Пишет Гость:
бывш. анон с кирпичом разгребал тут черновики и нашёл фикло, которое ещё на флэшмоб с 50 аушками переводил, но забыл запостить. такшто держите, а я пошёл обратно.
archiveofourown.org/works/1697366
e/R, блажь оосная, оскорбление чувств верующих вероятно, бгг, перевод местами вольный, вычитывать лень.Сама идея свободной воли откровенно слабая, вот в чём проблема.
Или это просто Грантер был неправильным ангелом.
У ангелов есть одно-единственное предназначение — прославлять Господа. Конечно, осуществлять это на практике можно по-разному, но весь смысл существования ангелов заключается в том, чтобы служить подтверждением Божьей силы, могущества и любви. Грантер мог бы с уверенностью сказать, что он это предназначение не выполнял, что было само по себе любопытно, потому что у ангелов не было свободной воли, а значит, он не должен был быть на это способен. Так что Грантер наверняка был неправильным ангелом.
— Это я, — сказал Грантер. Яркое пламя меча Мариуса слепило глаза. — Позволь мне пройти?
— Моя задача — охранять врата, — возразил Мариус.
— От людей, — сказал Грантер. Формально, так оно и было.
Пламя потускнело, затем погасло, и Грантер увидел лицо Мариуса. Тот явно был в замешательстве — но они были друзьями, если можно так сказать, и поэтому Мариус поднял меч и освободил Грантеру путь, а затем снова встал на стражу.
Райский сад почти не изменился за несколько тысячелетий. За его пределами люди ковыряли землю, придавали миру новый облик и процветали. Но здесь деревья, кусты, цветы оставались каждый точно на своём назначенном месте, вечно спелые плоды застыли во времени.
Грантер бродил босиком меж деревьев. Давно он здесь не был. Чувство было похоже на... ностальгию. Это человеческое слово — ангелам, чья память не подвержена власти лет, ностальгия ни к чему. Грантер и раньше думал, не становится ли он человечным. Он слишком много времени провёл среди них — прятался в их тени и смотрел на них, когда они спали, подслушивал их молитвы его Отцу и наблюдал, зачарованный, как они создают отношения, и разрывают их в клочья, и создают снова.
Но Грантер бы никогда не сумел понять в полной мере, каково это — быть человеком. Люди были наделены чертами, которых у ангелов не было, взять хоть ту же свободную волю. И потому ангелы, со всей своей способностью к безграничному милосердию, любви и гневу, могли сострадать людям и оплакивать их, но никогда не смогли бы по-настоящему их понять.
Но как же Грантеру было любопытно.
Грантер подобрал единственный плод, который когда-либо падал на землю в райском саду, тот, на котором были отчётливо видны следы двух укусов, и провёл пальцем по краю укуса, пачкая кожу соком. Все люди помнили историю Адама и Евы, но, скорые на суждения, тыкали обвиняющими перстами в Еву, хотя она всего лишь повиновалась любопытству Грантера. Любопытству, которое так и не было тогда утолено.
Потому что когда Адам и Ева вкусили плод, они обрели знание, которое Грантеру было недоступно. Ещё одно различие отдалило людей от ангелов.
Грантер взглянул на перепачканный красным палец и прижал его к губам. Ангелы не нуждались в пище; их рты были созданы для того, чтобы прославлять Господа. Сок плода растворился на языке, и Грантер судорожно вдохнул, когда его накрыла волна ранее недоступных ему ощущений. Он откусил от плода, брызнувшего сладостью, и начал жевать — странное движение челюсти, которое приносило ему всё новые ощущения каждый раз, когда он сжимал зубы. Теперь он знал, каково это — чувствовать ностальгию. Он также знал, каково чувствовать тоску, и зависть, и страх, и ненависть, и желание.
Грантер выронил плод и поднял взгляд к небу.
— Прости меня, Отец, ибо я согрешил. — И он рассмеялся с внезапным восторгом. Сарказм для него тоже был новым чувством.
Что-то поднялось внутри него: то была благодать, бьющаяся в нём и во всех его братьях в унисон; вскоре он услышал, как со свистом рассекают воздух крылья спускающегося Анжольраса. Должно быть, к нему воззвал Мариус, не зная, как быть с просьбой Грантера.
Анжольрас остался парить над землёй, чтобы не оказаться ниже Грантера. В облике ангела Анжольрас был меньше ростом, с более широким размахом крыльев — он был создан более быстрым, более выносливым; Грантер был больше, крепче, выглядел внушительней.
— Что ты здесь делаешь, Грантер? — спросил Анжольрас.
Однако Анжольрас не был Господом, всего лишь глашатаем Его воли, и потому не мог видеть всего. Не мог знать, что Грантер только что совершил.
— Просто прогуливаюсь в парке, — ответил Грантер. Это не было ложью, но лгать он теперь тоже был способен.
— Ты знаешь, что нам не позволено здесь быть. Никому не позволено.
— Правда? Отец изгнал только людей.
Анжольрас взглянул на Грантера, нахмурившись; этот хмурый взгляд когда-то повергал в прах города, внушал ужас армиям, обращал бесстрашных мужей в молящих о пощаде безумцев.
— Это явно подразумевалось.
Грантер улыбнулся.
— Закон суров, но это закон. И я следую его букве. — Анжольрас его не понял, разумеется; он был неспособен понять. — Ты гневаешься на меня?
— Нет. — Анжольрас не тратил гнев на недостойных. — Мариус был... в замешательстве. Уже тысячелетия никто не нарушал покой этого места.
— Поцелуй меня, — сказал Грантер. — Ты так давно целовал меня в последний раз. Ещё до людей.
— Ты в немилости.
— И останусь в немилости на веки вечные. — Грантер раскинул руки в стороны. — Но я лишь выполнял то, что Он желал от меня.
— Я знаю, — сказал Анжольрас машинально. Они уже говорили об этом множество раз. Не имея свободной воли, Грантер не мог предать Отца, и потому среди ангелов существовало негласное признание того, что Грантер исполнял Божью волю. Единственным другим объяснением было бы то, что Грантер — ущербный ангел, но это было бы парадоксом. Такого не могло быть. Всевышний Создатель не мог совершить ошибку.
Грантер никогда не пытался возразить, но отсутствие возражения — не ложь. И вот опять — проблема со свободной волей. У Грантера её не было до того, как он вкусил плод, а значит, всё это наверняка было частью Божьего замысла.
— Любишь ли ты меня и теперь? — спросил Грантер.
Это был коварный вопрос.
— Разумеется, — сказал Анжольрас, который не мог ответить по-другому. Способность любить всё сущее накладывала свои ограничения. Но вкус плода освободил Грантера от её оков: теперь он мог манипулировать другими, а этому он научился от людей уже давно.
— Тогда почему же ты меня не поцелуешь?
— Ты для этого пришёл в райский сад?
Анжольрас быстро — как всегда — учился избегать той правды, которая ему не нравилась.
Грантер пожал плечами, и листва на деревьях затрепетала от поднятого его крыльями ветра.
— Ты больше не спускаешься на землю. А мне заказан вход на небеса.
— И поэтому ты выбрал нейтральное место, — признал Анжольрас, наклоняясь вперёд вопреки всем своим сомнениям. Должно быть, что-то — некая невидимая сила, шёпот Создателя, безымянный инстинкт — предупреждало его об истинных намерениях Грантера, но Грантер не дал ему шанса услышать.
— Поцелуй меня, — произнёс Грантер.
— Ты искушение, — сказал Анжольрас, и такая нежность звучала в его голосе, что за ней можно было бы не услышать ужасную правду, которую несли его слова.
Анжольрас склонился к нему и коснулся губами его губ.
Грантер обвил руками его талию и приподнялся на цыпочках, встречая его на полпути. Уже давно, слишком давно он не чувствовал прикосновения тела Анжольраса к своему телу, крепкую хватку его пальцев на своих плечах, лёгкого шёпота его длинных волос у своей щеки.
Плод ещё лежал у него во рту, не проглоченный, не переваренный — существа, не нуждающиеся в пище, не нуждались и в пищеварительной системе.
Анжольрас почувствовал вкус плода на его губах, на языке, и потрясённо выдохнул, попытался отстраниться, и Грантер прижал его к себе ещё крепче, ещё отчаянней, пока Анжольрас не всхлипнул и перестал вырываться, вжался в него всем телом, слизывая вкус плода с его губ.
Грантер чувствовал, как Анжольрас изменяется — не физически, но становясь одновременно чем-то меньшим и чем-то большим, как его разум обретает даруемое плодом познание, как его дух крепче привязывается к его ангельскому телу. Он силился понять все те новые вещи, которые теперь были ему доступны; его тело поникло, крылья замерли, и Грантер подхватил его, не давая упасть на траву.
Наконец Анжольрас отстранился — тяжело дыша, с широко распахнутыми глазами, с растрёпанными волосами, такой, каким он никогда не мог быть раньше. Он дрожал в объятиях Грантера; губы его были запятнаны красным соком плода.
— Ты обманул меня, — произнёс Анжольрас и прижал ладонь к губам; остатки сока стёрлись с них от прикосновения.
Выглядел он почему-то не слишком огорчённым.
— Да, — согласился Грантер. Он наверняка был худшим созданием в мире, просто должен был быть, потому что не чувствовал ни капли раскаяния. Впрочем, он же был дьяволом. — Поцелуй меня ещё раз.
Анжольрас послушался.
Он сложил крылья за спиной, и Грантер пробежал пальцами по длинным перьям, падая вместе с Анжольрасом на землю — падая в пучину греха. Он провёл пальцем по приоткрытым губам Анжольраса, по скуле, вдоль перьев; костяшками пальцев легонько провёл по пояснице, по ягодицам, ниже, наблюдая, как Анжольрас хватает ртом воздух, впервые в жизни почувствовав возбуждение.
Они избавились от одеяний из небесного света, оставшись обнажёнными, открытыми; Анжольрас скользнул в его объятия, и Грантер прижал его к себе, покрывая чистую кожу обжигающими поцелуями.
— Я всегда любил тебя именно так, — сказал Грантер. — Но ты никогда не понимал.
— Как такое возможно? — спросил Анжольрас. Он был сбит с толку, растерян; он терял самого себя и даже не обращал на это внимания. — Мы ангелы, мы неспособны любить, как любят люди.
Грантер сжал его бедро, побуждая развести ноги; наклонился и снова поцеловал, чувствуя вкус небесного нектара и запретного плода одновременно, слыша, как Анжольрас стонет в ответ.
— Разве ты не знал? Я неправильный ангел.
— Нет, — выдохнул Анжольрас и, обнимая Грантера за шею, притянул его ближе. — Теперь я знаю. Ты не неправильный. Это чувство не может быть неправильным. Люби меня, Грантер.
Грантер отвёл с его лица прядку мягких волос и улыбнулся.
— Во веки веков. Аминь.
URL комментария
29.12.2014 в 21:11
бывш. анон с кирпичом разгребал тут черновики и нашёл фикло, которое ещё на флэшмоб с 50 аушками переводил, но забыл запостить. такшто держите, а я пошёл обратно.
archiveofourown.org/works/1697366
e/R, блажь оосная, оскорбление чувств верующих вероятно, бгг, перевод местами вольный, вычитывать лень.Сама идея свободной воли откровенно слабая, вот в чём проблема.
Или это просто Грантер был неправильным ангелом.
У ангелов есть одно-единственное предназначение — прославлять Господа. Конечно, осуществлять это на практике можно по-разному, но весь смысл существования ангелов заключается в том, чтобы служить подтверждением Божьей силы, могущества и любви. Грантер мог бы с уверенностью сказать, что он это предназначение не выполнял, что было само по себе любопытно, потому что у ангелов не было свободной воли, а значит, он не должен был быть на это способен. Так что Грантер наверняка был неправильным ангелом.
— Это я, — сказал Грантер. Яркое пламя меча Мариуса слепило глаза. — Позволь мне пройти?
— Моя задача — охранять врата, — возразил Мариус.
— От людей, — сказал Грантер. Формально, так оно и было.
Пламя потускнело, затем погасло, и Грантер увидел лицо Мариуса. Тот явно был в замешательстве — но они были друзьями, если можно так сказать, и поэтому Мариус поднял меч и освободил Грантеру путь, а затем снова встал на стражу.
Райский сад почти не изменился за несколько тысячелетий. За его пределами люди ковыряли землю, придавали миру новый облик и процветали. Но здесь деревья, кусты, цветы оставались каждый точно на своём назначенном месте, вечно спелые плоды застыли во времени.
Грантер бродил босиком меж деревьев. Давно он здесь не был. Чувство было похоже на... ностальгию. Это человеческое слово — ангелам, чья память не подвержена власти лет, ностальгия ни к чему. Грантер и раньше думал, не становится ли он человечным. Он слишком много времени провёл среди них — прятался в их тени и смотрел на них, когда они спали, подслушивал их молитвы его Отцу и наблюдал, зачарованный, как они создают отношения, и разрывают их в клочья, и создают снова.
Но Грантер бы никогда не сумел понять в полной мере, каково это — быть человеком. Люди были наделены чертами, которых у ангелов не было, взять хоть ту же свободную волю. И потому ангелы, со всей своей способностью к безграничному милосердию, любви и гневу, могли сострадать людям и оплакивать их, но никогда не смогли бы по-настоящему их понять.
Но как же Грантеру было любопытно.
Грантер подобрал единственный плод, который когда-либо падал на землю в райском саду, тот, на котором были отчётливо видны следы двух укусов, и провёл пальцем по краю укуса, пачкая кожу соком. Все люди помнили историю Адама и Евы, но, скорые на суждения, тыкали обвиняющими перстами в Еву, хотя она всего лишь повиновалась любопытству Грантера. Любопытству, которое так и не было тогда утолено.
Потому что когда Адам и Ева вкусили плод, они обрели знание, которое Грантеру было недоступно. Ещё одно различие отдалило людей от ангелов.
Грантер взглянул на перепачканный красным палец и прижал его к губам. Ангелы не нуждались в пище; их рты были созданы для того, чтобы прославлять Господа. Сок плода растворился на языке, и Грантер судорожно вдохнул, когда его накрыла волна ранее недоступных ему ощущений. Он откусил от плода, брызнувшего сладостью, и начал жевать — странное движение челюсти, которое приносило ему всё новые ощущения каждый раз, когда он сжимал зубы. Теперь он знал, каково это — чувствовать ностальгию. Он также знал, каково чувствовать тоску, и зависть, и страх, и ненависть, и желание.
Грантер выронил плод и поднял взгляд к небу.
— Прости меня, Отец, ибо я согрешил. — И он рассмеялся с внезапным восторгом. Сарказм для него тоже был новым чувством.
Что-то поднялось внутри него: то была благодать, бьющаяся в нём и во всех его братьях в унисон; вскоре он услышал, как со свистом рассекают воздух крылья спускающегося Анжольраса. Должно быть, к нему воззвал Мариус, не зная, как быть с просьбой Грантера.
Анжольрас остался парить над землёй, чтобы не оказаться ниже Грантера. В облике ангела Анжольрас был меньше ростом, с более широким размахом крыльев — он был создан более быстрым, более выносливым; Грантер был больше, крепче, выглядел внушительней.
— Что ты здесь делаешь, Грантер? — спросил Анжольрас.
Однако Анжольрас не был Господом, всего лишь глашатаем Его воли, и потому не мог видеть всего. Не мог знать, что Грантер только что совершил.
— Просто прогуливаюсь в парке, — ответил Грантер. Это не было ложью, но лгать он теперь тоже был способен.
— Ты знаешь, что нам не позволено здесь быть. Никому не позволено.
— Правда? Отец изгнал только людей.
Анжольрас взглянул на Грантера, нахмурившись; этот хмурый взгляд когда-то повергал в прах города, внушал ужас армиям, обращал бесстрашных мужей в молящих о пощаде безумцев.
— Это явно подразумевалось.
Грантер улыбнулся.
— Закон суров, но это закон. И я следую его букве. — Анжольрас его не понял, разумеется; он был неспособен понять. — Ты гневаешься на меня?
— Нет. — Анжольрас не тратил гнев на недостойных. — Мариус был... в замешательстве. Уже тысячелетия никто не нарушал покой этого места.
— Поцелуй меня, — сказал Грантер. — Ты так давно целовал меня в последний раз. Ещё до людей.
— Ты в немилости.
— И останусь в немилости на веки вечные. — Грантер раскинул руки в стороны. — Но я лишь выполнял то, что Он желал от меня.
— Я знаю, — сказал Анжольрас машинально. Они уже говорили об этом множество раз. Не имея свободной воли, Грантер не мог предать Отца, и потому среди ангелов существовало негласное признание того, что Грантер исполнял Божью волю. Единственным другим объяснением было бы то, что Грантер — ущербный ангел, но это было бы парадоксом. Такого не могло быть. Всевышний Создатель не мог совершить ошибку.
Грантер никогда не пытался возразить, но отсутствие возражения — не ложь. И вот опять — проблема со свободной волей. У Грантера её не было до того, как он вкусил плод, а значит, всё это наверняка было частью Божьего замысла.
— Любишь ли ты меня и теперь? — спросил Грантер.
Это был коварный вопрос.
— Разумеется, — сказал Анжольрас, который не мог ответить по-другому. Способность любить всё сущее накладывала свои ограничения. Но вкус плода освободил Грантера от её оков: теперь он мог манипулировать другими, а этому он научился от людей уже давно.
— Тогда почему же ты меня не поцелуешь?
— Ты для этого пришёл в райский сад?
Анжольрас быстро — как всегда — учился избегать той правды, которая ему не нравилась.
Грантер пожал плечами, и листва на деревьях затрепетала от поднятого его крыльями ветра.
— Ты больше не спускаешься на землю. А мне заказан вход на небеса.
— И поэтому ты выбрал нейтральное место, — признал Анжольрас, наклоняясь вперёд вопреки всем своим сомнениям. Должно быть, что-то — некая невидимая сила, шёпот Создателя, безымянный инстинкт — предупреждало его об истинных намерениях Грантера, но Грантер не дал ему шанса услышать.
— Поцелуй меня, — произнёс Грантер.
— Ты искушение, — сказал Анжольрас, и такая нежность звучала в его голосе, что за ней можно было бы не услышать ужасную правду, которую несли его слова.
Анжольрас склонился к нему и коснулся губами его губ.
Грантер обвил руками его талию и приподнялся на цыпочках, встречая его на полпути. Уже давно, слишком давно он не чувствовал прикосновения тела Анжольраса к своему телу, крепкую хватку его пальцев на своих плечах, лёгкого шёпота его длинных волос у своей щеки.
Плод ещё лежал у него во рту, не проглоченный, не переваренный — существа, не нуждающиеся в пище, не нуждались и в пищеварительной системе.
Анжольрас почувствовал вкус плода на его губах, на языке, и потрясённо выдохнул, попытался отстраниться, и Грантер прижал его к себе ещё крепче, ещё отчаянней, пока Анжольрас не всхлипнул и перестал вырываться, вжался в него всем телом, слизывая вкус плода с его губ.
Грантер чувствовал, как Анжольрас изменяется — не физически, но становясь одновременно чем-то меньшим и чем-то большим, как его разум обретает даруемое плодом познание, как его дух крепче привязывается к его ангельскому телу. Он силился понять все те новые вещи, которые теперь были ему доступны; его тело поникло, крылья замерли, и Грантер подхватил его, не давая упасть на траву.
Наконец Анжольрас отстранился — тяжело дыша, с широко распахнутыми глазами, с растрёпанными волосами, такой, каким он никогда не мог быть раньше. Он дрожал в объятиях Грантера; губы его были запятнаны красным соком плода.
— Ты обманул меня, — произнёс Анжольрас и прижал ладонь к губам; остатки сока стёрлись с них от прикосновения.
Выглядел он почему-то не слишком огорчённым.
— Да, — согласился Грантер. Он наверняка был худшим созданием в мире, просто должен был быть, потому что не чувствовал ни капли раскаяния. Впрочем, он же был дьяволом. — Поцелуй меня ещё раз.
Анжольрас послушался.
Он сложил крылья за спиной, и Грантер пробежал пальцами по длинным перьям, падая вместе с Анжольрасом на землю — падая в пучину греха. Он провёл пальцем по приоткрытым губам Анжольраса, по скуле, вдоль перьев; костяшками пальцев легонько провёл по пояснице, по ягодицам, ниже, наблюдая, как Анжольрас хватает ртом воздух, впервые в жизни почувствовав возбуждение.
Они избавились от одеяний из небесного света, оставшись обнажёнными, открытыми; Анжольрас скользнул в его объятия, и Грантер прижал его к себе, покрывая чистую кожу обжигающими поцелуями.
— Я всегда любил тебя именно так, — сказал Грантер. — Но ты никогда не понимал.
— Как такое возможно? — спросил Анжольрас. Он был сбит с толку, растерян; он терял самого себя и даже не обращал на это внимания. — Мы ангелы, мы неспособны любить, как любят люди.
Грантер сжал его бедро, побуждая развести ноги; наклонился и снова поцеловал, чувствуя вкус небесного нектара и запретного плода одновременно, слыша, как Анжольрас стонет в ответ.
— Разве ты не знал? Я неправильный ангел.
— Нет, — выдохнул Анжольрас и, обнимая Грантера за шею, притянул его ближе. — Теперь я знаю. Ты не неправильный. Это чувство не может быть неправильным. Люби меня, Грантер.
Грантер отвёл с его лица прядку мягких волос и улыбнулся.
— Во веки веков. Аминь.
URL комментария
@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, персонаж: Мариус, тред: 115