темнота расплывалась перед глазами, и силуэты в ней казались еще более причудливыми.
- Мадам, что вы де… Не трогайте!
- Да вы уже совсем мужчина, сударь, хоть на вид и совсем малыш… Хотите узнать, что такое настоящая женщина? – массивное женское тело нависает над ним так, что нельзя даже вывернуться из-под него. –Хотите, ох как хотите, тут меня не обманешь.
- Мадам… у вас есть муж, вы не можете… - его мутит от запаха пота и чего-то еще, удушливого, как запах сандаловой деревяшки в платяном шкафу матери. Что ей нужно от него? Зачем она гладит и тискает его влажными рыхлыми руками?
- Мы же не скажем ему, сударь, правда?
От отвращения и гнева его мутит еще сильнее, от непонятного чувства тяжести и жара в паху страшно шевелиться, он словно парализован от страха и непонятного жара, растекающегося по всему телу.
- Мадам, уйдите, или я закричу…
- Я закричу еще громче, сударь, и мой муженек поверит мне, а не юнцу, затащившему в постель честную женщину… Представьте, что вас ласкает ваша матушка и ни о чем не беспокойтесь.
- Да как… как вы… - он давится собственными словами, когда трактирщица деловито опускается верхом ему на бедра, придерживая юбки. От жара и запаха женской плоти кружится голова, и он безуспешно пытается отползти, крепко закусив губу, чтобы сдержать рвущийся из горла глухой стон.
- Вам понравится, сударь, уж это я вам обещаю…
Анжольрас на мгновение зажмурился в надежде, что так темные силуэты мебели в комнате перестанут кружиться и покачиваться, и тяжело дыша, шагнул к окну, стараясь держаться ближе к стене.
«Надо было накинуть халат», - он поежился, когда холодный ветер скользнул под ворот тонкой рубашки, и потянулся открыть окно, чтобы захлопнуть ставни. Задвижка не поддавалась моментально замерзшим рукам, и ему с трудом удавалось ее открыть. Наконец у него получилось, и, щурясь от холодного ветра, он потянулся за хлопающими на ветру ставнями. Ветер швырял в глаза колючие снежинки, жалил ими лицо и шею, путался в волосах, шуршал чем-то в комнате за спиной...
Не успел он дотянуться до ставни, позади в комнате что-то грохнуло, и Анжольрас обернулся на шум. От резкого движения комната поплыла куда-то вбок, в ушах глухо зашумело, а потом темнота бесшумно схлопнулась над его головой.
Он уже не видел и не слышал, когда прямо рядом с его головой на пол тяжело приземлилась намокшая от снега серая птица с растрепавшимся от ветра оперением.
В глазах темно, и кажется, что комната вращается вокруг кровати. Глухие женские стоны режут уши, от запаха оседлавшей его женщины и привкуса крови, выступившей на закушенной губе, тошнит – и еще больше тошнит от сводящего бедра возбуждения собственной плоти.
- Пустите… пожалуйста… - он торопливо отворачивается от пухлой влажной руки, тянущейся к щеке.
- Ну, сударь… ох… что же вы? Из вас вырастет такой красавчик… о-о… и вы еще спасибо мне скажете… что научила, с какой стороны к женщине подходить…
Кровать скрипит под ними так, что, наверное, слышит весь трактир. Вот бы она сломалась, может, тогда можно было бы вывернуться, схватить одежду и убежать – если бы не дрожали ноги и не тянуло невыносимым сладковатым напряжением в паху. Тошнота подступает к самому горлу, он больше не может терпеть, это слишком отвратительно и страшно…
- Нет! Нет, я не хочу! Оставьте меня! Кто-нибудь!
Его сдавленный, едва слышный сквозь звон в собственных ушах писк с легкостью перекрывает громовой женский вопль:
- Помогите! Сударь, да что же вы делаете?! Кто-нибудь, помогите!
За дверями слышен топот.
Кто-то кричит гнусавым голосом:
- Ты цела?! Где ты?!
Хлопает распахнутая дверь.
- Дорогой, я просто… я зашла посмотреть, как этот юноша устроился… а он… Вот верь после этого людям, а на вид такой ангелочек!
«Я ничего не делал… она сама», - нет, если он хоть что-нибудь скажет, его стошнит.
Он с трудом понимает, что кричит хозяин, трагическим жестом указывая то на жену, то на него, что от него хотят, в чем пытаются обвинить. Он хочет умереть, провалиться сквозь землю, вообще исчезнуть – лишь бы не оставаться здесь, ему слишком страшно и стыдно, чтобы хоть как-нибудь ответить.
Как сквозь вату слышен голос – да, того сухощавого господина в сером, который ехал с ним в одном дилижансе:
- Мадам, успокойтесь. Мэтр Тенардье, умерьте свой пыл. Я не знаю, кто из вас придумал этот дурацкий фарс, но я бы не был так уверен в том, кто кого на самом деле изнасиловал. Оставьте мальчика в покое…
Он что-то говорит дальше, но его голоса уже не слышно из-за фальшивого насвистывания смутно знакомой песенки…
надеюсь, что окончание все-таки следует
Пишет Гость:
19.05.2014 в 16:00
Предупреждения все те же, флаффе, ООС, в тексте присутствует НЖП, все еще не вычитано.
Пожалуй, что преслэш.
читать дальше? В комнате горел свет, но Анжольрас не помнил, чтобы успел зажечь лампу. Не помнил и как лег обратно в постель после того, как закружилась голова и стало темно.
«Остается только пойти и сдаться в приют при Бисетра», - подумал он, уловив краем уха фальшивый фривольный мотив, и вздохнул. Как ни странно, от его вздоха мотив оборвался и сменился напряженным молчанием.
Решившись, Анжольрас открыл глаза и осторожно оглядел освещенную лампой комнату. Окно было закрыто, пол у окна покрыт грязными следам сапог, в печке горел огонь, на придвинутом к ней стуле висел знакомый поношенный и явно мокрый насквозь редингот, а перед огнем прямо на полу, напряженно повернувшись в его сторону, сидел Грантер.
- Кажется, я напугал твою квартирную хозяйку, - смущенно развел он руками, поднимаясь с места. – Она чуть не отлупила меня тростью, когда увидела тебя у меня на руках, подумала, что я грабитель.
- Г-грантер? – говорить было больно, как будто слова царапали горло. – Что ты здесь делаешь?
- Нет, все правильно, - как ни в чем не бывало продолжал Грантер, подходя к кровати, - вполне логично со стороны грабителя было бы попытаться утащить самое ценное в этой комнате – не в обиду твоим книгам, конечно – тем более, ты крайне предусмотрительно не запер дверь и настежь раскрыл окно, прежде чем потерять сознание. Я даже готов благодарить свою ленивую совесть за то, что она погнала меня извиняться перед тобой и пригнала крайне вовремя – пролежи ты под распахнутым окном до утра, и не встал бы с постели до весны, - он вдруг остановился и чуть смущенно спросил. – Как ты себя чувствуешь?
- Как будто я сошел с ума, - совершенно сбитый с толку Анжольрас приподнялся на локте. – Судя по всему, так оно и есть.
- Ну, на сумасшедшего ты не похож, - Грантер бросил взгляд на стул у печи, махнул рукой и присел прямо на край кровати, - но вид у тебя еще вчера был нездоровый, а сейчас и того хуже. Будь на моем месте, например, Жоли, тебя бы уже хорошенько отчитали за такое пренебрежение к себе, но с тобой всего лишь я… - он осторожно положил ладонь Анжольрасу на плечо, заставляя его лечь и сразу же торопливо поднялся, чтобы с нарочито глубоким поклоном распахнуть дверь хозяйке, еще молодой женщине, тяжело опирающейся на трость и сильно хромающей – что не мешало ей вполне уверенно нести в свободной руке тяжелую глиняную кружку, от которой шел пар. Она неодобрительно покачала головой при виде Грантера и бережно протянула кружку Анжольрасу.
- Осторожнее, сударь, оно горячее, - она остановилась, тяжело переступив с ноги на ногу. – И вы уж скажите своему другу, что если он опять соберется к вам посреди ночи, - она укоризненно покосилась на Грантера, - во входную дверь можно и постучать, а не лезть в окно под самую крышу, да еще и выпив перед этим. Сорвался бы – кому с полицией потом объясняться?
- В окно? В такую метель?
- Сами посмотрите, сударь, сколько у окна следов его сапог, а у дверей и нет почти ничего. Я когда на шум приковыляла, думала – грабитель, благо палка всегда при себе. Куда это годится – в окно лазить, словно мадридский кавалер к девице, когда двери есть?! Пейте скорее, сударь, пока не остыло, вам отогреться надо, совсем сляжете еще не дай боже… А я пойду пока, стирку еще заканчивать надо. Кружку утром занесете, не беспокойтесь.
Она вышла, тяжело переваливаясь, но стараясь держаться прямо и не наваливаться на трость всем телом. Анжольрас удивленно взглянул на прикрывшего за ней дверь Грантера.
- Зачем ты полез в окно? – устало спросил он. – И что это было сегодня вечером? Т вои шутки, или… что-то со мной не так?
- Все, что с тобой не так – лихорадка, которая точно не пройдет так просто, если ты не выпьешь зелье, которое принесла твоя загадочная хозяюшка – готов спорить, что все это время она пела над кружкой тайные цыганские заклятия, или как там они это называют? А, неважно… - он снова присел на кровать и приобнял Анжольраса за плечи. – Так что пей, а потом я открою свой маленький постыдный секрет еще раз.
Анжольрас вздохнул, словно надеясь, что это приведет хаос, царящий в его голове последние несколько часов, хоть к какому-то порядку. Козодои, хлопающие окна, женщина из кошмара, Грантер, неизвестно откуда взявшийся посреди ночи и теперь придерживающий его за плечи, пока он, обжигая язык и губы, пытается быстрее допить принесенное хозяйкой лекарство - не слишком ли много глупой мистики и странных совпадений для одной зимней ночи?
От питья по телу разлилось усталое тепло, а веки отяжелели, пришлось зажмуриться и глубоко выдохнуть, чтобы отогнать сонливость – хотя и ненадолго. Только сейчас он понял, как сильно вымотался за минувшие несколько дней.
- Грантер, так что там с твоим маленьким постыдным секретом? – твердо переспросил Анжольрас, пристально глянув через плечо. На лице Грантера явно читалось желание как-нибудь перенести этот разговор на потом, желательно на утро, как-нибудь через месяц, а лучше через год, но под строгим даже несмотря на явно готовую подступить к глазам сонную пелену взглядом Анжольраса только тяжело вздохнул и поднялся с места, напоследок сжав плечи горячими и даже сквозь ткань сорочки шершавыми ладонями.
- Послушай, Анжольрас, я сам не могу объяснить, как и почему это все происходит, - хрипло от волнения произнес он, невольно отводя глаза, - я даже не знаю, почему именно чертов козодой. Поэтому просто смотри и убедись, что это не злые шутки твоего воображения и уж тем более не шутки старины Грантера.
Анжольрас не отрывая взгляда, смотрел на него, с удивлением ожидая, что Грантер начнет крутиться волчком или исчезнет в неизвестно откуда возникших клубах дыма, но тот лишь начал медленно уменьшаться, словно опускался на колени, а потом – Анжольрас так и не понял, как это произошло – с пола на кровать вспорхнула пестрая птица. Козодой приземлился на одеяло, наклонил голову и выжидающе уставился на него круглыми, словно от удивления вытаращенными, глазами.
- Я бы спросил тебя, что тебе понадобилось у меня под окном в таком виде, - укоризненно вздохнул Анжольрас, протягивая руку и привычным движением поглаживая козодоя под клювом, - но ты все равно что-нибудь наплетешь.
Козодой заурчал и, слетев с кровати на пол, распушился, так же незаметно для глаза перетекая в почему-то крайне довольного Грантера.
- Наплету, - подтвердил он, выпрямляясь и взъерошивая и без того растрепанные жесткие волосы пятерней. – Я что угодно наплету, Анжольрас, но одно тебе скажу честно – я не собирался делать тебе ничего дурного. Черта с два я бы на такое пошел. А теперь, если хочешь, я могу уйти, чтобы не мешать тебе спать.
Анжольрас устало прикрыл глаза. Сложно было сердиться даже на такое нахальство после того, что он только что увидел, и после того, как это нахальство, возможно, спасло ему жизнь.
- Думаешь, я отпущу кого бы то ни было в такую метель? – вздохнул он. – Оставайся до утра. И… ты не мог бы?..
- Что?
- Не мог бы ты еще раз показать, как ты… - он на мгновение замялся и решительно продолжил, - превращаешься? Боюсь, я так и не понял, как это получается.
- Для тебя все, что угодно, сам знаешь, - с явным облегчением усмехнулся Грантер. – Только смотри внимательнее.
Fin.
URL комментария
@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, пейринг: e/R, тред: 98, тред: 99