Пишет Гость:
И не БиБ, и не флафф. Грантер в клинической депрессии, терпеливый и заботливый Анжольрас.
Кое-что может показаться внезапным. Я случайно, оно само приползло.
Maladie Грантер носит вязаные перчатки без пальцев.
Говорит, привык, когда рисовал на улицах: закрывают руки и не дают замерзнуть, и при этом не мешают чувствовать кисть или карандаш… А потом как-то так и осталось.
Закрытые руки дарят смутное чувство защищенности, отгороженности. Обособленности.
Иногда Анжольрасу кажется, что Грантер готов впридачу натянуть капюшон и загородиться темными очками.
Но очков он дома не надевает. Только перчатки. Темные, вязанные из плотной, но не кусачей шерсти. Начинающиеся ниже запястья и заканчивающиеся у второй фаланги.
На подушечках следы графита – значит, пытался рисовать. Следов немного – значит, быстро перехотелось.
- Привет. – Анжольрас, не разуваясь, прямо от двери шагает к нему.
Грантер тянется к его руке, и только прикоснувшись, Анжольрас ощущает, как тот напряжен. Что-то не так…
- Ты снова? – негромко, но без явного упрека в голосе (он надеется, по крайней мере) спрашивает Анжольрас.
Грантер молча кивает. Без особого выражения вины на лице. Ну да, мол, сам знаю, себе сделал хуже. Не удержался.
- Что на этот раз?
- «Кингсмен».
- Первый?
- Второй.
Анжольрас досадливо вздыхает и усаживается на подлокотник дивана, мягко сжимая ладонь Грантера, и тот доверчиво переплетает пальцы. Кому рассказать – посмеялись бы и сочли пустяками... Не алкоголизм же, не наркомания, ерунда на постном масле.
Да, можно в очередной раз напомнить, что смотреть стремное кино, чтобы отвлечься от мрачных мыслей – все равно что маскировать дырку от сигареты на простыне дыркой от утюга. Да, в ответ можно услышать, что лучше уж переживать из-за выдуманных кем-то другим ужасов, чем из-за тех, что зарождаются в твоей собственной голове… Но что толку, если потом Грантер все равно вот так вот сидит и…
- Ты же опять спать не сможешь.
- Рядом с тобой смогу.
- А завтра? Мне на смену надо будет…
- Там лучшее появление кинозлодейки за последние несколько лет.
- Ты и про «Суинни Тодда» так говорил. И потом неделю не мог на мясо в любом виде смотреть.
- А в «Суинни Тодде» музыка хорошая. Классика мюзикла, между прочим.
- И что, помогает тебе эта классика?
- Отвлекает.
Ладно, думает Анжольрас. Хотя бы не какое-нибудь «Потомство Чаки». И не может удержаться напоследок:
- Почему не посмотреть что-нибудь спокойное? Не знаю, «Головоломку»?
- Потому что на ней мы оба прослезились.
Грантер принимает целую кучу разных таблеток. Зеленые круглые после треугольных желтых, но не вместе с белыми круглыми. Белые круглые перед едой, но не вместе с длинными голубыми. Розовые длинные обязательно после еды, но не перед зелеными круглыми…
Сам он всю эту схему даже не пытается запомнить. Она записана в ежедневнике у Анжольраса, на первой странице. Иногда в ней что-то вычеркивается или вписывается заново, в зависимости от новых приемов у врача. На полке у письменного стола – маленькая шкатулка-таблетница, с ведущей народ Свободой на крышке.
Врача нашел, конечно, Жоли.
Таблетницу раскопал на каком-то блошином рынке Курфейрак.
Грантер бы и рад сам следить за графиком, но от вечной усталости у него иногда кое-что просто выпадает из памяти. Часы, дни. Пропадает чувство времени…
Грантер передергивается, когда Анжольрас впервые берет его ладони в свои. Именно от кинематографичности, деланности, наигранности жеста. Эдакое «я вас понимаю» для тупых. Это в какой книге советов по жизни с психическим он это вычитал?..
Анжольрас быстро догадывается, что так – не надо. И сам явно этому рад – жест действительно нелепо-киношный.
Больше популярных книжек с советами он не читает.
Читает медицинские журналы и книги по нейропсихологии, которые ему приносит Комбефер. Читает блоги тех, кто живет с такими же или подобными расстройствами.
Анжольрас учится и подрабатывает. Потом – работает и доучивается. За статьи в местной газете платят не роскошно, но пристойно.
Грантер иногда берет заказы по интернету: дизайны для визиток, логотипов и буклетов, какие-то иллюстрации, иногда – дурацкие портреты по фотографии, в стиле какого-нибудь Людовика, с любимой собачкой на коленях. Это все приносит гораздо больше денег, но крайне бессистемно.
Впрочем, чаще всего появление такого заказа действовало благотворно вне зависимости от того, сколько за него платили. Это была Цель. Это был смысл.
На какое-то время, по крайней мере.
Иногда он выходил на набережную к уличным художникам и рисовал портреты туристов. Смеялся сам и заставлял смеяться других, шутил, развлекал, поддразнивал, даже немного флиртовал.
Потом ему становилось хуже. Он как бы заглядывал в чужую – нормальную – жизнь. Видел, какая она бывает.
Потом люди уходили в эту свою жизнь дальше, а он оставался.
Он ругал себя, клялся, что бросит это дело, но через пару дней выходил снова.
«Доктор, я не могу, я и есть великий Пальяччи» - мрачно шутил он по этому поводу.
- Ты устал?.. – тихо спрашивает Грантер.
- Немного. Не обедал еще?
- Забыл.
- Заказать еду?
- Спасибо…
Он стаскивает перчатки и лезет Анжольрасу под футболку, задирая ее на спине. Анжольрас растягивается лицом вниз на диване, чувствует, как мягкие руки разминают ему плечи и думает, не было ли на факультете Грантера курса глиняной лепки.
Вопреки мнению малосведущих в вопросах депрессии, иногда Грантер даже улыбается.
А иногда – не встает с кровати, молча всхлипывая Анжольрасу в колени.
Бесполезно что-то спрашивать. Не потому, что не ответит – он бы и рад, вообще-то, только и сам толком не может понять, не может объяснить. Это настолько поганое состояние, что когда ты не в нем – ты просто физически не способен растолковать, насколько это жутко и отвратительно – когда в тебе, кажется, не осталось ни малейшей капли от способности не просто радоваться, а в принципе воспринимать хоть что-то положительное. Никакого художественного красноречия здесь не хватит, любые слова кажутся слишком простыми, плоскими, шаблонными – в сравнении с ЭТИМ.
А когда оно все-таки подкрадывается – у тебя нет сил что-либо описывать. И вообще говорить.
Ни сил, ни чувств. Ни способности чего-то хотеть. Ничего вообще.
И кажется, что это никогда не кончится – хотя за то, чтобы кончилось, ты готов отдать все на свете.
Единственное, что остается настоящим и значимым в этот момент – Анжольрас.
И то потому, что он – вне всего этого. Он настолько силен, настолько чист, что вся эта чернота его не марает.
Грантер как-то обронил, что первый такой раз он сам не помнит, как пережил.
Второй – пережил только потому, что знал: первый раз однажды закончился.
«Ты не один», - молчаливо говорит Анжольрас, позволяя ему крепко сжать свою руку.
Грантер цепляется, как утопающий.
Анжольрас не очень представляет, как надо. Мало кто вообще это представляет.
Но Анжольрас знает, как не надо – и удерживается на тропе.
Грантер в конце концов засыпает, не выпуская его руки, и Анжольрас укладывает его поудобнее.
В такие периоды он может спать целыми днями, и Анжольрас подозревает – это потому, что так надежнее всего уйти от реальности.
Он не винит Грантера.
Он берет отгулы и терпеливо сидит рядом.
Грантер почти не ест.
Анжольрас с трудом уговаривает его проглотить хоть что-то – чтобы поддержать видимость приема таблеток «после» и «перед» едой – и Грантер ест, не чувствуя ни вкуса, ни сытости.
Голод он еще кое-как чувствует, но не находит его достаточным стимулом для того, чтобы тратить силы на еду.
-Давай, помогу тебе вымыться? – спрашивает Анжольрас.
Грантер опирается ему на плечи и опускает голову, когда нет сил держаться прямо. Анжольрас раздевает его и набирает ванну. С пеной. Усаживает Грантера и сам тоже забирается в воду. И снова обнимает, пока вода не начинает остывать.
После сам вытирает и помогает одеться.
Рубашка велика на пару размеров. Очень мягкая, клетчатая, фланелевая. Рукава почти скрывают кисти.
Плед на кровати тоже мягкий и ворсистый.
- Спи, - шепотом говорит Анжольрас.
И Грантер укутывается, как в кокон, в тепло его рук.
Каждый раз, когда депрессия накрывает так – Грантер не знает, хватит ли у него сил дотерпеть до ее конца.
Анжольрас не знает, хватит ли сил у него. Но знает, что должен выдержать. Ради них обоих.
Он тоже боится потерять Грантера.
Он не помнит, кто однажды сказал ему: «Ты думаешь, это разумно, вот так? Он любит тебя, ладно. Но ты же для него – весь этот чертов мир…»
Он помнит только, что мало-помалу перестал общаться с этим кем-то.
Он не хочет, чтобы у Грантера появлялись мысли, которые показались бы этому кому-то более разумными.
«Ты не думал, что мог бы жить нормально? Без этого всего… без меня?»
«А что значит нормально? Я же не знаю…»
«Я тоже. Но ты бы – мог знать…»
«Ну а мы живем так. И я с тобой. Я же не могу сдать тебя обратно и попросить нового, правда? Ты мой, такой какой есть. Раз и навсегда. В болезни и здравии…»
Однажды Анжольрас замечает, что стеклянные глаза на самую малость оживают.
- Проголодался? – спрашивает он почти с радостью.
- Да, - негромко отзывается Грантер.
- Чего тебе хочется?
- Яблок… - смущенно признается он.
И Анжольрас счастливо улыбается.
URL комментария
13.10.2017 в 05:45
И не БиБ, и не флафф. Грантер в клинической депрессии, терпеливый и заботливый Анжольрас.
Кое-что может показаться внезапным. Я случайно, оно само приползло.
Maladie Грантер носит вязаные перчатки без пальцев.
Говорит, привык, когда рисовал на улицах: закрывают руки и не дают замерзнуть, и при этом не мешают чувствовать кисть или карандаш… А потом как-то так и осталось.
Закрытые руки дарят смутное чувство защищенности, отгороженности. Обособленности.
Иногда Анжольрасу кажется, что Грантер готов впридачу натянуть капюшон и загородиться темными очками.
Но очков он дома не надевает. Только перчатки. Темные, вязанные из плотной, но не кусачей шерсти. Начинающиеся ниже запястья и заканчивающиеся у второй фаланги.
На подушечках следы графита – значит, пытался рисовать. Следов немного – значит, быстро перехотелось.
- Привет. – Анжольрас, не разуваясь, прямо от двери шагает к нему.
Грантер тянется к его руке, и только прикоснувшись, Анжольрас ощущает, как тот напряжен. Что-то не так…
- Ты снова? – негромко, но без явного упрека в голосе (он надеется, по крайней мере) спрашивает Анжольрас.
Грантер молча кивает. Без особого выражения вины на лице. Ну да, мол, сам знаю, себе сделал хуже. Не удержался.
- Что на этот раз?
- «Кингсмен».
- Первый?
- Второй.
Анжольрас досадливо вздыхает и усаживается на подлокотник дивана, мягко сжимая ладонь Грантера, и тот доверчиво переплетает пальцы. Кому рассказать – посмеялись бы и сочли пустяками... Не алкоголизм же, не наркомания, ерунда на постном масле.
Да, можно в очередной раз напомнить, что смотреть стремное кино, чтобы отвлечься от мрачных мыслей – все равно что маскировать дырку от сигареты на простыне дыркой от утюга. Да, в ответ можно услышать, что лучше уж переживать из-за выдуманных кем-то другим ужасов, чем из-за тех, что зарождаются в твоей собственной голове… Но что толку, если потом Грантер все равно вот так вот сидит и…
- Ты же опять спать не сможешь.
- Рядом с тобой смогу.
- А завтра? Мне на смену надо будет…
- Там лучшее появление кинозлодейки за последние несколько лет.
- Ты и про «Суинни Тодда» так говорил. И потом неделю не мог на мясо в любом виде смотреть.
- А в «Суинни Тодде» музыка хорошая. Классика мюзикла, между прочим.
- И что, помогает тебе эта классика?
- Отвлекает.
Ладно, думает Анжольрас. Хотя бы не какое-нибудь «Потомство Чаки». И не может удержаться напоследок:
- Почему не посмотреть что-нибудь спокойное? Не знаю, «Головоломку»?
- Потому что на ней мы оба прослезились.
Грантер принимает целую кучу разных таблеток. Зеленые круглые после треугольных желтых, но не вместе с белыми круглыми. Белые круглые перед едой, но не вместе с длинными голубыми. Розовые длинные обязательно после еды, но не перед зелеными круглыми…
Сам он всю эту схему даже не пытается запомнить. Она записана в ежедневнике у Анжольраса, на первой странице. Иногда в ней что-то вычеркивается или вписывается заново, в зависимости от новых приемов у врача. На полке у письменного стола – маленькая шкатулка-таблетница, с ведущей народ Свободой на крышке.
Врача нашел, конечно, Жоли.
Таблетницу раскопал на каком-то блошином рынке Курфейрак.
Грантер бы и рад сам следить за графиком, но от вечной усталости у него иногда кое-что просто выпадает из памяти. Часы, дни. Пропадает чувство времени…
Грантер передергивается, когда Анжольрас впервые берет его ладони в свои. Именно от кинематографичности, деланности, наигранности жеста. Эдакое «я вас понимаю» для тупых. Это в какой книге советов по жизни с психическим он это вычитал?..
Анжольрас быстро догадывается, что так – не надо. И сам явно этому рад – жест действительно нелепо-киношный.
Больше популярных книжек с советами он не читает.
Читает медицинские журналы и книги по нейропсихологии, которые ему приносит Комбефер. Читает блоги тех, кто живет с такими же или подобными расстройствами.
Анжольрас учится и подрабатывает. Потом – работает и доучивается. За статьи в местной газете платят не роскошно, но пристойно.
Грантер иногда берет заказы по интернету: дизайны для визиток, логотипов и буклетов, какие-то иллюстрации, иногда – дурацкие портреты по фотографии, в стиле какого-нибудь Людовика, с любимой собачкой на коленях. Это все приносит гораздо больше денег, но крайне бессистемно.
Впрочем, чаще всего появление такого заказа действовало благотворно вне зависимости от того, сколько за него платили. Это была Цель. Это был смысл.
На какое-то время, по крайней мере.
Иногда он выходил на набережную к уличным художникам и рисовал портреты туристов. Смеялся сам и заставлял смеяться других, шутил, развлекал, поддразнивал, даже немного флиртовал.
Потом ему становилось хуже. Он как бы заглядывал в чужую – нормальную – жизнь. Видел, какая она бывает.
Потом люди уходили в эту свою жизнь дальше, а он оставался.
Он ругал себя, клялся, что бросит это дело, но через пару дней выходил снова.
«Доктор, я не могу, я и есть великий Пальяччи» - мрачно шутил он по этому поводу.
- Ты устал?.. – тихо спрашивает Грантер.
- Немного. Не обедал еще?
- Забыл.
- Заказать еду?
- Спасибо…
Он стаскивает перчатки и лезет Анжольрасу под футболку, задирая ее на спине. Анжольрас растягивается лицом вниз на диване, чувствует, как мягкие руки разминают ему плечи и думает, не было ли на факультете Грантера курса глиняной лепки.
Вопреки мнению малосведущих в вопросах депрессии, иногда Грантер даже улыбается.
А иногда – не встает с кровати, молча всхлипывая Анжольрасу в колени.
Бесполезно что-то спрашивать. Не потому, что не ответит – он бы и рад, вообще-то, только и сам толком не может понять, не может объяснить. Это настолько поганое состояние, что когда ты не в нем – ты просто физически не способен растолковать, насколько это жутко и отвратительно – когда в тебе, кажется, не осталось ни малейшей капли от способности не просто радоваться, а в принципе воспринимать хоть что-то положительное. Никакого художественного красноречия здесь не хватит, любые слова кажутся слишком простыми, плоскими, шаблонными – в сравнении с ЭТИМ.
А когда оно все-таки подкрадывается – у тебя нет сил что-либо описывать. И вообще говорить.
Ни сил, ни чувств. Ни способности чего-то хотеть. Ничего вообще.
И кажется, что это никогда не кончится – хотя за то, чтобы кончилось, ты готов отдать все на свете.
Единственное, что остается настоящим и значимым в этот момент – Анжольрас.
И то потому, что он – вне всего этого. Он настолько силен, настолько чист, что вся эта чернота его не марает.
Грантер как-то обронил, что первый такой раз он сам не помнит, как пережил.
Второй – пережил только потому, что знал: первый раз однажды закончился.
«Ты не один», - молчаливо говорит Анжольрас, позволяя ему крепко сжать свою руку.
Грантер цепляется, как утопающий.
Анжольрас не очень представляет, как надо. Мало кто вообще это представляет.
Но Анжольрас знает, как не надо – и удерживается на тропе.
Грантер в конце концов засыпает, не выпуская его руки, и Анжольрас укладывает его поудобнее.
В такие периоды он может спать целыми днями, и Анжольрас подозревает – это потому, что так надежнее всего уйти от реальности.
Он не винит Грантера.
Он берет отгулы и терпеливо сидит рядом.
Грантер почти не ест.
Анжольрас с трудом уговаривает его проглотить хоть что-то – чтобы поддержать видимость приема таблеток «после» и «перед» едой – и Грантер ест, не чувствуя ни вкуса, ни сытости.
Голод он еще кое-как чувствует, но не находит его достаточным стимулом для того, чтобы тратить силы на еду.
-Давай, помогу тебе вымыться? – спрашивает Анжольрас.
Грантер опирается ему на плечи и опускает голову, когда нет сил держаться прямо. Анжольрас раздевает его и набирает ванну. С пеной. Усаживает Грантера и сам тоже забирается в воду. И снова обнимает, пока вода не начинает остывать.
После сам вытирает и помогает одеться.
Рубашка велика на пару размеров. Очень мягкая, клетчатая, фланелевая. Рукава почти скрывают кисти.
Плед на кровати тоже мягкий и ворсистый.
- Спи, - шепотом говорит Анжольрас.
И Грантер укутывается, как в кокон, в тепло его рук.
Каждый раз, когда депрессия накрывает так – Грантер не знает, хватит ли у него сил дотерпеть до ее конца.
Анжольрас не знает, хватит ли сил у него. Но знает, что должен выдержать. Ради них обоих.
Он тоже боится потерять Грантера.
Он не помнит, кто однажды сказал ему: «Ты думаешь, это разумно, вот так? Он любит тебя, ладно. Но ты же для него – весь этот чертов мир…»
Он помнит только, что мало-помалу перестал общаться с этим кем-то.
Он не хочет, чтобы у Грантера появлялись мысли, которые показались бы этому кому-то более разумными.
«Ты не думал, что мог бы жить нормально? Без этого всего… без меня?»
«А что значит нормально? Я же не знаю…»
«Я тоже. Но ты бы – мог знать…»
«Ну а мы живем так. И я с тобой. Я же не могу сдать тебя обратно и попросить нового, правда? Ты мой, такой какой есть. Раз и навсегда. В болезни и здравии…»
Однажды Анжольрас замечает, что стеклянные глаза на самую малость оживают.
- Проголодался? – спрашивает он почти с радостью.
- Да, - негромко отзывается Грантер.
- Чего тебе хочется?
- Яблок… - смущенно признается он.
И Анжольрас счастливо улыбается.
URL комментария
@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 124