[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

17.08.2018 в 21:44

ребята, всем привет!
я не была в этом треде да и на дайри что-то около четырёх лет, и сегодня случайно нашла у себя какой-то драббл про призраков лезами, досаждающих мариусу и козетте и их сыну. он был типа комедия, но сегодня я взяла и закончила его, и он уже не очень смешной.
но я всё равно вам его покажу, хотя не знаю, зачем, но вдруг кому-то понравится.
было приятно вспомнить мизераблей!

меньше 1000, мариус/козетта, призраки лезами, у кое-кого странные отношения, не вычитано

На втором этаже что-то упало, покатилось, завизжало и заскрипело. Громыхнула тяжёлая дверь, начали открываться, хлопая, окна в малой гостиной – раз, два, три – Козетта на каждый счёт стряхивала пепел в коробку из-под шоколада – и четыре.
Она раздражённо перехватила зубами мундштук и сказала:
– Неудивительно, что к нам никто не хочет приезжать на приёмы.
В ответ мимо распахнутых дверей комнаты, где Козетта сидела в своём любимом кресле, пробежал её младший сын, маленький Жан Понмерси, блестящий ученик, любимец матери, гордость отца, размахивающий руками как проклятый. Ещё он кричал – испуганно и с радостью: «Ну давай, давай ещё раз!»
– Давай ещё раз, – устало повторила Козетта и посмотрела в потолок.
– Ещё раз не выйдет, – строго сказал Анжольрас и появился рядом с ней, мёртвый, деловитый и красивый. – Ему бы стоило спать в такое время.
– Не создавай лишний шум, и он будет спать.
– Я не могу, – Анжольрас посмотрел на неё упрямо, – так всегда получается. Говорят, в этом доме на втором этаже кто-то давно умер.
Козетта прикрыла глаза.
– Говорят, Антуанетта ходит здесь по ночам, прижимает к себе голову одной рукой, а другой отрывает головы тем, кто попадается ей на глаза.
Анжольрас не ответил, но, видимо, оскорбился, потому что ничто не летало и не шумело вплоть до ужина.
Козетта твёрдо усвоила, что всем в жизни – да и после тоже – правит полное отсутствие пунктуальности. Живые не знают, когда умереть, а мёртвые возвращаются в самый неподходящий момент.
Например, в первый раз друзья Мариуса появились, когда они с ним пытались зачать Жана.
Козетта помнила, как кто-то присвистнул, ударился, а потом над изголовьем зашептали: «Перестань, вдруг ребёнок будет дёрганный!»
«Матерь Божья», – простонала Козетта, взглянув поверх плеча Мариуса на чужое любопытное лицо с улыбкой от уха до уха.
Мариус, должно быть, принял это на свой счёт, потому что дальше Козетта не помнила ничего.

*

С наступлением темноты Мариус вернулся домой: весь день пробыл в издательствах, пытаясь пристроить какую-то свою новую историю. Иногда он что-нибудь да пописывал под псевдонимом – анаграммой имени одного из этих мертвецов. Козетта видела, как Мариус порою страдал и болел, а потому не препятствовала ему ни в каких начинаниях. Даже когда он решил стать самым настоящим писателем. То есть дать знать о своей боли и страданиях всему миру.
Мариус долго обнимал её у входа, а потом заглянул ей за плечо и начал:
– А где..
– Жан наверху, в комнате. Я попросила его друзей помочь ему с историей Древнего мира. Одного. Анжольраса.
Мариус тут же высказал опасение за судьбу сына:
– Может быть, не стоило? Вчера они провожали его на фехтование, – и он не снимая шляпы, стал загибать пальцы. – Во вторник – на выставку. В прошлые выходные..
Козетта подняла руки.
– Он сам согласился. Да и остальных я в доме не нашла.
Это было правдой: Курфейрак предпочитал вечером и ночью ходить по кладбищу и провожать пугливых дам, которые даже не подозревали о его природе, Жоли только и делал, что отщипывал от себя куски и пристраивал их обратно, Прувер и Комбефер просто были очень воспитанными, чтобы Козетта вообще когда-либо видела их, Баорель искал по Парижу других призраков, в том числе какого-то профессора, чтобы всласть над ним посмеяться, Фейи почему-то много спал, Боссюэ постоянно что-то задевал и дыханием мог сбивать люстры.
А Грантер так и не вернулся.
Сперва решили, что он ещё жив, но потом Анжольрас твёрдо сказал, что нет.
– Не будем расстраиваться, – говорил Курфейрак. – Наверняка наш дорогой друг не успокоится, пока не укусит сатану за зад. Вот увидите, он ещё даст о себе знать, этот вольнодумец!
– И блядун, – с ухмылкой говорил Баорель, и все, кроме Анжольраса, смеялись. Либо его и впрямь это не успокаивало, либо ему было всё равно.
Козетта ощущала странную, ненужную ей самой и непонятную связь с Анжольрасом. Она иногда понимала, что была рада не знать его при жизни. Анжольрас с большим вниманием относился к маленькому Жану, и этим все они смогли завоевать её доверие.
– Своих детей у меня не будет, – говорил Анжольрас, и Козетта улыбалась. Как будто он где-то вычитал это, что говорить, когда ты уже мёртв, и Козетта догадывалась, что ничего подобного он не чувствует, просто смысла быть жестоким уже не было.
Они с Мариусом могли видеть мертвецов из-за Жана. Козетта переносила очень тяжёлые роды, и ребёнок принёс с собой что-то оттуда, из инобытия, какую-то часть первой и последней колыбели, позволившую им стать такой странной, но порою, казалось, дружной семьёй.
Мариус как-то сказал ей, что так долго быть не может, что всё кончится, когда Жан повзрослеет и перестанет верить в привидения. Он надеялся ободрить её, впечатлительную, но прямую, верную девушку. Козетта не позволила себе сказать ему, каких ещё встреч её лишала эта правда.

*

– У тебя есть слабости? – спросил Комбефер, мягко проникнув в дверцу шкафа в гостиной. Анжольрас моргнул.
– Послушай, я не.. – он вдруг опустил взгляд, и Комбефер с удивлением и странной радостью понял, что он задумался.
– Хорошо, – сказал Анжольрас. – Кощунственные анекдоты.
Комбефер сразу рассмеялся:
– Не обидишься, если я скажу, что так и думал?
Анжольрас улыбнулся и покачал головой.
Они без слов сошли, опираясь друг о друга, хотя это было и сложнее, чем при жизни, вниз по лестнице и наружу, в блестевший мерзкий дождь.
– Значит, мы не боялись умереть. – Комбефер шёл, оглядываясь, и почти что дышал. Анжольрас молчал.
– Ты думаешь о нём, – просто сказал он. – Не нужно.
Комбефер посмотрел на него со всей теплотой и уважением, которые испытывал к нему. Он хотел сказать: ты тоже, но лишь опустил глаза. Недосказанность, существовавшая между живыми, оставалась такой и в смерти. Было ясно, что мёртвые не могут, не умеют скучать, ведь это дело живых, это чувства живых. Анжольрас очень резко говорил Комбеферу:
– Я думаю, он не может вернуться потому, что скучает по мне.
Правда всегда давалась ему легко.
– Мы умерли так, как хотели. Грантер – так, как выбрал.
Анжольрасу казалось, что если перестать думать о Грантере, тогда он вернётся, тогда он почувствует, что он по-настоящему неживой, перестанет испытывать чувства, которые мешают мертвецам обрести покой. Но Анжольрас гордился им и ничего не мог с этим сделать.
Эта гордость, вероятно, и давала Грантеру надежду, не пускавшую его по ту сторону любых границ, в мир, где нет конца, а значит, и нет надежд.
Они все решили просто ждать, пока Жан подрастёт, пока детское сердце не окрепнет и не закроется, забрав с собой в сны и в кошмары то, что повзрослевшие видеть уже не смогут. Они решили навсегда остаться в его сердце тайной и фантазией, и Мариус не спорил с тем, что это справедливо.
– Я много расскажу ему о вас, – говорил он. – Это будет не враньё. Пусть думает, что вы были с нами потому, что я всегда вас помнил.
Они не отвечали ему на такие слова, было попросту нечего ответить.

Мариус шутил с Козеттой, что если они опять займутся любовью, то кто-нибудь ещё обязательно придёт.
Жан смотрел вслед кружевным куколкам, которых везли на тележке торговцы, уже пытался сплёвывать на пол.
Но пока никто не приходил.
URL комментария

@темы: категория: джен, категория: гет, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Мариус, персонаж: Козетта, персонаж: Курфейрак, персонаж: Баорель, тред: 125

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

05.02.2018 в 12:58

Ну...я другой анон?

Писала в два ночи с тапка и теперь мне страшно на это смотреть Мюзикетта-центричный кусок, присутствует Анжольрас, мимо пробегает еще пара персонажей. Ау, оос, все включено

680 слов

Мюзикетта медленно провела гребнем по волосам. Пряди путались, напрочь отказываясь укладываться так, как было нужно для выступления. В последнее время с этим могли справиться только Жоли и Боссюэ, они же и заплетали ей косы после представления. Мюзикетта любила то, как нежно их руки перебирали ее пряди, осторожно разминали уставшие плечи и ступни. Она старалась отвечать им тем же, и тогда Жоли одаривал её сияющей улыбкой, а Боссюэ жмурился от удовольствия, как кот. Порой Мюзикетта задумывалась о том, что будет, если она придет ночью к ним в комнату. Позволят ли они лечь рядом с ними, обнимать их во сне, прогонят ли они её прочь? Что будет, если она поцелует их? Если...
- Ты... в порядке? - взволнованный голос Анжольраса вырвал её из раздумий.
- Да, - удивленно ответила Мюзикетта. Было немного душно, но она не представляла, что могло вызвать у молодого аристократа такой вопрос. - А в чем дело?
- Ты, - Анжольрас на мгновение замялся, пытаясь подобрать слова, но в итоге решил сказать прямо: - Красная.
Мюзикетта закрыла лицо руками, её кожа, как всегда, слишком легко предала её, выставив напоказ эмоции.
- Все в порядке, - медленно ответила она. - Просто смущение.
- Так ярко?
- Ты тоже краснеешь ярче Азельмы, а я еще светлее тебя.
Анжольрас задумчиво кивнул. Это звучало вполне логично, даже странно, что он не подумал об этом сам. Мюзикетта улыбнулась, таким Анжольрас нравился ей гораздо больше - задающим вопросы, пытающимся понять. Это разительно отличалось от первых его дней в цирке. Она надолго запомнит как он судорожно пытался понять чью руку лучше пожать первой - Жоли или Боссюэ, а те, кажется, искренне наслаждались ситуацией, ведя себя подчеркнуто вежливо.
Хуже всего, конечно, пришлось Жеану. Конечно, Анжольрас хотел помочь, и это было хуже всего. Бедному Пруверу он пытался помочь спуститься с лестницы, залезть на стул, донести до гримерной накладные крылья. Жеан, отнесшийся к этому с долей смирения, к концу второй недели начал закипать, однако первым не выдержал Грантер.
Кажется, та встряска пошла на пользу всему цирку. Анжольрас перестал навязывать ненужную помощь и начал задавать вопросы, Лес Амис перестали воспринимать его как странный гибрид шпиона и сиделки, а Жан Вальжан вздохнул с облегчением. Только Грантер не избегал ни малейшего повода разжечь ссору с /Аполлоном/, а после замыкался в себе и проводил вечер в компании бутылки.
Как было бы хорошо, подумала Мюзикетта, если бы они нормально поговорили. Ведь стольких проблем можно было бы избежать, если бы они просто...
- Он точно не надорвется? - вдруг спросил Анжольрас, осторожно показав в сторону Грантера. Тот, сжав зубы, упрямо тащил с манежа волшебный ящик для распиливания. Мюзикетта нахмурилась на мгновение, а затем улыбнулась.
- Скажи, что я шантажом и угрозами заставила тебя помочь ему. И, - она прикусила губу. - Не поддавайся на провокации. Утром ушла Ирма, он сейчас не в лучшем состоянии.
Анжольрас нахмурился, но кивнул и быстрым шагом направился к фокуснику. Когда Грантер удивлённо посмотрел в её сторону, Мюзикетта с готовностью скорчила жуткую рожицу - пусть видит, что это действительно её коварные происки - и тихо рассмеялась.
- Давно ждёшь? - вдруг раздался сзади голос Боссюэ, и Мюзикетта мгновенно обернулась.
- Вовсе нет.
Жоли только усмехнулся и протянул руку за гребнем.
Прикрыв глаза от удовольствия, пока близнецы колдовали над её волосами, Мюзикетта вдруг поняла, что хочет, чтобы этот момент длился вечно.
Она осторожно посмотрела на манеж: Анжольрас и Грантер что-то вполне мирно обсуждали, усевшись на тот несчастный ящик для распиливания. На её взгляд, это походило на самую настоящую хорошую примету, И она решилась.
- Мне очень нужно поговорить с вами, - начала она и тут же умолкла.
На мгновение руки, укладывавшие её непослушные пряди в красивую причёску, замерли, и в это мгновение Мюзикетта прокляла все на свете.
- После выступления, - голос Жоли звучал немного взволнованно. - Ты не против?
- Абсолютно, - Мюзикетта не смогла сдержать облегчённый вздох.
- Я буду ждать нашего разговора, - тепло сказал Боссюэ. - Мы оба будем.
После выступления она, наконец, расскажет им обо всем, о чем думает и мечтает. Мюзикетта пока не знает их ответа, но почему-то ей показалось, что после выступления её жизнь изменится к лучшему. Осталось только дождаться.
До начала выступления оставалось сорок минут.


URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: гет, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Жоли, персонаж: Легль, персонаж: Мюзикетта, тред: 124

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

13.10.2017 в 05:45

И не БиБ, и не флафф. Грантер в клинической депрессии, терпеливый и заботливый Анжольрас.
Кое-что может показаться внезапным. Я случайно, оно само приползло.

Maladie

Грантер носит вязаные перчатки без пальцев.
Говорит, привык, когда рисовал на улицах: закрывают руки и не дают замерзнуть, и при этом не мешают чувствовать кисть или карандаш… А потом как-то так и осталось.
Закрытые руки дарят смутное чувство защищенности, отгороженности. Обособленности.
Иногда Анжольрасу кажется, что Грантер готов впридачу натянуть капюшон и загородиться темными очками.
Но очков он дома не надевает. Только перчатки. Темные, вязанные из плотной, но не кусачей шерсти. Начинающиеся ниже запястья и заканчивающиеся у второй фаланги.
На подушечках следы графита – значит, пытался рисовать. Следов немного – значит, быстро перехотелось.
- Привет. – Анжольрас, не разуваясь, прямо от двери шагает к нему.
Грантер тянется к его руке, и только прикоснувшись, Анжольрас ощущает, как тот напряжен. Что-то не так…
- Ты снова? – негромко, но без явного упрека в голосе (он надеется, по крайней мере) спрашивает Анжольрас.
Грантер молча кивает. Без особого выражения вины на лице. Ну да, мол, сам знаю, себе сделал хуже. Не удержался.
- Что на этот раз?
- «Кингсмен».
- Первый?
- Второй.
Анжольрас досадливо вздыхает и усаживается на подлокотник дивана, мягко сжимая ладонь Грантера, и тот доверчиво переплетает пальцы. Кому рассказать – посмеялись бы и сочли пустяками... Не алкоголизм же, не наркомания, ерунда на постном масле.
Да, можно в очередной раз напомнить, что смотреть стремное кино, чтобы отвлечься от мрачных мыслей – все равно что маскировать дырку от сигареты на простыне дыркой от утюга. Да, в ответ можно услышать, что лучше уж переживать из-за выдуманных кем-то другим ужасов, чем из-за тех, что зарождаются в твоей собственной голове… Но что толку, если потом Грантер все равно вот так вот сидит и…
- Ты же опять спать не сможешь.
- Рядом с тобой смогу.
- А завтра? Мне на смену надо будет…
- Там лучшее появление кинозлодейки за последние несколько лет.
- Ты и про «Суинни Тодда» так говорил. И потом неделю не мог на мясо в любом виде смотреть.
- А в «Суинни Тодде» музыка хорошая. Классика мюзикла, между прочим.
- И что, помогает тебе эта классика?
- Отвлекает.
Ладно, думает Анжольрас. Хотя бы не какое-нибудь «Потомство Чаки». И не может удержаться напоследок:
- Почему не посмотреть что-нибудь спокойное? Не знаю, «Головоломку»?
- Потому что на ней мы оба прослезились.

Грантер принимает целую кучу разных таблеток. Зеленые круглые после треугольных желтых, но не вместе с белыми круглыми. Белые круглые перед едой, но не вместе с длинными голубыми. Розовые длинные обязательно после еды, но не перед зелеными круглыми…
Сам он всю эту схему даже не пытается запомнить. Она записана в ежедневнике у Анжольраса, на первой странице. Иногда в ней что-то вычеркивается или вписывается заново, в зависимости от новых приемов у врача. На полке у письменного стола – маленькая шкатулка-таблетница, с ведущей народ Свободой на крышке.
Врача нашел, конечно, Жоли.
Таблетницу раскопал на каком-то блошином рынке Курфейрак.
Грантер бы и рад сам следить за графиком, но от вечной усталости у него иногда кое-что просто выпадает из памяти. Часы, дни. Пропадает чувство времени…

Грантер передергивается, когда Анжольрас впервые берет его ладони в свои. Именно от кинематографичности, деланности, наигранности жеста. Эдакое «я вас понимаю» для тупых. Это в какой книге советов по жизни с психическим он это вычитал?..
Анжольрас быстро догадывается, что так – не надо. И сам явно этому рад – жест действительно нелепо-киношный.
Больше популярных книжек с советами он не читает.
Читает медицинские журналы и книги по нейропсихологии, которые ему приносит Комбефер. Читает блоги тех, кто живет с такими же или подобными расстройствами.

Анжольрас учится и подрабатывает. Потом – работает и доучивается. За статьи в местной газете платят не роскошно, но пристойно.
Грантер иногда берет заказы по интернету: дизайны для визиток, логотипов и буклетов, какие-то иллюстрации, иногда – дурацкие портреты по фотографии, в стиле какого-нибудь Людовика, с любимой собачкой на коленях. Это все приносит гораздо больше денег, но крайне бессистемно.
Впрочем, чаще всего появление такого заказа действовало благотворно вне зависимости от того, сколько за него платили. Это была Цель. Это был смысл.
На какое-то время, по крайней мере.
Иногда он выходил на набережную к уличным художникам и рисовал портреты туристов. Смеялся сам и заставлял смеяться других, шутил, развлекал, поддразнивал, даже немного флиртовал.
Потом ему становилось хуже. Он как бы заглядывал в чужую – нормальную – жизнь. Видел, какая она бывает.
Потом люди уходили в эту свою жизнь дальше, а он оставался.
Он ругал себя, клялся, что бросит это дело, но через пару дней выходил снова.
«Доктор, я не могу, я и есть великий Пальяччи» - мрачно шутил он по этому поводу.

- Ты устал?.. – тихо спрашивает Грантер.
- Немного. Не обедал еще?
- Забыл.
- Заказать еду?
- Спасибо…
Он стаскивает перчатки и лезет Анжольрасу под футболку, задирая ее на спине. Анжольрас растягивается лицом вниз на диване, чувствует, как мягкие руки разминают ему плечи и думает, не было ли на факультете Грантера курса глиняной лепки.
Вопреки мнению малосведущих в вопросах депрессии, иногда Грантер даже улыбается.

А иногда – не встает с кровати, молча всхлипывая Анжольрасу в колени.
Бесполезно что-то спрашивать. Не потому, что не ответит – он бы и рад, вообще-то, только и сам толком не может понять, не может объяснить. Это настолько поганое состояние, что когда ты не в нем – ты просто физически не способен растолковать, насколько это жутко и отвратительно – когда в тебе, кажется, не осталось ни малейшей капли от способности не просто радоваться, а в принципе воспринимать хоть что-то положительное. Никакого художественного красноречия здесь не хватит, любые слова кажутся слишком простыми, плоскими, шаблонными – в сравнении с ЭТИМ.
А когда оно все-таки подкрадывается – у тебя нет сил что-либо описывать. И вообще говорить.
Ни сил, ни чувств. Ни способности чего-то хотеть. Ничего вообще.
И кажется, что это никогда не кончится – хотя за то, чтобы кончилось, ты готов отдать все на свете.
Единственное, что остается настоящим и значимым в этот момент – Анжольрас.
И то потому, что он – вне всего этого. Он настолько силен, настолько чист, что вся эта чернота его не марает.
Грантер как-то обронил, что первый такой раз он сам не помнит, как пережил.
Второй – пережил только потому, что знал: первый раз однажды закончился.
«Ты не один», - молчаливо говорит Анжольрас, позволяя ему крепко сжать свою руку.
Грантер цепляется, как утопающий.
Анжольрас не очень представляет, как надо. Мало кто вообще это представляет.
Но Анжольрас знает, как не надо – и удерживается на тропе.
Грантер в конце концов засыпает, не выпуская его руки, и Анжольрас укладывает его поудобнее.
В такие периоды он может спать целыми днями, и Анжольрас подозревает – это потому, что так надежнее всего уйти от реальности.
Он не винит Грантера.
Он берет отгулы и терпеливо сидит рядом.
Грантер почти не ест.
Анжольрас с трудом уговаривает его проглотить хоть что-то – чтобы поддержать видимость приема таблеток «после» и «перед» едой – и Грантер ест, не чувствуя ни вкуса, ни сытости.
Голод он еще кое-как чувствует, но не находит его достаточным стимулом для того, чтобы тратить силы на еду.
-Давай, помогу тебе вымыться? – спрашивает Анжольрас.
Грантер опирается ему на плечи и опускает голову, когда нет сил держаться прямо. Анжольрас раздевает его и набирает ванну. С пеной. Усаживает Грантера и сам тоже забирается в воду. И снова обнимает, пока вода не начинает остывать.
После сам вытирает и помогает одеться.
Рубашка велика на пару размеров. Очень мягкая, клетчатая, фланелевая. Рукава почти скрывают кисти.
Плед на кровати тоже мягкий и ворсистый.
- Спи, - шепотом говорит Анжольрас.
И Грантер укутывается, как в кокон, в тепло его рук.
Каждый раз, когда депрессия накрывает так – Грантер не знает, хватит ли у него сил дотерпеть до ее конца.
Анжольрас не знает, хватит ли сил у него. Но знает, что должен выдержать. Ради них обоих.
Он тоже боится потерять Грантера.
Он не помнит, кто однажды сказал ему: «Ты думаешь, это разумно, вот так? Он любит тебя, ладно. Но ты же для него – весь этот чертов мир…»
Он помнит только, что мало-помалу перестал общаться с этим кем-то.
Он не хочет, чтобы у Грантера появлялись мысли, которые показались бы этому кому-то более разумными.
«Ты не думал, что мог бы жить нормально? Без этого всего… без меня?»
«А что значит нормально? Я же не знаю…»
«Я тоже. Но ты бы – мог знать…»
«Ну а мы живем так. И я с тобой. Я же не могу сдать тебя обратно и попросить нового, правда? Ты мой, такой какой есть. Раз и навсегда. В болезни и здравии…»
Однажды Анжольрас замечает, что стеклянные глаза на самую малость оживают.
- Проголодался? – спрашивает он почти с радостью.
- Да, - негромко отзывается Грантер.
- Чего тебе хочется?
- Яблок… - смущенно признается он.
И Анжольрас счастливо улыбается.
URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 124

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

13.09.2017 в 20:54

Созрел наконец фанфик! И перезрел

Рукопись, найденная в тайнике письменного стола.

Глава первая

Глава первая.
СПРАВЛЯЮЩИЕСЯ О САМОЧУВСТВИИ РАНЕНОГО МОГУТ БЫТЬ ЗАМЕЧЕНЫ В СОМНИТЕЛЬНЫХ ЗНАКОМСТВАХ

Мариус долгое время находился между жизнью и смертью. Несколько недель у него продолжалась лихорадка с бредом и довольно серьезные мозговые явления, вызванные скорее сотрясением от ран в голову, чем самими ранами.
Каждый день, а то и по два раза в день почтенный седой господин, очень прилично одетый, по описанию привратника, приходил справляться о самочувствии раненого и оставлял толстый пакет корпии для перевязок.
Избавившись от своей немудреной ноши, этот седой господин уходил вниз по улице Сестер Страстей Господних и сворачивал на первом же перекрестке. Он ни с кем не заговаривал и не привлекал внимания ровно настолько, чтобы попытки избежать внимания не притягивали внимание сами по себе.
Один лишь раз его окликнули.
Один немолодой рабочий с топорщившимися наподобие щетки усами остановился, прищурился, будто бы усомнившись в том, что видит, но довольно быстро решил, что ошибки, должно быть, никакой нет. Быстрыми шагами он приблизился к седому господину.
- Как! Вы живы, сударь! – таковы были его первые слова.
Седой господин остановился, будто гвоздями прибитый к мостовой, но в лице не изменился.
- Да вы меня не узнаете? – продолжил рабочий. – А ведь между тем, вы спасли мне жизнь.
- Спас жизнь, сударь? – наконец заговорил седой господин.
- Вы же отдали мне мундир национального гвардейца, в котором пришли, - рабочий понизил голос, - на улицу Шанврери. Припоминаете теперь?
- Да, теперь припоминаю. – Упоминание улицы Шанврери не смутило седого господина, и его собеседник счел это разрешением продолжить.
- Но как же вам самому удалось выжить? – спросил он.
- Не знаю, сударь. Должно быть, меня приняли за убитого и оставили на мостовой.
Рабочего такое скромное объяснение вполне устроило.
- А известно ли вам, что кроме нас, вырядившихся гвардейцами, на баррикаде уцелело еще двое товарищей?
- Двое? – переспросил господин.
- Точно так, сударь, двое. Командир баррикады – его узнали по красивым волосам – и какой-то еще. Одна из женщин, прислуживающих в трактире, на рассвете видела, как солдаты их обоих уволокли в кутузку.
- Вы уверены?
- Совершенно. Говорю вам, командира узнали. Второго не рассмотрели, но какая разница?
Седой господин замолчал, задумавшись. Его немногословность, с одной стороны, и его вопросы, с другой, невольно пробуждало в его собеседнике уважение.
- Так значит, вы говорите, их увели солдаты? – наконец спросил седой господин.
- Верно.
- В тюрьму Форс?
- Нет, в другую. В ту, что позади предместий с юга.
- И их теперь казнят?
- Вероятнее всего, если это допустить.
- Так вы намерены это не допустить?
- Намерен. Кое-какие товарищи с Тампь и Сент-Антуан, те, что остались в живых, сумеют помочь.
- В таком случае, я тоже сумею помочь.
- Ничего другого я от вас и не ждал услышать!
- Как ваше имя?
- Фаруш. А ваше? Вам необязательно называть настоящее.
- Матье. Жан Матье.
Они пожали руки и разошлись, уговорившись о встрече вечером.

Почему, зачем, для чего Жану Вальжану вздумалось принять участие в этом рискованном предприятии? Пожалуй, он сам бы не смог сказать наверное. Не смог бы он быть уверен и в том – к своему стыду – что так живо откликнулся бы на искренний и горячий призыв случайного знакомого, если бы речь шла о жизни и свободе любого другого повстанца. Но Анжольрас – другое дело. Анжольрас – насколько Жан Вальжан мог судить – был другом Мариуса. Не сказал ли он Мариусу «Мы оба здесь командиры»? Не могло ли быть так, что это Анжольраса, а не Мариуса пришлось бы нести по мраку клоаки, сложись известная нам история немного по-другому? В самом деле! Иметь возможность протянуть руку тонущему человеку – и пренебречь этой возможностью! Мариус еще балансировал на тончайшем острие, по обе стороны которого разверзлась пропасть, именуемая «смерть» - а Жан Вальжан уже думал о том, что, возможно, облегчит терзания его души и совести тем, что приложит руку к избавлению по крайней мере одного из его друзей от гибели.
Странным образом сплетаются пути человеческих судеб. Ведала ли Козетта, что ее любовь к Мариусу послужит спасению не только самого Мариуса, но и двух других людей, ей самой незнакомых?

URL комментария

Пишет Гость:

14.09.2017 в 23:07

Второй кусочек. Сам по себе маленький, но дабы не путаться, пусть идет поглавно.

Рукопись, найденная в тайнике письменного стола.

Глава вторая

Глава вторая.
СТРАНИЦА, ВЫПАВШАЯ ИЗ ПРЕДЫДУЩЕЙ КНИГИ

Читатель, должно быть, еще помнит, что мы оставили командира разбитой баррикады в последний момент существования его погибающего оплота, и что единственной душой, готовой сопроводить его, оказался тот, от кого подобная услуга представлялась менее всего вероятной. Итак, мы помним, что Грантер проснулся – и ничего иного для себя в этот миг не желал. Мы помним, как он восхвалял Республику, как прошел по зале и встал рядом с Анжольрасом, прямо против ружейных стволов.
- Прикончите нас обоих разом, - сказал он и, обернувшись к Анжольрасу, тихо спросил: - Ты позволишь?
Анжольрас с улыбкой пожал ему руку.
- Стреляйте, - сказал Грантер.
- Стреляйте! - повторил Анжольрас.
Улыбка еще не сбежала с его губ, как грянул залп.
То гремели ружья солдат, добивающие последних повстанцев, на улице и в чердаках. Бой шел и под самой крышей. Тела выбрасывали из окон прямо на мостовую, в некоторых еще теплилась жизнь. Такая же борьба велась в подвалах. Баррикада была взята.
- Чего вы ждете? – спросил Анжольрас в наступившей тишине.
- Вы командовали мятежниками на баррикаде? – обратился к нему сержант.
- Да.
- Вас приказано захватить живым. Вы сдадитесь добровольно?
- Нет.
Солдаты навалились на них гурьбой. Несколько минут спустя их обоих, связанных, вывели из кабачка и увели прочь.
Анжольрас шел сам. Грантера, которого несколько раз ударили прикладом по голове, тащили почти волоком по мостовой.
Анжольрас придерживал его за плечо.


URL комментария

Пишет Гость:

20.09.2017 в 01:53

Выстрадал! Х)
Нет, еще не конец.

Рукопись, найденная в тайнике письменного стола.

Глава третья

Глава третья.
В КОТОРОЙ АНЖОЛЬРАС ВЫБИРАЕТ МЕЖДУ ДВУМЯ ПУТЯМИ И СТУПАЕТ НА ТРЕТИЙ

Мы уже в подробностях описывали нашим читателям устройство жизни каторжника и преступника, заключенного в тюрьму, поэтому не станем особо останавливаться и скажем лишь, что застенок, куда поместили Анжольраса и Грантера, представлял собой прямоугольную камеру, насчитывающую три мужских шага в ширину и пять – в длину. В высоту она ненамного превышала средний человеческий рост. Единственным источником света была узкая и короткая бойница под самым потолком. Если узник этого печального обиталища вздумал бы выглянуть наружу, его лицо прижалось бы к частой проржавевшей решетке, а подбородок лег бы на осыпающийся срез каменистой почвы, заменяющий подоконник. Увидеть же таким образом получилось бы лишь глухую стену на противоположном краю двора да совсем небольшой клочок неба.
Несколько подгнивших охапок соломы были свалены в углу, на земляном полу. В другом углу, под самой стеной, источала зловоние узкая расщелина.
Гнилостный запах, запертый в четырех стенах и не имеющий ни единого выхода, кроме жалкого окошечка под потолком, был столь сильно концентрирован, что у любого вошедшего в первый же миг до бессознательности закружилась бы голова.
Анжольрасу повезло: сознание покинуло его за несколько минут до того, как их с Грантером втолкнули в застенок.

Открыв глаза, он поразился. Первым его ощущением была полная слепота. Затем ему показалось, что он оглох: грохот сражения, человеческие крики, взрывы пушечных снарядов, треск досок и ружейные выстрелы окружали его больше суток, прерываясь лишь на короткие часы покоя. Сейчас же до его слуха не доносилось ничего. Должно быть, глубокая ночь вычернила единственный источник света и закупорила все звуки. Он вытянул руку над собой – и ощупал скользкую, холодную стену. Он понял, что не мертв.
Через несколько секунд слепота прошла. Анжольрас начал различать кое-какие очертания; ему стала ясна замкнутость пространства. Ощупав под собой земляной пол в клочках соломы, он приподнялся. Опираясь ладонью на стену, он сделал несколько шагов; под рукой у него размазались по влажному камню две или три мокрицы. Ощупью он нашел дверь и замер на месте: ему почудилось шевеление за спиной.
«Грантер!» - вспомнил он.
Зачем их заключили здесь вместо того, чтобы расстрелять на месте? Почему – вдвоем? Он не знал ответов на эти вопросы, как и не знал того, с живым человеком или с мертвецом он делит свой склеп.
Дурные условия заставляют человека невольно приспосабливаться, и не всегда самому ему ясно, из каких глубин полуживотного инстинкта всплывает то или иное действие. Известно, что ходящий босиком обладает значительно более чуткой походкой и подсознательно знает, куда вернее ступить. Оказавшись во мраке, Анжольрас опустился на колени и, ощупывая пространство перед собой ладонью, пополз вперед.
Грантер лежал без чувств, уткнувшись лицом в солому. Анжольрас торопливо перевернул его на спину и прислушался к дыханию. Ноздри его еще улавливали слабый запах винных и водочных паров, но чрезвычайно зыбко: тюремные миамзы успели притупить его обоняние.
Грантер дышал.
Анжольрас лег рядом, прикоснувшись к руке, которую он пожимал несколько часов назад.
Итак, они живы. Нужно ли это Анжольрасу? Нужно ли это Республике, нужно ли это хоть кому-нибудь? Не лучше ли было, пронзи их четырнадцать путь во втором этаже «Коринфа», а кровь их смешалась бы с кровью их достойных товарищей, до последнего платящих свой долг? Теперь они сгниют тут – будут отправлены на каторгу, уничтожены, опозорены… Или хуже? Быть может, их пленили, чтобы сделать пугалом, показать, что делается с теми, кто осмеливается разворотить мостовую, дабы баррикады стали мостом туда, где равенство людей станет единственной и неотъемлемой ценностью? Самому сделаться тем, что надолго отвратит народ от любой попытки добиться своих прав! О нет, этого случиться не должно! Может ли быть так, что все было напрасно? Может ли быть, что гибель Комбефера, Курфейрака, Мариуса – Анжольрас не знал о деянии Жана Вальжана и не мог заметить его – и всех остальных не значит ничего?
Нет, бой еще не кончен. Если и случилось так, что ему одному довелось остаться живым – не значит ли это, что на его плечи и ляжет бремя вести сражение вновь и вновь, до самого конца? Какими лицами встретили бы его друзья, откажись от от того, что почитал за свой величайший и единственный долг? Не будет ли отказ от продолжения борьбы чернейшей неблагодарностью и предательством их памяти? И не станет ли лучшим ее возвеличиванием – вновь и вновь, пока бьется сердце, пока ясны мысли, пока звучит голос – продолжать священное дело, любой кровью и любой ценой? А если он погибнет прежде, чем увидит зарницы победы, восход нового дня – ему будет не в чем себя упрекнуть, потому что все, что в его собственных руках, он сумеет совершить.
Погруженный в свои мысли, Анжольрас почти забыл о Грантере. Неожиданно ему пришло в голову, что он несправедлив, считая себя единственным выжившим бойцом.
Да, от Грантера не было толку на баррикаде – но разве не доказал он в конце концов, что готов сложить голову за правое дело? Разве не сверкнула в нем искорка веры, что разожгла в его груди пламя, поднявшее его на последний, отчаянный рывок?
Но была ли то истинная вера в Республику, неожиданно пробудившаяся в самом пропащем человеке? Но что иное тогда могло заставить его поступить так, как он поступил? Не было ли это доказательством того, во что сам Анжольрас верил всей душой, на что надеялся, что мечтал видеть в каждой человеческом сердце?
Анжольрас чувствовал, как его разум, прежде ясный и прочный, как кристалл, начинает приходить в смятение. Восприятие мира, абсолютность идеала, несовершенство человека и преданность идее – все это одно за другим всплывало в его сознании и рождало крамольные умозаключения.
Нам уже известно подобное состояние. Нечто похожее испытал Жан Вальжан, познав отношение к себе, отличное от прочего – и то ощущение полностью преобразило его душу. Нечто похожее испытал Жавер – и оно привело его на мост Менял. Анжольрас обладал непреклонностью второго из них и сострадательностью первого, а потому путь его размышлений пролегал посередине между этих двух крайностей.
Грантер, думал он, пьяница и бездельник. Он не принес на баррикаду ни единого камня, он вел себя так, будто все на свете видит забавой – и нимало не стесялся этого. Он для чего-то просил себе право пойти на Менскую заставу – но и это обернулось не более чем шуткой. Как же случилось, что это насквозь прочерствевшее сердце вдруг дрогнуло и забилось в унисон с ружейными выстрелами с баррикады?
Поверил ли он в свой последний миг – в тот, что полагал последним – в революцию, в Республику, которую прославлял? Вот что не давало покоя.
Но даже если нет…
Анжольрас вздрогнул.
Он вспомнил, как молчаливый старик возносил на баррикаду красное знамя. Он меньше всего цареубийца, я знал его, это папаша Мабеф – так сказал о нем Курфейрак.
Сделало ли это развенчивание папашу Мабефа менее героем? Значит ли то, что прежде он не брал в руки ружья, не произносил слов во славу свободы и равенства – что его подвиг не есть подвиг? Стала ли его кровь, пролитая на мостовую ради знамени, от того менее священной?
И если Грантер пожелал погибнуть за дело, в которое не верил – но ради людей, в которых верил – было ли у Анжольраса право ему отказывать?
В самом деле! Пусть даже он крикнул «Да здравствует Республика!», только чтобы его вернее расстреляли – это говорит лишь о его храбрости. Не добавил ли он после этого – «Я один из них» - и не было ли это правдой? Немалое мужество требуется для того, чтобы умереть за дело, в которое веришь – но еще большее мужество необходимо для того, чтобы умереть за дело то, в которое не веришь. Но зачем?
Лишь затем, чтобы не оставлять тех, кто в него верил.
Анжольрас улыбнулся и сжал его руку.
В это время Грантер проснулся.

URL комментария
Пишет Гость:

01.11.2017 в 02:02

"Тебе скажут, что настал конец света - а ты пойди и посади дерево".

Рукопись, найденная в тайнике письменного стола. Конец третьей главы и четвертая глава.

Конец третьей, начало четвертой

Казалось, он сам более всего и был озадачен фактом своего продолжающегося существования. Как и Анжольрас, он долго моргал, приноравливаясь к темноте; а после, разглядев в ней черты того, кого менее всего ожидал видеть, невнятно проговорил:
- Разве я умер?
- Нет, - ответил Анжольрас.
- Мне следовало догадаться. Будь я мертв, меня бы не поселили в раю, а будь мертв ты – то не оказался бы в той же преисподней, что и я.
- Как ты себя чувствуешь?
- Для того, который не так давно пережил собственный расстрел – вроде бы сносно, хотя голова и трещит.
- В этом нет ничего удивительного. Тебе сильно досталось. – Анжольрас замолчал, словно это признание потребовало от него всего его красноречия.
- Так значит, если мы не в раю и не в аду – стало быть, в тюрьме?
- Да. Не могу только понять, где именно – окошко слишком мало. Не разглядеть, что за стенами двора.
- Что же! Одно я могу сказать наверное: мы не в Бастилии. Это обнадеживает.
Анжольрас промолчал.
- Анжольрас! Как ты полагаешь, что с нами намереваются сделать?
- Не имею понятия. Это имеет значение?
- Ни малейшего.

Глава четвертая.
ПАТРОКЛ.

Что есть жизнь? Движение. Что есть жизнь в неподвижности? Смерть.
В их унылом узилище движение времени казалось таким же мертвым, как и все присущее. Утро с трудом отличалось от вечера, полночь – от полудня. За несколько дней исследовав застенок, Анжольрас обнаружил частично выщербленный кирпич, чьими обломками можно было выцарапывать на стене пометки, отмеряющеие срок в заточении.
Два раза в сутки им приносили еду – жидкую похлебку и куски серого хлеба, именуемого на арго «железняком» - и один раз в сутки кувшин с водой. Для питья ее хватало, для умывания – нет. В дождь они выкладывали под решетку свои начинающие истлевать рубахи и после обтирались ими.
Анжольрас не позволял своему телу ослабнуть. Его стойкая натура страстно противилась вынужденному безделью. Он мерил застенок шагами, положив себе в день проводить столько-то времени на ногах; он повторял на память схемы и ход известных битв; он наносил и парировал фехтовальные и рукопашные удары воображаемому противнику. Иногда, в моменты томительной боли или, наоборот, воодушевления и надежды, он вспоминал защитников баррикады на улицах Шанврери и Монтедур. Он перебирал в памяти их слова, взгляды, движения и жесты, как перебирают драгоценный гербарий, но каждый листик этого гербария вонзал шип в его сердце. «Это не будет напрасной жертвой, это не будет зря!» - неизменно повторял он.
Грантер слушал его речи с плохо скрываемой жадностью.
Он, напротив, словно бы впал в некое душевное оцепенение. Неожиданное и непривычное расположение Анжольраса – если не сказать дружелюбие – он принимал все с той же добродушной и легкомысленной покорностью, что и прежнее суровое и снисходительное презрение, редкие проблески жалости или же отсутствие всякого внимания вовсе. Как и прежде, в этой сфере он не склонен был рассуждать, исследовать или доискиваться причин – он принимал как должное. Его память цепко держала в себе единственную улыбку Анжольраса, его протянутую руку. Подобно тому, как янтарь втягивает в себя муху или личинку, накрепко цементируя мгновение и обращая жалкое насекомое в произведение природного искусства – так и Грантер замуровал в себе эти воспоминания и, казалось, боялся лишний раз шевельнуться, будто то была драгоценная эссенция, в любой миг готовая расплескаться или улетучиться.
Его мир, казалось, обрел завершение, и Грантер больше не испытывал необходимости в чем-либо еще.
Один раз их увели на допрос.
Четверо солдат конвоировали их, предварительно надев им оковы, которые Анжольрас нес, будто почетные знаки отличия. Лицо его, успевшее почти смягчиться за последнюю неделю, вновь окаменело, а губы сложились в тонкую презрительную складку. Он был готов выказать свой гнев, свое презрение, свое бесстрашие перед судьбой – какую бы казнь, какую бы угрозу ему ни уготовили…
Грантер решил иначе.
- Кто вы такой? – спрашивали его.
- Зачинщик бунта с баррикады между улицами Шанврери и Монтедур, - отвечал Грантер.
- Знаете ли вы человека, который сидит рядом с вами?
- Как будто бы знаю. Это тот самый несчастный, которого вы сцапали вместе со мной в кабачке «Коринф», прежде именуемый «Коринфским виноградом», а еще раньше – «Розовым столбом». Там готовили лучших карпов в Париже, а пятого июня туда пригнали толпу мундиров и десяток пушек, дабы погорячее приготовить нас всех. Но вместо того, чтобы нанизать на вертелы сразу и хорошенько зажарить – зачем-то посадили в маринад этих холодных стен и оставили просаливаться. Нет, я не держу зла на ваше гостеприимство – будучи честным и добродетельным сыном Республики, я отлично сознаю, что ваш служебный долг в том и состоит, чтобы отделять сынов Республики от сынов Монархии. В зависимости от того, кто сейчас заседает в Тюильри, одни из них гуляют по бульварам, а других засаливают под гнетом – надо думать, на будущую зиму?
- Признаете ли вы в этом человеке главаря мятежников, которого, как следует из записей с допроса других свидетелей, называли Аполлоном?
- Какой такой Аполлон? Я никогда не слышал этого слова! Что оно такое, растет на деревьях в Англии или кудахчет в Италии? Говорю вам, я один зачинщик, подобно Патроклу, облачившемуся в алые доспехи Ахиллеса, повел в бой своих мирмидонян. Мирмидонянин – иначе муравей. А знаете ли вы, что это удивительные создания переносят на своих спинках тяжести, многократно превышающие их собственный вес? Так и народ, уверяю вас, несет зачительно больше, чем может нести, и однажды сбросит это со своих плеч!
- Верно ли то, что вы подошли к этому человеку и попросили национальных гвардейцев расстрелять себя?
- Попросил ли я! Попросил! Да я потребовал, да так, что это должны были услышать и те, что добивали моих верных товарищей на мостовой, а старый «Коринф» схлопнулся бы, как старая корзина, скверно сплетенная из прогнившего лозняка. А этот несчастный, говорю вам, оказался там случайно. Дайте ему уйти, он молод и красив. Откуда вам знать, не ждут ли его дома такие же золотоволосые детишки и выплакавшая все глаза супруга, уже готовая считать себя вдовой?..
И т.д., и т.п. в том же духе.
Эта беседа продолжалась в общей сложности несколько часов, по истечении которых пленников вернули в застенок.
Спросить Анжольраса так ни о чем и не удалось.
Он молчал, казалось, ошеломленный и затопленный таким потоком нелепиц, исторгающихся изо рта его товарища. Молчал он и всю обратную дорогу, и даже когда дверь камеры задвинулась за ними, не позволил своему гневу в полной мере обрушиться на несчастного Грантера.
- Неужели тебе необходимо превращать в посмешище все, до чего ты дотрагиваешься!
Реплика эта, имеющая, по сути, форму вопроса, прозвучала восклицанием.
Грантер не ответил.
Им овладевало смутно знакомое ощущение, сродни тому, что наваливается поутру после бурной попойки, и во время которого несчастный пьяница, как правило, припоминает и сожалеет.
- Если бы они поверили, то могли бы отпустить тебя, - наконец выговорил он.
Анжольрас осекся было на полуслове, но возмущение, клокотавшее в нем, еще не вполне угасло.
- Отпустить! Если уж ты вздумал помогать мне, то тебе не следовало что-либо делать без приказа! Ты не способен обдумать заранее то, к чему приведут твои опрометчивые поступки…
- Они бы отпустили.
- Рано или поздно мы и так выйдем отсюда.
- Мы выйдем отсюда на гильотину.
- Это прекрасно! Пусть больше народу увидит нашу казнь, пусть больше сердец воспылает гневом! Если хоть так я смогу послужить делу Республики – быть посему. Иной доли я бы и не попросил. Гильотина! Взойти под ее нож, зная, что твоя смерть станет фитилем, искрой для того благословенного пламени, что наконец разожжет сердца, что кровь твоя прольется на мостовую живительным дождем, дающим всходы новым, смелым мыслям и действиям!
Грантер молчал.
- Но они бы могли. - Упрямо повторил он.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Мариус, тред: 124

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

20.03.2017 в 01:33

Ура))) Тогда вот для начала попытка Е/Р. Бессмысленно и мало, зато почти хэппи-энд. Ну, какой он вообще может быть с этим каноном...

Четвертого сентября 1870 года во Франции...

Четвертого сентября 1870 года во Франции была провозглашена Третья республика.
Среди народа, ворвавшегося в правительственные здания, общее внимание притягивал высокий, статный мужчина весьма почтенного возраста. Он напоминал постаревшего Ахиллеса. На вид ему было лет не меньше шестидесяти, но спина его оставалась еще прямой, глаза – ясными, взор – пылающим, а зубы – целыми и белыми. В крепкой руке он держал заряженный карабин.
Того, кто стоял позади него, рассмотреть было непросто. Ростом он был из-за сутулости чуть ниже, морщины на лице казались глубже, а седина в черных волосах бросалась в глаза сильнее, чем в светлых. Этот второй с какой-то смутно уловимой гордостью держал в руках тонкое древко знамени.
Про них говорили, что они цареубийцы или герои войны. Кто-то приписывал им уж совершенно немыслимые подвиги, как более чем суточное удержание почти безнадежной баррикады на улице Шанврери в далеком тридцать втором году или даже участие в битве при Ватерлоо. Впрочем, это последнее утверждали не наверное.
Их видели и позже, в мэрии, где и происходило официальное провозглашение нового общественного строя.
- Да здравствует республика! – грянули в многогласом хоре их голоса,
В этой республике им предстояло прожить еще несколько десятков лет.
Несколько десятков счастливых лет в мечтах и надеждах о двадцатом веке, в котором угнетение, неравенство, насилие будут наконец повержены окончательно.
Несколько десятков счастливых лет с осознанием того, что французская республика – это лишь первый из важнейших шагов. И совершили они этот шаг – вместе.
Несколько десятков лет неведения о том, что на самом деле принесет людям двадцатый век.
Они не узнают.
Они будут счастливы.

URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 123

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

04.03.2017 в 02:46

Do you hear the people sing
Lost in the valley of the net?
It is the music of a people
Who just want to pay the debt...

Когда-то, помнится, подобное здесь было, но так и не. Пусть будет сейчас.

Убить дракона?

Потом говорили, что дракон выполз из Сены.
Что недра клоаки сами породили его, напитав свои порочные пустоты овеществленными свидетельствами самых страшных гнусностей из тех, на которые толкают людей невежество и ненависть. Одно встретилось с другим, пустота приняла семя злодейства – и обратилась в утробу.
Говорили, что крохотный, чешуйчатый, едва живой и почти холодный комочек долго колыхался во мраке, прежде чем впервые вдохнул гнилостный воздух подземья – и почуял, что это хорошо.
Хорошо – для него.
…Говорили даже, что он был всегда.
Возводились башни Собора Парижской Богоматери, рушилась Бастилия, гремело Ватерлоо, поднимались и падали баррикады, катились головы из-под ножа гильотины – а маленькая черная тварь дышала, росла, пила отравленный кровью и зловонием воздух, пухла, жирела – и жила.
Говорили потом, что когда клоака стала тесна для этого непомерно разросшегося тела – дракон покинул ее, как плод покидает взрастившее его чрево, как рак-отшельник покидает ставшую маленькой ракушку.
Говорили, что дракон, поблуждав вслепую по катакомбам, где на каждый человеческий шаг приходится по сотне опасностей и тысяче смертей, в конце концов пробрался через сточную трубу в речные воды. Здесь, впервые испив чистой воды и лишь чудом не отравившись насмерть с непривычки, дракон побрел по дну в сторону Пон-Морлан. Ощутив чешуей – ибо глаза его все еще видели плохо – что протока стала шире, он продолжал упорно ползти вперед.
Те, кто это все говорили – затруднялись объяснить, что же именно заставляло слепое, злобное подземное чудовище столь упорно продвигаться куда-то. Вероятно, влек его какой-то неясный простому смертному зов – а может, в движении ему виделась сама жизнь.
Как бы то ни было, но те, кто утверждали, что знают все об этом драконе – впоследствии и были изумлены больше всего.
Истина же состояла в том, что миновав Порт де Л’Арсеналь, дракон выполз на сушу.
И предпочел обосноваться на Площади Бастилии – среди начатых и брошенных построек, среди обломков забора и груд щебня, под брюхом гипсового слона, того самого, что некогда служил убежищем юным гаменам.
Столь дерзкая конфискация достойного жилища вызвала закономерный гнев прежнего владельца. «Как! – возмущался маленький Гаврош. - Нас грабят булочники, недовешивая и недокладывая, нас грабит погода, жалея нам капельку солнца. Теперь же нас грабят чешуйчатые твари из преисподней, решившие, что им все можно – поскольку они, видите ли, явились из преисподней! Каково?»
Гаврошу, впрочем, недолго пришлось скитаться по улицам – вскоре он нашел приют в сарае у почтенного месье Мабефа. Для этого гамену пришлось потрудиться – расковырять сарайную дверь у косяка и оттащить в угол садовые инструменты.
Подобное деяние, конечно, не могло остаться безнаказанным. Гаврошу, застигнутому Мабефом на месте преступления, пришлось поплатиться – отныне ему полагалось ночевать в комнате, а спать – в постели, не имея для компании даже крыс. Впрочем, с жестоким режимом помогали мириться книги, в изобилии обитавшие на полках…
Ах если бы этой сменой адреса и ограничились бесчинства дракона! Тогда, друзья мои, не о чем было бы и рассказывать, не о чем печалиться и задумываться. А поскольку история наша правдива – то не станем утаивать ничего из нее. Дракон, как и полагалось дракону, выдыхал зловонный дым и огонь, отравляя сам воздух на несколько миль вокруг – то было наследие матери-клоаки. Случалось, у надышавшихся тем воздухом вскрывались на теле подолгу не заживающие язвы. Дракон выползал по ночам из своего убежища – и люди любой ценой стремились не оставаться на улицах после заката. Ночные грабители и душегубы не вызывали такого ужаса – в конце концов, грабители алчут денег и ценностей, а драконы – живой крови. Наконец, дракон оглашал Париж страшным ревом – от которого кровь стыла в жилах, а сердце начинало биться, как пойманная в ладони птичка…

Продолжение - следует?

URL комментария

Пишет Гость:

04.03.2017 в 19:56

Анон-дракон принес продолжение.

На сцене появляются Друзья Азбуки

Дракона неоднократно пытались истребить, в том числе силами муниципальной и национальной гвардии, однако пули не причиняли видимого вреда его крепкой чешуе. Подкатывали пушки – но дракон так мельтешил и бил крыльями, что толком навести их не удавалось, а если и доводилось – то ядра не долетали, попусту разворотив мостовую.
Подойти ближе не решались.
Гвардия спасовала.
Она бы имела представление о том, как действовать, если бы какие-то юнцам взбрело в голову выстроить баррикады и начать уличные беспорядки. В таких случаях имеется регламент, инструкция, суды, наконец. Но дракон в этом отношении был слишком большим новшеством, да к тому же куда более опасным.
Тем не менее, дабы убедить население в том, что оно не заброшено, раз в несколько дней на площади выстраивались два или три полка. Оцепив монумент, они обстреливали дракона из ружей с безопасного расстояния.
Дракон прятался под брюхо слона.
Солдаты с чувством выполненного долга уходили.
Прошло уже несколько недель подобной ожесточенной борьбы, когда в одну светлую голову пришла идея об отраве.
Со всего Парижа принесли ядов. Отраву для крыс, мышей, тараканов, садовых вредителей, все аптекарские запасы, все вещества для выделки кож, для окраски тканей – все, что только можно было найти. Их смешивали в неограниченных количествах, вымачивали в них куски мяса и начиняли овечьи туши. С десяток самых отчаянных добровольцев пробрались перебросить отравленную приманку через забор.
Дракон жрал это мясо четыре дня.
Одни ожидали, что он сдохнет на месте. Другие, не столь оптимистично настроенные – что он помучается хотя бы несколько суток.
Но вскормленная клоакой тварь посрамила и тех, и других – отрава не причинила ей вреда. Скажем даже больше – как не может умереть то, что уже мертво, так и то, что ядовито само по себе – может лишь стать опасней, но не пострадать от иного яда.
И, быть может, счастьем было то, что не нашлось смельчака, безумного настолько, чтобы он мог приблизиться к дракону на расстояние прикосновения. Ибо смесь всех мыслимых и немыслимых отрав, выступая на драконьей чешуе, превратилась в дополнительное смертоносное свойство.
Отчаявшись ждать успешного завершения операции, отравители перестали бывать на площади, и она вконец обезлюдела.
Лишь изредка в примыкающих переулках возникали несколько силуэтов. Крадучись, они приближались на максимально допустимое расстояние, негромко переговаривались. Одни из них предусмотрительно оставались позади, других же лишь руки их не столь безрассудных товарищей удерживали от того, чтобы не подкрасться еще ближе.
То были небезызвестные Друзья Азбуки.
О драконе они были извещены первыми, от того же Гавроша. И первыми же отправились изумиться тому, на какие занятные трюки способна иногда мать-природа. «Но трюки опасные, угрожающие гражданам», - не преминул добавить Анжольрас.
Для него огнедышащая, ядовитая, способная растерзать человека тварь значила не более чем Везувий для правителя Помпей. Комбефера вела любознательность естествоиспытателя, Курфейрака – страсть к неведомому, Баореля – страсть к компании, Жана Прувера – возможность воочию увидеть порождение легенды, пусть и мрачной, Фейи – желание удостовериться в том, что люди не врут, Жоли – нежелание оставаться в одиночестве, а Легля – Жоли.
Что касается Грантера, то он был уверен, что дракон попросту кому-то привиделся, и приступил к разгромному разоблачению-монологу, снабженному многократными примерами из литературы и истории. Не сумев остановиться к тому моменту, как Друзья Азбуки собрались на площадь, и не желая прерывать столь блистательной речи, он двинулся следом – и его разглагольствованиям невольно внимал один лишь Мариус, притянутый за воротник сильной рукой.
Убедившись в существовании дракона, они продолжили приходить на площадь снова и снова.
Убедившись в бесцельности официальной – силами гвардии – и неофициальной – при помощи отравы – борьбы с драконом, они закономерно пришли к выводу, что что-то в этом направлении следует предпринять и им.
Тот день, который можно считать настоящим началом нашей истории, ничем бы не отличался от иных дней, посвящаемых десятерыми молодыми людьми созерцанием подземной твари, если бы не одно неожиданное обстоятельство.
Обстоятельство это приняло на сей раз облик человеческой фигуры, вроде бы бесцельно и несколько небрежно шагающей почти по самой середине площади…

URL комментария

Пишет Гость:

06.03.2017 в 00:53

Анон-дракон и часть третья.

Мабеф начинает рассказ

- Каков безумец! – воскликнул Жоли. – Не видит он, что ли, куда идет?
- Да он и не смотрит. У него книга в руках.
- Да я же знаю его! – Мариус, приподнявшись на цыпочки, вынужден был ухватиться за стену, чтобы не упасть. – Это месье Мабеф, что живет в Аустерлице, а до того – жил на бульваре Монпарнас.
- Верно, он! – в волнении отозвался Курфейрак. – Смерти он, что ли, ищет? Месье Мабеф! – крикнул он в полную силу легких. – Эй, месье Мабеф! – и замахал руками, дабы наверное привлечь внимание. – Идите-ка лучше к нам!
Мариус уже готов был рвануться на площадь, чтобы, если понадобится, силой приволочь старика в переулок, но тот, по счастью, оторвался от чтения весьма увлекшей его книги. Навряд ли он смог узнать издали кого-то из своих юных знакомых, но, во всяком случае, не нашел причины не ответить на такое страстное внимание. Заложив книгу сухим листком, он улыбнулся и небыстрой походкой направился к студентам.
Те напряженно глядели за его спину, где под брюхом гипсового чудища возилось чудище живое, чешуйчатое.
- Ах, это вы, месье Мариус! – беззаботно приветствовал своего друга Мабеф. С улыбкой он поклонился остальным. – Я и не заметил. Знаете ли, «Искусство навигации» - преинтереснейшее чтение, не могу оторваться второй день. А вы, я вижу, обзавелись друзьями? Это хорошо для ваших лет.
- Что же это вы вздумали гулять на этой площади? – нервно выкрикнул Мариус. Его грубость была вызвана страхом за старика, но тот не возмутился, а удивился:
- А почему бы мне не гулять на этой площади?
- Да ведь на площади дракон! – вмешался на правах известного лица неугомонный Курфейрак. – Разве Гаврош вам не говорил?
Брови папаши Мабефа дрогнули, а затем его лицо прояснилось, будто бы что-то освежило его память.
- Дракон? Да, и верно, действительно дракон…
- Счастье, что он вас не успел заметить, месье - строго сказал Анжольрас. – Для всех нас будет лучше, если мы сейчас же уйдем. Самый воздух этого места становится опасен, когда эта тварь начинает дышать огнем.
Студенты признали его правоту и направились прочь, уведя с собой месье Мабефа. Тот, возможно, так и не понял, какой опасности подвергался. Казалось, он тщился что-то вспомнить, и лишь когда студенты были уже на полпути к кафе «Мюзен», он воскликнул будто бы в пустоту:
- А ведь я слышал, будто такое создание уже являлось на свет!
- Как?! – Анжольрас остановился так резко, что идущие вслед за ним Грантер и Комбефер чуть было не врезались ему в плечо. – Здесь, во Франции?
- И даже совсем недалеко. Городок Монфермейль, не знаете ли? Так вот, друзья мои, кто-то однажды мне говорил, что точно такой же дракон поселился в Монфермейле.
- А как давно это было? – спросил Комбефер.
- Как давно?.. Право, я не помню уже, месье. Говорили-то мне это вот нынешней же весной, это я знаю наверное, потому что как раз тогда пересаживал рододендроны. А в какие года бесчинствовал монфермейльский дракон… Может быть, год назад, может, пять, а может, и все десять. Память моя, увы, уже не та, что была раньше.
- Тогда поделитесь же с нами тем, что она сохранила, месье! – почти просительно вымолвил Анжольрас. – Быть может, это окажет нам огромную услугу в деле избавления города от этой кровожадной твари.
Папаша Мабеф охотно выразил согласие. Мы, в свою очередь, просим прощения у читателя за нарушение классического закона единства места и действия – ибо за своим животрепещущим разговором компания из десяти молодых людей и одного старика довольно скоро добралась до кафе «Мюзен», где привычно расположилась в дальней комнате.
- Кровожадная тварь, говорите вы, – задумчиво молвил Мабеф, держа в руках стакан вина. – Да, то была действительно кровожадная тварь. Весь в черной ядовитой чешуе, говорили мне, выдыхал огонь и ядовитый дым. Когти, как копья, и зубы – как кинжалы... Страшные дела он творил. Поджигал дома, поля и сады, нападал на людей. Тот собеседник мой с дрожью в голосе рассказывал, как это адское чудище насмерть растерзало прекрасную белокурую женщину, совсем еще юную. У нее, как он слышал, была маленькая дочка! Богу одному ведомо, что с ней сталось…
Анжольрас слушал мрачную историю монфермейльского дракона, и глаза его все больше темнели от гнева. Дослушав до осиротевшей девочки, он сжал кулак.
- Месье Мабеф, - ровным, почти тихим голосом сказал он. – Прошу вас, ответьте нам. Как убили того дракона?..
URL комментария

Пишет Гость:

08.03.2017 в 15:59

Анон-дракон. Часть четвертая. Ватерлоо) В какой-то степени...

Тени прошлого. Действие первое.

Одиннадцать лет назад в окрестностях Монфермейля, по полю со стороны дороги на Шель, глубокой ночью брел человек.
Он никоим образом не планировал задерживаться вне дома до полуночи, но волею судьбы цель его еще не была достигнута – и вот он брел в лунном свете, опираясь на толстую узловатую палку, проклинал все на свете, вытряхивал промокшие, дырявые башмаки и снова брел.
Он искренне – насколько вообще был он способен делать что-то искренне – надеялся, что затея его увенчается успехом. Так было бы лучше и для него, и для тех заезжих ребят, с которыми он некогда вел дела, и которые подбили его попытать счастья в этом местечке.
А уж пытать счастье он умел и любил. А то оно, господа, порою бывает слишком несговорчивое и хоть ты тресни не желает даваться в руки честному человеку, что заслуживает его уж куда более всяких прочих.
Таковому занятию этот человек и предавался большую часть своей жизни.
Сейчас, пробродив в бесплодных поисках около семи часов в мокрых башмаках, он было готов был уже сдаться – как вдруг замер, будто гончая на зверином следу.
Его внимание привлек короткий и плавный звук с самого края поля, у кромки начинающегося леса, из-под вылезших из земли сосновых корней.
Человек жадно втянул носом воздух.
Звук повторился.
Человек поморщился. Звук что-то напомнил ему, и никак нельзя было ухватить в памяти, что именно.
Лишь после третьего раза он сообразил. Точно так же вякал его новорожденный ублюдок, которого с какого-то дьявола вздумала принести его толстуха-жена, как будто мало было первых двух голодных ртов!
Ну да ничего. Если ребятишки не врали, с нынешней ночи все пойдет по-иному.
Он поудобнее перехватил палку и лисьими шажками засеменил к источнику звуков. Проныра-лавочник уже дважды отказывался отпускать в долг, да и закладные векселя не давали о себе забыть, так что, Боже правый, лучше бы ты сделал так, чтобы это…
Он занес палку и осекся на полудвижении.
Между корней в песчаной ямке перед ним извивалась тварь, размером не превышающая самого крупного пса.
У твари были короткие мягкие когти, тоненькие, будто у нетопыря, крылышки, беззубая вякающая пасть и коричневая чешуя по всему телу.
Маленькие глаза ее были затянуты молочной пленкой – тварь была еще слепа.
Человек опешил лишь на мгновение. Задержка его была вызвана не позывами к раскаянию – но неожиданной радостью от того, что сложная на первый взгляд задача оказалась проста.
Тварь вякнула. Из пасти вылетело пахнущее серой облачко дыма.
Палка повторно взвилась в воздух и опустилась с влажным хрустом.
Тварь крикнула и умолкла.
Человек брезгливо, концом палки, вытолкал ее из ямы. Завершив расправу, он упал на колени, прямо в пропитанный кровью и слизью песок, и начал в нем лихорадочно рыться.
- Ну где же! – вскоре начал он бормотать сквозь зубы. – Где же? Векселя ведь ждать не будут, и сволочь-лавочник, и все эти кровопийцы… Ах дьявольщина, да лучше бы я продолжил обирать покойничков у Ватерлоо, хоть бы одна золотая монетка! Хоть бы один блестящий камушек! То-то припомню я это моим ребятам, славно повеселились! Сами, дескать, идти боятся! Ну, да они у меня напьются, нахлебаются сполна, да не того, чего желали бы!
Сквернословя таким образом, человек поднялся наконец на ноги и вытер руки о блузу. Прошептав напоследок: «Хоть возиться долго не пришлось с этим!» – он пнул неподвижное чешуйчатое существо и пошел прочь.
Шел он, не оборачиваясь. Отчего-то ему становилось неуютно. В горле у него свербило, под кожей зудело, как будто по ней ползали маленькие насекомые.
Маленькое чешуйчатое существо за его спиной доживало последние мгновения.
Всеми силами своей угасающей души оно желало человеку в полной мере испытать все то, на что человек обрек его.
Существу не суждено было знать, что его пожелание только что начало сбываться.
URL комментария

Пишет Гость:

09.03.2017 в 02:13

Анон-Дракон. Часть пятая. Немного драконологии и много сумбурных диалогов.

Мабеф завершает рассказ.

- …Да, ответьте, как же его убили? – нетерпеливо воскликнул Курфейрак.
- Убили? – месье Мабеф каким-то неловким, даже беспомощным взглядом обвел взволнованных студентов. – Да разве сказал я вам, что его убили?..
- Но как же тогда?.. – Анжольрас нахмурился и тотчас же извинился за несдержанность опущенным взглядом.
Мабеф продолжил:
- Его пытались убить, друзья мои. И не один раз, как говорил мне мой собеседник. Но это дело сложное, он говорил… Драконья чешуя невероятно прочна, да и вы сами могли убедиться, все старания национальной гвардии ни к чему не привели. Лишь в одном месте, под горлом, где смыкаются две пластины, кожа достаточно тонка, чтобы можно было ударить ножом или саблей.
- Ударить ножом по горлу огнедышащую тварь ростом чуть поменьше слона? Да ведь это же верная смерть! – не сдержался Жоли.
- Потому драконы и живут почти бесконечно, - продолжил Мабеф. – Но и это не самая большая опасность. Даже если и найдется такой храбрец, что не испугается когтей, клыков, крыльев, огня, дыма, ядовитой чешуи, невредимым доберется до драконьего горла на расстояние удара ножом, нанесет этот удар и чудом останется жив – его судьба весьма прискорбна.
- Почему? – спросил Комбефер.
- Потому что тот, кто отнимет жизнь у этого существа, будет с первого же мгновения навеки проклят, - просто ответил папаша Мабеф. – Сама сущность его настолько противна человеческой природе, что испокон веков заведено так: убивший дракона принимает на себя его проклятие. И сам становится драконом.
- Становится? – голос Анжольраса впервые за вечер, кажется, дрогнул. – В каком смысле, месье?
- В самом прямом, месье. Тело его изменяется, покрывается чешуей, гортань становится пригодной к выдыханию пламени, все остальные органы также перестраиваются. Человек перестает быть человеком и становится драконом. Полностью подобным тому, что вы имели удовольствие наблюдать на площади Бастилии.
- Это ужасно, – как бы самому себе проговорил Анжольрас.
- Увы, месье. Некоторые демонологии даже пришли к мнению, что эти создания именно потому настолько живучи, что уничтожение их – всегда личная жертва.
- И не нашлось никого, кто бы принес эту жертву в Монфермейле? – голос Анжольраса по-прежнему звучал тихо. Что-то будто бы надломило его.
- Право, я не знаю, месье, – виновато ответил Мабеф. – Тот, от кого я слышал эту историю, не был свидетелем всех тех печальных событий. Он лишь пересказывал мне то, что, по его словам, он сам слышал о них. Монфермейльского дракона боялись невероятно – и все же, говорят, нашелся храбрец, что отважился бросить ему вызов.
- Кто это был? – вскричал Мариус. – Как он справился?
- Никому неизвестно, месье. Все это уже дошло до моего собеседника в виде слухов, причем весьма и весьма туманных… Одни говорили, это был мужчина в возрасте, с сединой в волосах. Другие – что юноша, совсем молоденький. Можно ли полагаться на столь разрозненные сведения? Никто, во всяком случае, не говорил, чтобы этот храбрец вернулся обратно – а значит…
- А значит, он мог погибнуть, - негромко завершил за него фразу Анжольрас. – Или же, он мог победить. И кончить тем, чтобы самому сжигать дома и убивать людей.
- Все так, месье. Все так…
- Так значит, весьма вероятно, что наш дракон…
- Тот самый, что разорял Монфермейль. Или его убийца.
- Или убийца его убийцы.
- Или совсем другой дракон...
- Орел, братец мой, ты говоришь так, будто Франция завалена драконами по самое горлышко! Разве их у нас настолько много водится, чтобы один появился в Париже, а другой – в Монфермейле? Может быть, завтра следует ожидать какого-нибудь третьего в, скажем, Монрейле-Приморском? Или в Аррасе?
- К чему такое ограничение драконов государственными рамками, друзья мои? Фейи, ведь ты же дитя объединенного мира, побудь ради разнообразия на моей стороне! Пусть следующий дракон выйдет на побережье Британии, аки зверь семиглавый и десятирогий, и будет нести на спине блудницу вавилонскую…
- Умолкни, Грантер. Друзья мои, так что же вы скажете?
- Скажем, что откуда нам знать, дракон ли тот, кто поселился у нас на площади Бастилии, или же несчастный, запертый в драконьем теле. Вы слышали что-нибудь о том, чтобы такие бедолаги были расколдованы, папаша Мабеф?
- Увы, ничего подобного, месье. Говорят, что проклятие дракона настигает раз и навсегда… А полное знание, пожалуй, может дать разве что сам удачливый убийца дракона.
- А его, понятное дело, уже не спросишь. Эх, жаль!..
- Да какое имеет значение, можно ли или нет? Дракон есть дракон!
- Такое, Баорель, что вполне могло бы оказаться, что в темнице драконьего тела заперт человеческий разум. И вернуть его в человеческое тело – подвиг значительно более важный, нежели просто уничтожить живое, мыслящее, несчастное существо.
- Да, ты прав. Черт побери, ты почти пристыдил меня!
- Так что же, все-таки, будем делать? Скажи, Анжольрас!
- Скажу. Мы будем продолжать наблюдать за ним, как и до этого. Попробуем узнать, нет ли в этом чудовище хотя бы крупицы человеческого разума. И если есть… мы попытаемся найти для него способ избавления от его тяжкой доли.
- Даже если это невозможно?
- Мы попытаемся.
- А если этой крупицы не найдется – что тогда?..
- Ты и без ответа понял меня.
- Пожалуй, что так.

URL комментария

Пишет Гость:

11.03.2017 в 02:06

Анон-дракон. Часть шестая. Еще больше аушности. Честное слово, это последний НАСТОЛЬКО ватерлооподобный флешбек!..

Тени прошлого. Действие второе.

Десять лет назад дракон впервые за весьма долгое время узнал, что такое боль.
Что такое очень, очень много боли. Что такое – когда твою драгоценную шкуру, каждая из мельчайших чешуек которой тебе дорога, как любая другая – вдруг портят, режут, перекручивают! Когда твои прекрасные, холеные, отточенные когти – разбивают камнями!
Что такое – когда ты привык, что ты огромен, страшен, беспредельно могуч – и вдруг какое-то жалкое человеческое создание осмеливается бросить тебе вызов, осмеливается причинить – тебе! – боль…
Невольно задумаешься – а так ли жалко, так ли просто это человеческое создание?
Дракон с тех пор тысячу раз проклял миг, когда ему померещилось золотое покрывало на голове одинокой путешественницы…
Он даже не понял, откуда появился Тот Седой Человек. Быть может, свалился с неба – почему бы, в конце концов, и нет? Почему бы ему не выскочить из-под земли, не сойти с места ожившим деревом, не соткаться из самого воздуха? Это все – не главное.
Главное – то, что он появился.
Дракон в ту минуту только что имел неудовольствие убедиться, что жалкие усилия его пропали даром – путешественница не имела при себе ни золота, ни даже серебра – а то, что она так тщательно оберегала от дракона, пусть даже ценой собственной жизни, было всего лишь человеческим детенышем.
Дракон, впрочем, не успел рассмотреть хорошенько.
Тот седой, сам рыча не хуже дикого зверя, ринулся на него…
Безумец! Безумец!..
Остальное дракон не помнил. Или, что более вероятно, помнить не желал. Воспоминания эти вызывали странные чувства, доставлявшие неудобства драконьей душе.
С той-то самой поры дракон и решил, что ему следует стать осторожнее – ради его же собственного существования. Весь предыдущий год он, как умел, наслаждался своей силой, своей властью, способностью утолить любую свою жажду. А жаждал он только одного – владеть. Обладать, накапливать, забирать себе – все то, чего он только мог коснуться, мог видеть, о существовании чего мог знать или даже только догадываться! Эта единственная страсть, единственная жажда жгла его изнутри – и продолжала жечь даже после того, как Тот седой принудил его оставить Монфермейль и спрятаться подальше в лесу…
Прежде вольный хозяин сам себе – отныне дракон должен был скрываться в тихом логове и совершать лишь редкие охотничьи вылазки, когда алчность его становилась уже совершенно нестерпимой. Он выбирался, пожинал свою скудную добычу – много ли золота возьмешь с одиноких путников, редких торговцев? – и исчезал прежде, чем успел бы найтись еще один подобный Тому безумец. Да, впроголодь, да, еле-еле – но зато в безопасности. Зато можно укрепить покореженную чешую, зарубцевать полученные в тяжелой схватке раны, вырастить новые когти и зубы взамен обломанных…
Нет, дракон отнюдь не забыл седого мучителя.
Он отомстит ему, непременно отомстит – но когда придет время.
Пусть залатается шкура. Пусть накопятся силы… Пусть еще немного лет он, дракон, поживет спокойно, питаясь крохами, добытыми у таких жалких, но зато безобидных созданий.
А Тому седому он отомстит.
Когда-нибудь.
URL комментария

Продолжение в комментариях.

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, персонаж: Комбефер, персонажи: старшее поколение, персонаж: Мариус, персонаж: Курфейрак, персонаж: Фейи, тред: 123, персонаж: Мабеф

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

06.10.2016 в 20:25

сам нахэдил - сам принес
джен, 468, триумвират

- Нет, это все конечно очень хорошо, - говорит Анри, как будто он тут реалистичнее других смотрит на мир, - но где вы возьмете сценарий, актеров, помещение для репетиций, декорации, костюмеров, людей, готовых вкладываться в это морально и физически, и, наконец, место где можно выступить?
Иногда простого перечисления необходимых шагов хватало, чтобы остановить неуёмную фантазию друга, но сейчас он прямо-таки видел, как завертелись шестеренки в голове у Поля:
- Сценарий напишем сами. Сыграем если что тоже сами, у нас все не без таланта, ты знаешь. Помещение... Можно в конце концов в пустых классах репетировать, или у меня, или у тебя, или у Александра. Или еще у кого. Пока не холодно, можно на улице. Декорации рисует Леон, причем довольно круто, ты видел что он для постановки Мари нарисовал? Она, кстати, может с костюмами помочь. Вообще, можно предложить затею их кружку, они поддержат.
Поль. Ты предлагаешь ставить многотомный роман, сосредоточив внимание на второстепенной сюжетной линии. Ты предлагаешь ставить еще не написанную пьесу про людей, которые провалились в своем начинании. Ты предлагаешь ставить «Отверженных». Почему? Тебя так зацепил сюжет?
- Как будто ты не носишься с этой книгой уже два года как, - огрызается Поль. - Я... во-первых, - он загибает пальцы, - идея объективно классная. Большая часть постановок либо ограничивается историей Вальжана, либо старается распределить время поровну, а выходит ни тем, ни тем. Со стороны баррикады на роман еще никто не смотрел.
- Допустим, - качает головой Анри.
Во-вторых, молодежи про молодежь. Если есть детские издания, где главный герой - Гаврош, должны быть и версии для подростков и молодых людей. И потом, эта идея, - он начинает задумываться, а значит, ступает на территорию, которую еще не до конца объяснил сам себе, - это Важно. Их идея социального протеста. То, что они вообще что-то делают. Ты меня понимаешь.
- Видишь в них себя, - улыбается собеседник.
- Не только. Видишь, сейчас такая ситуация в мире, при которой бездействие молодых приводит к последствиям, которые никто не в силах исправить. Поэтому надо встать и бороться, как можем и как умеем. Потому что никто ничего не делает.
Мы делаем, - Анри видит, как раздражается его друг. Конечно, пара акций, которые они провели, это капля в море, но главное, чтобы Поль не злился на себя за апатию других.
- Этого мало! Представь сколько мы могли бы сделать, будь нас не восемь человек, а двадцать. Охват территории, больше идей, больше времени... Поэтому нужно будить людей, а искусство, ты сам говорил, самый верный для этого способ.
О чем говорите? - спросил подошедший Александр. Солнце золотит его кудрявые волосы и кажется, что вместо кудрей у него — нимб. Анри щурится на яркое солнце, которое бывает только в последние дни лета, и которое вот-вот уйдет спать в желтую опавшую листву.
- Мы ставим пьесу, - объявляет он.

Анри - Коомбефер
Поль - Куфейрак
Александр - Анжольрас
Мари - Козетта
Предлагаю обсудить хэды на имена или связаться с дядей Витей по доске Уиджи

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Курфейрак, тред: 122

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

30.09.2016 в 22:47

привет всем!

я случайно, извините все.

драббл про вальжана и козетту, вальвер очень есть

- Самые лучшие волшебники, - говорит Вальжан, - это те, которые не делают ничего плохого.
Козетта важно кивает, но Вальжан видит: она не слушает. Малышка попала на ярмарку, кажется, впервые - и её живые глаза ещё не привыкли ни к пёстрым цветам, ни к чудесным палаткам, ни к едкому запаху дыма - где-то готовили пищу.
Вальжану не хочется отпускать её далеко - в толпу колдунов и танцоров, - но её ручка с каждой минутой выскальзывает из его ладони.
- Хорошо, - соглашается Вальжан, когда Козетта смотрит на него просяще и упрямо. - Только туда и обратно.
Козетта кивает дважды, торопливо подбирает юбки и убегает к танцующим под какую-то глупую музыку марионеткам.
Вальжан остаётся в стороне, наблюдает. Козетта не уходит в толпу, а стоит почти позади всех и перекатывается на цыпочках.
Когда одна кукла с треском падает о сцену, изображая ползущего от сварливой жены мужа, Козетта смеётся и закрывает ладонью рот.
- Какая милая, - скрипуче говорит кто-то рядом с Вальжаном, и он вздрагивает, почти безотчётно и как-то неловко.
Старая цыганка, шамкающая беззубым ртом, потирает своё неудобосказуемое место и косится на Козетту.
- Какая милая, - повторяет она. Потом вытирает о шаль свой указательный палец, обнятый толстым, некрасивым перстнем с красным камнем. - Но она не твоя дочь. Она вообще не твоя.
Она поворачивается к Вальжану, и он видит, что на один глаза старуха слепа.
- Ты не милый, - говорит цыганка ему в лицо, и от неё несёт дымом и мясом; а ещё пахнет тлением и смертью так, что Вальжану становится дурно. Он хочет уйти, но цыганка хватает его за руку, нюхает его пальцы, почти касаясь их крючковатым носом.
- Береги эту девочку, - шамкает цыганка. Она разжимает его ладонь, царапает ногтями множество линий. - Она принесёт тебе много любви.
«Конечно, - думает Вальжан, - конечно, следи за её руками, не дай себя обмануть, конечно, много любви».
- А потом, - говорит цыганка - и сжимает ладонь Вальжана так крепко, что он удивляется, - а потом она заставит тебя страдать, и ты будешь страдать, потому что страдание - это всё, что ты знаешь.
- Спасибо, - мягко говорит Вальжан. - Спасибо, но у меня нет денег.
- Я хотела укрсать твою девочку, - хмыкает цыганка, и Вальжан дёргается от отвращения. - И съесть её маленькую попку. - Она смеётся страшным тихим смехом, и в такт этому смеху звенят серьги в её некрасивых ушах. - Так что можешь не платить.
Она не отпускает его ладонь, и Вальжан сам тянет руку.
Но цыганка вдруг поднимает на него глаза и говорит - ясно и без хрипа:
- Ты пугаешь меня. Я бы не хотела, чтоб ты водился с моей внучкой.
- Почему? - спрашивает Вальжан. Ему не хочется знать, нужно просто заговорить старуху.
- Ты любишь своего бога больше, чем кого-либо. Это принесёт тебе много страданий...
Она складывает свои пальцы на его ладони, молчит, а потом опять говорит, зажмурив глаза:
- ...и ещё больше любви. Я вижу это так ясно, как ты видишь свои руки - за тобой идёт огромная сила, и этой силе не помешает ни твой бог, ни её собственный идол, чтобы найти тебя - о, и сделать с тобой вещи, от которых святые начнут плакать воском, от которых ты забудешь, как любишь бога, потому что думать ты не сможешь и не сможешь дышать, и под своими руками ты почувствуешь дьявола в человеческом теле - так он будет гореть, и ты будешь давиться своими же вздохами, и кричать будешь не молитвы, а имя, и имя это не божье, и тогда-
Вальжан вытаскивает руку из старухиных пальцев и идёт вперёд.

Козетта, которая от кукол уже ушла к павильону со сладостями, с тревогой смотрит на него.
- Всё хорошо, - говорит ей Вальжан, - всё хорошо, дитя.
И берёт её за руку.
Как только Козетта касается чужих пальцев своими, она почему-то быстро оборачивается - и долго смотрит назад.
Вальжан не хочет оглядываться.
URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Козетта, пейринг: вальвер, тред: 122

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

04.08.2016 в 22:32

Интересно, а есть фанфик / арт про Анжольраса, потерявшего красоту (неудачный случай с порохом или там лицо в драке повредили), все вокруг убиваются, а он рад, потому что наконец отдохнёт от внимания?

я сделяль, 469 слов
не пойми что, легкий е/р в конце

- Ты в порядке? - обеспокоенно спрашивает Комбефер
- Да, а что?
- Ты молча сидишь в углу и ни с кем не заговариваешь.
- Комбефер, - мягко отвечает Анжольрас, - я всегда так делаю.
- Точно, - завершив таким образом конструктивный диалог, Фер не уходит, будто хочет сказать что-то еще. Он смотрит в глаза Анжольрасу, будто надеется увидеть там признаки грусти или тоски. Наконец, он произносит:
- Если захочешь поговорить, о чем угодно, ты знаешь, что я всегда рядом.

Анжольрас кивает и провожает взглядом друга, тут же ввязывающегося в спор с Жоли о чем-то медицинском. Конечно, «о чем угодно» было вполне определенным предметом разговора. Он машинально протянул руку к лицу и тут же отдернул, вспомнив напоминание доктора. Швы зажили, но лишний раз их трогать не стоило.

Первым после аварии его увидел Курф, и Анжольрасу хотелось надеть на себя бумажный пакет с нарисованными глазами, потому что в этом случае другу не стоило бы стольких усилий не отводить глаза. Курфейрак пытается делать вид, что ничего не произошло, но Анжольрас видит, как он смотрит в сторону при любом удобном случае.
И честно, он его не винит.

Он сам поначалу не мог смотреть в зеркала, и до сих пор вздрагивает, ловя отражение в витринах и оконных стеклах.
- Можешь попрощаться с длиннющим хвостом увивающихся за тобой девиц, - заметил как-то Баорель. Фейи тогда пнул его под столом, Жоли и Боссюэ укоризненно посмотрели. А Анжольрас вздохнул с облегчением.

С самого детства внешность больше мешала, чем помогала ему по жизни. Липкие, противные взгляды незнакомцев, записки, присвистывания вслед... Хотелось смыть, сорвать с себя паутину этой красоты и посмотреть — на что тогда будут заглядываться люди?

В задней комнате Мюзена шумно. Спор Жоли и Комбефера о лечении переломов перерос в обсуждение трагедий Шекспира, к диалогу подключился Жеан, сидящий за столом с Фейи и Боссюэ. Теперь он разрывается между дискуссией и партией в карты, перемежая литературоведческие замечания картежными терминами. Его партнеры по игре смеются, и Анжольрас улыбается, не зная, как выглядит улыбка на его новом лице.
Рядом с ним словно из ниоткуда возникает Грантер и садится рядом.
- Теперь ты больше не будешь звать меня Аполлоном? - с легкой насмешкой в голосе спрашивает Анжольрас.
- Я мало знаю о греческой мифологии, - отвечает Эр, - но языческие боги редко являются воплощением одной-единственной черты. Аполлон — не только идеал красоты, но и много другое. В Фессалии и Аркадии его чтили как бога-пастуха, в Спарте — как искусного лучника и воина. В Дельфах — голос его неуловимо меняется, - Аполлон был богом духовной чистоты, очищения, света. Он считается покровителем муз и вдохновения: как поэтического, так и пророческого.
- Пророческого... - эхом повторяет собеседник. Грантер говорит много, пытаться уловить суть его пространных монологов — словно ловить бабочек без сачка, но сейчас приятное тепло разливается в груди Анжольраса от его слов.

URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, тред: 122

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

20.04.2016 в 00:22

кто-то сказал - крипи-ау?

Отдать волосы – жёлтые, как золото, мягкие, как пшеница. Пусть у крошки будут в избытке и монеты, и хлеб.
Отдать зубы – белые, как жемчуг, крепкие, как камень. Пусть живёт ненаглядная в светлом каменном доме и носит лучшие украшения.
Отдать кожу – нежную, как атлас, розовую, как небо на закате. Пусть носит милая яркие платья и увидит много закатов.
Фантина сдерживает крик, смотрит умоляюще.
- Не бойся, не обману, - шепчет старая цыганка. – Сделаю для твоей дочки куклу.
Козетта знает: Катерина – самая чудесная кукла на свете. Её подарила старая женщина в пёстром платье, встреченная однажды у родника. Козетте сказали, что эта кукла будет заботиться о ней, и правда, если обнять её, чувствуешь живое тепло. Хозяйские дети не пытаются отнять её, говорят, Катерина страшная. Что они понимают! У Катерины улыбка – точь-в-точь мамина – и пушистые светлые волосы. Козетта почти не помнит мать. Грустный ласковый голос, волосы, за которые так славно хвататься, улыбка – и всё. Кажется, Катерина похожа на маму, только глаза совсем другие – стеклянные чёрные пуговицы.
Становится холоднее, но Козетта не мёрзнет. Азельма начинает кашлять, хотя одевается тепло. Эпонина жалуется, что ей трудно глотать. Хозяйка хочет вызвать доктора, но хозяин говорит – нечего тратиться. Мама Козетты не отвечает на письма.
Дорогу замело. Гостей почти нет, нет и денег. Азельма, слабая и тихая, пачкает белые платки кровью. У Эпонины пропал голос. Хозяйка уходит за доктором и не возвращается. Её находят следующим утром, когда затихает метель.
Хозяин пьёт больше обычного и ругает Козетту, но ударить не может – она научилась прятаться. Эпонина совсем ничего не ест.
- Это всё ты, - хрипит Азельма, когда Козетта приходит сменить мокрую тряпку на лбу. – Ты и твоя проклятая кукла.
- Вот и нет! Катерина хорошая.
Вечером Козетта долго смотрит на Катерину. Кажется, что кукла щурит глаза, как довольная кошка, но нет – это отблески камина.
Младший сын хозяйки давно не кричит. Эпонина совсем ослабла и не встаёт с постели. Козетта ухаживает за ней и Азельмой. Она бы даже спела колыбельную, но не знает слов.
- Мне приснилась Катерина, - говорит она вместо этого. – Она пела мне песни. Что-то про свечки и жаворонка. Красиво.
В одно хмурое утро жар Азельмы спадает. Козетта стоит у кровати, трогая холодный лоб, но понимает не сразу. Эпонина уходит следом, открытые глаза блестят стеклянно.
- Это ты сделала? Правда ты?
Кукла молчит.
Хозяин задирает цены – ему нужны деньги на похороны. Гости недовольны. Вспыхивает драка. Козетта прячется и ждёт, пока люди не разойдутся. Хозяин лежит на полу, зажимая рану.
- Позови доктора.
- Для этого нужны деньги.
- Чтоб тебя, - хозяин достаёт кошелёк. – На, беги.
Козетта забирает кошелёк, складывает платья и обувь Эпонины в дорожный мешок, берёт на руки Катерину, выходит через чёрный ход.
На деревьях поют птицы. Снег переливается на солнце и весело хрустит под ногами.
- Куда теперь, Катерина? В Париж?

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонажи: старшее поколение, персонаж: Козетта, персонаж: Фантина, тред: 122

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

13.03.2016 в 15:24

Эмм, можно присоединиться к вашей компании?
Анон-в-некотором-роде-неофит топчется у дверей, протягивая хозяевам, гм, ну, скажем, не то чтобы розу, но нечто из сада Прувера. А то неловко с пустыми руками как-то...
Решив педантично перечитать весь "список кораблей" от начала, анон нарыл где-то в первых тредах первую половинку англицкого фика "Артемида, Афродита...", впечатлился, отыскал вторую часть, и, забив на работу на благо обчества и собственной карьеры, провел ночь в обнимку со словарями. Не судите очень строго, это первая попытка относительно художественного перевода, а анона еще в школе костерили, что его сочинения напоминают милицейский протокол. А что такое за диво было у Анжольраса на голове, так прояснить и не удалось...

Ну, собственно, вот

There's rosemary, that's for remembrance; pray,
love, remember: and there is pansies, that's for thoughts

Artemis, Aphrodite

“Посмотрим”, - слова, произнесенные голосом, столь чарующим, вертелись в голове Грантера весь остаток ночи. Его притупленный разум находился в смятении, в то время как Анжольрас собирал розы в саду Прувера (насмешливое предложение Грантера, похоже, пришлось ему по вкусу). Изящная, тонкая кружевная мантилья покрывала его голову. Их окружала темнота, и все происходящее было лишь для собственного удовольствия Анжольраса.
“Кажется, я укололся о шип”, - говорит Анжольрас, подняв руку. Грантер едва может различить в темноте красную каплю, медленно скользящую вниз по белому пальцу. “Не найдется ли у Вас платка, мсье? Мне не хотелось бы пачкать свой”.
“Именно для этого они, однако, и предназначены”, - замечает Грантер.
“Слишком хороший шелк, чтобы портить его кровью. Так найдется у тебя лишний платок или нет, Грантер? Кровотечение обильное — я боюсь, что кровь закапает мое платье и на нем останутся пятна”.
“Конечно, Анжольрас”.
“Я хочу, чтобы ты обращался ко мне «мадмуазель» сейчас”.
“Посмотрим”, - кажется, эхо этих слов отражается от стен коридора, пока Грантер следует за Анжольрасом назад в спальню. Он наблюдает с интересом, как тот аккуратно прячет мантилью в платяной шкаф и ставит принесенный букет в вазу с водой, которая, как Грантер подозревает, была приготовлена еще до его, Грантера, вечернего появления.
Анжольрас судорожно вздыхает.
“Прекрасная Офелия, Вам дурно?”
Грантер спрашивает — и тон его насмешлив, но обеспокоенный взгляд отмечает бледное лицо Анжольраса и руки, прижатые к затянутому в узкий корсаж животу.
“Мне непривычна такая тугая шнуровка, как видишь”, - объясняет Анжольрас. Глаза его закрыты, левой рукой он опирается о кровать. “Я никогда не мог затянуть корсет так туго, как это сделал ты. Не самостоятельно, во всяком случае”.
“И это, кажется, к лучшему”, - бормочет Грантер и шагает к Анжольрасу, обнимая его за спину. “Как эти хитрые изобретения не убивают женщин — ладно, хорошо, больше ни слова”.
“Избавь меня от всего этого. Сегодня я был женщиной достаточно ”, - говорит Анжольрас и торопливо поворачивается, предоставляя Грантеру свободу действий.
“’Мы будем мы’”, - фиксирует Грантер.
“Прошу прощения? Я настаиваю, чтобы ты мне помог как можно быстрее или я упаду в обморок. Грантер?”
“Приношу свои извинения. Я просто вспоминал сцену, в которой ты произнес «посмотрим» в ответ на мою собственную непристойную просьбу. Ах, но я никогда не мог…”. Он затихает, руки его находят завязки платья Анжольраса, распускают шнуровку, пока тот не высвобождает руки из рукавов, и белое, как одежды ангелов, платье не соскальзывает вниз к его ногам. Глаза Грантера-художника вспыхивают на мгновение, когда Анжольрас предстает перед ним как Афродита, выходящая из морской пены.
Но он молчит. Его загрубевшие пальцы трудятся над освобождением Анжольраса из ада, коим является плен корсета. Когда он справляется со своей задачей, Анжольрас опускается на кровать, рука его лежит на животе, он дышит тяжело и часто, но, по крайней мере, свободно.
“Я никогда бы не смог осквернить святыню”, - говорит Грантер, скользя взглядом вниз по гладким плечам Анжольраса, по сбегающим на них густым золотым прядям. “Никогда не стал бы причиной падения ангела”.
“Ты говоришь загадками, Грантер. О чем ты там бормочешь?” - Анжольрас спрашивает, все еще чуть задыхаясь, не отрывая взгляда от простыней.
“Истинное добро умирает девственным, Анжольрас”.
Анжольрас с трудом приподнимается на локтях, а затем встает. Он смотрит на Грантера. Умирающий свет свечей благосклонен к чертам Анжольраса. Он выхватывает из мрака светлые волосы, голубые глаза, густые ресницы, аристократический нос, высокие скулы. Губы женщины и почти девичий абрис лица. С цветами в волосах он похож на юную Персефону.
Грантер ошеломленно касается своего собственного лица, покрытого потом и щетиной, с крупным кривым носом и грубой темной кожей. Он чувствует себя зверем, стоящим не перед Аполлоном, но нимфой из свиты Аполлона.
Неожиданно для Грантера Анжольрас произносит: “Мне казалось, что я просил Вас обращаться ко мне «мадмуазель».
Грантер, недоумевая, запускает руку в свои короткие, темные кудри : “Я — ну… А разве минуту назад ты не говорил, что покончил с женственностью?”
“Верно. Однако я передумал. Я растерялся из-за корсета, медленно душившего меня до смерти, и говорил, выйдя из образа. Так что мадмуазель Анжольрас – и до тех пор, пока я не скажу, что время ее истекло ”.
Грантер не может не уставиться во все глаза на мужчину, стоящего перед ним в одном белье, с цветами, приколотыми к рассыпавшимся, непослушным волосам. Он не может не спросить: «Что за странная игра?»
Анжольрас выглядит страшно растерянным. Он садится на свою кровать и, поймав взгляд Грантера, пытается отвечать: “Я всегда выглядел несколько женственным. Я думал … Возможно, я женат на Революции до такой степени, что не могу оторвать Анжольраса Вождя от его супруги. Я думал… Быть может, если бы я был Анжольрасом Женщиной, то я мог… Я мог бы отдохнуть, я мог бы разобраться, я мог... Я не уверен. Я хочу быть правдивым, но я боюсь, что не знаю правды сам”.
“Все… Все в порядке”, - единственное, что может выдавить Грантер.
“Да”, - Анжольрас продолжает говорить, и голос его становится как прежде уверенным. “Принесите мне ночную сорочку из моего гардероба”. Грантер слушается, открывая деревянные дверцы и ища то, что могло бы быть описано как “ночная сорочка” и принадлежать женщине. Он находит то, что предположительно ищет, длинное одеяние из тонкой белой ткани, практически прозрачное, обшитое по груди розовыми лентами.
“Нашел”
Он замирает на месте, увидев Анжольраса, избавившегося от нижнего белья. Он видел мужское тело много раз прежде, но не такое как это, не с полупрозрачной, светлой кожей, безумно нежной, если прикоснуться к ней. Не тело человека, перед которым он благоговел и которого любил.
Грантер заставляет себя отвести взгляд, лицо его горит, он протягивает руку Анжольрасу: “Ваша сорочка”.
“Я хочу, чтобы Вы помогли мне одеться”.
Грантер, замотав головой, каркает : “Я не могу, не могу, мадмуазель”.
“Краснеющий Грантер, пожалуйста, я прошу Вас об услуге и любезности”, - говорит Анжольрас, в голосе его не слышно ни волнения, ни дрожи — он ясен и безэмоционален.
“Я – чудовище, и я болен, и я человек, который слишком страдает от одиночества, чтобы не навредить хрупким костям ангелов”, - говорит Грантер бездумно.
“Алкоголь все еще не выветрился?”
“Мадмуазель, нет, я …”
“Мне придется спать голому и мерзнуть ночью, потому что этот человек слишком боится посмотреть в глаза раздетому товарищу?”.
“Товарищу?!” – Грантер усмехается. “Снова играем в игры?”.
Все же он поворачивается и подходит к Анжольрасу, сердитый и робеющий, он поднимает собранную сорочку над головой Анжольраса и позволяет ей упасть вниз по его телу.
“Благодарю”, - говорит Анжольрас мягко. “Теперь, снимите собственную одежду и ложитесь в мою постель, Вы, должно быть, устали. Я не верю, что Вы доберетесь до своего дома в этот час в Вашем состоянии”.
Грантер хохочет в голос, но Анжольрас не реагируя, ныряет в кровать. Сделав себе отметку в голове, Грантер осторожно следует распоряжениям. Он снимает с себя одежду, пока не остается в одном белье. Пересекает комнату и проскальзывает под простыни рядом с Анжольрасом, ощущая легкое головокружение и разочарование.


Только в голову пришло, может, фик и допереводили уже давно! Ну, не догоню, так согреюсь
URL комментария

окончание

Они молчат, и Анжольрас отворачивается от него. Грантер наблюдает, как отблески свечей пляшут на стенах, и глаза его смотрят влажно и устало.
“Мужчина мог бросить меня на кровать, обладать мной и даже тогда верить, что я был Евой — Вы сказали что-то в этом роде”, - внезапно говорит Анжольрас.
“Что?” - Грантер пристально смотрит на спину Анжольраса. “О, да, я вообще-то упомянул Адама, но да”.

Пауза.
“Вы могли бы?”
“Я мог бы что, мадмуазель?”
“Могли бы Вы принять меня за Еву, овладев мной?”.
Вопрос ловит Грантера врасплох.
“Я не смог бы. Я не взял бы Вас”.
“Почему Вы говорите это?”
“Анжольрас… Мадмуазель, я говорил это прежде, я не могу пачкать нечто столь чистое. И Вы - мужчина”.
Анжольрас поворачивается так, чтобы оказаться с Грантером лицом к лицу. “Не будьте смешным... Грантер, как Вы полагаете, если я считаю, что я - женщина, пусть даже только в это мгновение, Бог простит мне отношения с другим мужчиной?”
“С чего внезапно все эти вопросы? Похоже, зеленая фея все еще имеет власть надо мной”.
Безумие Анжольраса овладевает и им; Грантер чувствует, что его тело начинает сдаваться.
“Грантер, я ищу самую нечистую утеху для одного такого... 'чистого', как Вы говорите”.
“Даже”, - Грантер резко выдыхает, - “даже, если бы Вы были женщиной, Вы… Вы не моя жена. Никогда красота не снизойдет к такому ужасному существу”.
“Ваши слова слишком суровы”, - говорит Анжольрас. “И я не в восторге от Вашей манеры говорить о себе, Грантер”.
Он не отвечает, хмурится и кусает губы, и стыд разливается жаром в его животе.
Анжольрас закрывает глаза.
“Я взял бы Вас, если бы Вы мне позволили”, - признается Грантер. “Величайшая милость с Вашей стороны. Я жаден”.
“Я оказываю Вам эту милость”, - говорит Анжольрас ровно, и удивляется, ощутив губы Грантера на своих. Вопреки ожидаемому, поцелуй жесткий и отчаянный, в нем нет нежности, губы Грантера боязливо сжаты. Анжольрас не знает, что делать, несведущий ни в романтической любви, ни в телесной, он позволяет этому продолжаться до тех пор, пока Грантер, обнаружив, что тело Анжольраса спокойно под ним, не меняет аранжировку. Он целует Анжольраса в уголки губ, прежде чем сказать “приоткройте рот и впустите меня”. Тот подчиняется и чувствует, что рот Грантера подстраивается под его, чувствует, как язык скользит, касаясь его. Анжольрас стонет.
“Вот так и целуются, целомудренная Артемида”, - выдыхает Грантер, и в его голосе проскальзывает насмешка.

Анжольрас согласно кивает, и они продолжают, неторопливо и долго, так, как хочется Грантеру. Его щетина царапает рот и подбородок Анжольраса, чьи теплые влажные губы он ощущает на своих.
Грантер целует нос Анжольраса, его глаза, его лоб, цветы в его волосах. Спускается к шее и дальше вниз, к его груди. Большим пальцем отводит вырез сорочки вниз, чтобы поцеловать по-девичьи розовеющие соски. Он улыбается, слыша глубокое, неровное дыхание Анжольраса.
Он выпрямляется и, схватив правую руку Анжольраса, прижимает ее к своему паху. “Вы чувствуете это? Так ощущается желание зрелого мужчины”.
“Да”.
Анжольрас отвечает, и что за зрелище, думает Грантер, видеть его таким. Глаза полуприкрыты, щеки горят не от пассионарных речей, а от возбуждения.
“Вы заставляете меня ощущать подобное часто, мадмуазель. Даже просто мысли о Вашем лице. И это, это разрушит меня”.
“Тогда я построю Вас снова”
Брови Грантера взлетают, и он склоняется к Анжольрасу, задирая его ночную рубашку, чтобы показать ему его собственную эрекцию. “Это для меня — и нет никого, кто смог бы уложить меня рядом с собой после этой ночи”. Он благоговейно проводит пальцем до самого низа.
Анжольрас выгибает бедра от прикосновения Грантера. “Пожалуйста... пожалуйста..”.
“Останьтесь здесь”, - Грантер нажимает рукой на бедро Анжольраса, останавливая его. Быстро поднимается с кровати, словно оживляясь от просьб, прихватывает свечу и выходит из комнаты.
Анжольрас глядит ему вслед с удивлением. Щеки пылают, он подтягивает колени к подбородку и пытается справиться с волнением между ногами. Грантер возвращается несколько минут спустя — долгие, затянувшиеся минуты — с бутылкой масла для жарки из кухни.
“Ты планируешь заняться приготовлением еды ночью?” – изумленно спрашивает Анжольрас.
Грантер забирается назад на кровать, делая знак Анжольрасу, чтобы тот лег обратно на спину. “Это необходимо для проникновения между мужчинами — если только Вы не желаете, чтобы я причинил Вам боль, но я должен сказать, что не был бы снисходителен к этому желанию”.
“Проникновение?” – Анжольрас убирает растрепавшиеся волосы с его лица. “Грантер, пьяница, я не …Я не настоящая женщина! Я не … Части, которые необходимы…”.
“Болтовня ни о чем”, - Грантер морщит свой широкий нос. “Дорогая мадмуазель, я обучился многим скандальным вещам в Париже. Мужчины подобные нам приезжают в этот город, чтобы совершать самые греховные действия друг с другом. Вы доверяете мне?
И Анжольрас отвечает “да”.

“Тогда позвольте мне продолжать и уведомите меня, если дела пойдут неладно для Вас”. Грантер просовывает руку под бедра Анжольраса и приподнимает их так, чтобы поместить подушку под его зад. Он открывает бутылку с маслом и льет изрядное его количество себе на пальцы. Останавливается, взглянув на Анжольраса, который смотрит на него со странным выражением.
“Вы боитесь меня?” - спрашивает Грантер, и чувство греховности происходящего охватывает его снова, холодом сползая по спине.
“Вы никогда не внушали мне страх”
“Тогда Вы - храбрая душа, прекрасная Афродита”.
“Только я сбит с толку…”
“Да, я понимаю”. Грантер думает, что Анжольрас невероятно послушен. “Теперь, позвольте мне…”
Он сдвигается, чтобы оказаться между ногами Анжольраса, и опускает палец между ягодиц. Грантер отмечает, что без одежды его зад полнее и круглее, чем он ожидал, почти как женский, и он думает, что вполне быть может, что Бог сделал преизрядную ошибку, создавая Анжольраса. Грантер вводит палец внутрь.
Анжольрас резко открывает рот, ловит воздух. “Это, это”, - он запинается, -“Это, Грантер…”
“Между двумя мужчинами это происходит так, все будет хорошо в конечном счете. Я ничего не сделал бы такого, что могло бы доставить Вам беспокойство”.
Анжольрас сглатывает. “Продолжайте”.
Он продолжает. Грантер растягивает его пальцем, пока не чувствует, что все в порядке, и можно добавить второй, он следит за лицом Анжольраса, смотрит на плотно закрытые глаза, сжатые зубы. И добавляет третий.
Анжольрас держится.
Грантер опускает голову, оставляя поцелуи на внутренних сторонах бедер Анжольраса, но вскоре начинает опасаться, что они оба взорвутся, если продолжать тянуть время. Он убирает пальцы и сбрасывает свое белье. Анжольрас открывает глаза и смотрит на стоящий член Грантера.
“Я никогда не видел другого человека таким”, - говорит Анжольрас. “Лишь изредка себя”.
“Я приношу извинения, что этим человеком оказался мсье Грантер”, - хмыкает Грантер. “Хорошо... Все хорошо”. Он опускается на Анжольраса, своими большими руками раздвигает его ноги. “Все хорошо, мадмуазель”.
Он вдыхает, выдыхает и толкается внутрь, и это словно удар — момент, когда Анжольрас оказывается под ним….

Грантер почти падает на Анжольраса, головой упирается в подушку, член его входит глубже, и Анжольрас вскрикивает.
Грантер выходит и входит снова, медленно, медленно, мягко, выжидая, ожидая стонов боли или удовольствия от ангела под ним, его движения постепенно становятся резче и в голосе Анжольраса наслаждение звучит сильнее боли.
“Анжольрас”, - задыхается он. “Анжольрас…”
Анжольрас под ним мотает головой, обвивает руками спину Грантера, впивается в нее ногтями.
“Нет, нет, пожалуйста… ”
“Я не могу, не могу звать тебя иначе”, - он говорит и сжимает зубы, хватаясь рукой за спинку кровати.
Анжольрас не отвечает, но обхватывает поясницу Грантера длинными, стройными ногами. Грантер считает, что он нашел правильную позу, когда Анжольрас начинает выкрикивать его имя снова и снова, и он двигается все быстрее, неизбежно забывая о прежней осторожности.
Все заканчивается резко для Грантера, когда он финиширует, и ему не хватает сил даже выйти. Грантер судорожно выдыхает над ухом Анжольраса, и прижимается к нему губами. Анжольрас почти всхлипывает под ним, и Грантер опускает ладонь к члену Анжольраса, обхватывая его. Его большой палец скользит по головке, он ритмично двигает рукой, пока Анжольрас, выгнув спину и вскрикнув, не кончает.
Они лежат так некоторое время, изнемогающие в истоме, ослабевшие, потрясенные и не до конца верящие в произошедшее.
Длинная сорочка Анжольраса испачкана, его волосы влажны, и Грантер благодарит небеса, что не может видеть сейчас самого себя.
Он заговаривает первым:
“Я грешен, я стыжусь, а ты - самое прекрасное создание”.
Он смотрит, как вздымается и опадает хрупкая грудь его вождя.
“Я забывался таким образом, а теперь... теперь…” - Анжольрас облизывает губы, глядя затуманенными глазами в потолок.
“Да?” – переспрашивает Грантер.
Слова звучат еле слышно, как будто Анжольрас говорит сам с собой: “Возможно, я позволю себе быть мужчиной в следующий раз, когда ты возьмешь меня”.
“Посмотрим”, - говорит Грантер.
URL комментария

Вот, и начало принесу. Правда, в каком треде оно было, уже не вспомню, а кто переводил - не знаю

Артемида, Афродита by badyafiction

«Те, кто стоят во главе революций - ангелы, но они редко на них похожи».

Он расположился у изножья кровати своего лидера, в то время как комната тускло освещена рябым сиянием свечей, которыми были уставлены тумба и каминная полка. Одной рукой Грантер вцепился для уверенности в одеяло.

(Второй рукой он чешет живот, его рубашка мокрая от пролитого алкоголя, и он смутно задается вопросом, не иллюзия ли все это, результат фокусов зеленой феи.)

Его лидер, Анжольрас, который лишь на несколько сантиметром ниже роста, что можно было бы считать высоким, с тонкими руками, но широкими плечами, стоит перед ним. Его платье сбилось у талии, оставляя след из юбок, собирающихся у его босых ног. Грантер замечает едва заметные пальцы его ног, угадывающиеся среди бледно-розовых складок ткани.

«Есть исключения, которые входят в историю», - говорит Грантер, наблюдая, как длинные, бледные пальцы собирают водопад светлых волос лентой. - «Можно изучить картины с изображением Жанны Д'Арк. Разве у нее было не твое лицо?»

«Грантер, ты рассуждаешь ни много ни мало, как безумец», - отвечает Анжольрас который сочетает невероятную гибкостью и ужасную глубину.

«Повел бы ты армию в этих юбках, которыми ты так сладко обернут?»

«Конечно, не повел бы. Пустой вопрос.»

Грантер, разгульно улыбаясь, спрашивает: «Оказывают ли эти юбки еще более значимое воздействие, чем твое женственное лицо?»

Стоит отметить, что Анжольрас не бросает и взгляда на своего собеседника, как и не отвечает на его вопрос. Взор его сосредоточен, выражение губ бесстрастно, когда он достает из гардероба корсет, полосатый и почти белый, и наконец переводит взгляд на Грантера.

«Окажешь ли ты мне услугу с шнуровкой моего корсета?» - спокойно спрашивает Анжольрас. - «Воздерживаясь от бесстыдных комментариев?»

«Нет ничего иного, что я предпочел бы сделать в этот самый момент», - говорит Грантер, с трудом переводя свое тело в вертикальное положение. Он устраивается рядом с Анжольрасом и жестом, касаясь пальцами его плеча, заставляет того повернуться. Он забирает корсет из чужих рук более взволнованно, чем кажется бы на первый взгляд, и оборачивает его вокруг торса Анжольраса.

Талия его лидера и так слишком тонка по меркам мужских талий. Грантер не слишком в сведущ в законах женской моды, однако, со всем вниманием, его пальцы - привыкшие быть проворными (что необходимо для художника), а сейчас близкие к беспомощности - затягивают ленты корсета, последовательно продевая шнурки через петли.

На то, чтобы закончить шнуровку, уходит несколько минут, и все они проходят в полной тишине. (Нет, не полной: дыхание Грантера тяжелое, дремотное из-за опьянения и нарастающего желания.)

«Могу ли я?» - спрашивает он, сжимая в руках концы шнурков, жестом показывая, что собирается затянуть шнуровку.

«Можешь», - отвечает Анжольрас. - «Туго. Пожалуйста.»

Грантер подчиняется, ленты стягивают корсет, сжимающийся вокруг талии Анжольраса все сильнее. Несколькими мгновениями спустя, от с губ Анжольраса слетает едва различимый звук, и Грантер не осмеливается тянуть сильнее.

«Достаточно?» - неуверенно спрашивает Грантер.

«Сильнее,» - отвечает властный голос.

Грантеру остается только крепче сжать в руках шнурки и затянуть корсет еще сильнее, несмотря на остающуюся в душе настороженность и вместе с осознанием того, насколько хитер в своей природе женский наряд.

Анжольрас объявляет, что «этого достаточно», и Грантер завязывает ленты, чувствую облегчение от того, что этого натяжения Анжольрасу довольно. Он потирает пальцем бровь, обнаруживая ее влажной от пота. Все еще стоя спиной к Грантеру, Анжольрас просит его о помощи с остальными шнуровками и завязками платья.

«Да», - говорит Грантер, чьи руки уже шустро двигаются по бокам Анжольраса. Кончики его пальцев двигаются вдоль чужих ребер, скрытых тканью, с резким вдохом изучая сужающуюся линию талии.

«Грантер.»


«Этот женский маскарад только усиливает твою красоту, прекрасный месье», - отвечает Грантер и заканчивает тихим и неверящим смешком.

«Ты мечтаешь о службе королевского шута?»

Грантер начинает завязывать ленты на платье Анжольраса, но продолжает говорить словами пьяной самоуверенности: «Задуй свечи, задуй звезды, и в темноте мужчина мог бы бросить тебя на эту кровать, обладать тобой, и при этом так и не узнать в тебе Адама».

«Твои слова возмутительны, Грантер. Я не принадлежу к дамам на одну ночь».

Закончив с платьем, Грантер заставляет Анжольраса повернуться к нему лицом. Когда Анжольрас повинуется, выражение на лице Грантера не выдает ничего И тем не менее: «Ты говоришь, как целомудренная Артемида, но выглядишь чувственной и великолепной Афродитой Скажи мне, когда у твоих ног родится морская пена?».

«Я соберу свои юбки и оставлю тебя здесь одного, если ты продолжить говорить в этой непристойной манере», - говорит Анжольрас, поджимая губы, полные и розовые, когда когда они сжаты в линию.

«Умолкаю».

«Благодарю».

«Но я должен спросить», - говорит Грантер, решаясь заправить мягкий светлый локон Анжольрасу за ухо, после чего его пальцы задерживаются у чужой щеки и медлят. - «Прекрасная Офелия, когда ты закончишь и твое желание быть одетой как поздняя Мария Антуанетта будет удовлетворено в полной мере, когда ты соберешь достаточно цветов в саду Прувера, чтобы вплести в свои длинные волосы, позволишь ли ты снять с тебя одежду так же как позволил до этого одеть тебя?»

URL комментария

@темы: прон, категория: слэш, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: NC-17 — NC-21, тред: 121

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

28.09.2015 в 00:26

осторожно, драббл про грантера, гей-парад и прочее. могут быть ошибки

Грантер обвел комнату торжествующим взглядом, прокашлялся, поправил галстук, надетый по случаю пьянки в крохотной галерее на Монмартре, где на прошлой неделе он имел честь шпаклевать стены, дабы подзаработать, и громко выдал:
– Мы с Баорелем едем в Амстердам на гей-парад!
В комнате повисла тишина. Комбефер поправил очки. Жоли застыл с поднесенным к губам стаканом. Анжольрас и Курфейрак впервые за вечер оторвались от разложенной на столе карты и тоже посмотрели на Грантера. Точнее, Анжольрас посмотрел на Грантера, а Курфейрак – на Грантера, а затем на Анжольраса, а затем снова на Грантера.
Боссюэ начал громко смеяться:
– А Баорель что там забыл?
– Я даже не уверен, что Грантеру там место, а ты про Баореля спрашиваешь, – наконец нашел что сказать Жоли.
– Эй, ребята, вы чего? Я,может, закадрю какого-нибудь парня, а может быть девушку. Но скорее всего какого-нибудь очень пьяного парня – будем реалистами. А Баорель едет за компанию, то есть за косяком.
– Косяк можно и в Париже найти, – хмыкнул, высунув свою голову из-за ноутбука, Жеан.
– Вот именно! – махнул рукой Грантер, – Я предлагал. Но Баорель так не может.
Баореля, кстати, с ними не было. Он променял еженедельную встречу "Друзей Азбуки" на свидание, в связи с чем последние в начале вечера проголосовали, что будут на Баореля обижаться, пока тот не купит каждому пиво. Анжольрас от голосования воздержался.
Только вот сейчас он не был готов промолчать.
– Разве ты не находишь любые митинги, парады и прочие собрания, что ставят целью привлечение внимания к поднятой проблеме, пустой тратой времени? – очень холодно спросил он.
Грантер посмотрел на него, на секунду задумался и хитро ухмыльнулся:
– Кто сказал, что я буду участвовать? Я буду лежать пьяным в канаве... простите, в канале, и просто наблюдать.
– Конечно, не сомневаюсь, что так и будет... – сжав губы, утвердительно кивнул головой Анжольрас.
Но когда он снова склонился над картой, и упавшие пряди волос скрыли его лицо от чужих глаз, никто не заметил, как Анжольрас осторожно улыбнулся.


URL комментария

@темы: категория: слэш, категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Прувер, персонаж: Курфейрак, персонаж: Жоли, персонаж: Легль, пейринг: e/R

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

23.09.2015 в 01:27

я прнс, короче.
болтовня в кафешке, все хипстеры, грантер говорит монологами.

ШОК СЕНСАЦИЯ ФАНФИК В ТРЕДЕ МИЗЕРАБЛЕЙ

— ..я просто говорю, что вы не в тренде. Сейчас не модно говорить о таких вещах как свобода, равенство, братство и космополитизм. С одной стороны у нас неоконсерваторы, которые считают, что нужно выслать всех мигрантов в свои банановые республики, а самим сидеть и дрочить на национальную культуру; с другой — культурная, простигосподи, апроприация и пятьдесят оттенков гендера. А вы тут сидите и рассказываете о том, что все люди братья и сестры, капитализм — это плохо... Вас что, Ленин покусал? Прямо из мавзолея вышел — и покусал?
Грантер перевёл дыхание и подозвал официанта.
— Мне ещё пива, пожалуйста.
Грантер сидел у стены, под лампой, немного в стороне от всех остальных — говорил, что ему там удобнее рисовать, и никто не зальёт пивом — или латте и сиропом, или зеленым чаем, чертовы вы хипстеры — его альбом с набросками. Было тихо, только муха жужжала под лампочкой.
— Что, никто не будет мне отвечать?
— С тобой бесполезно спорить, Грантер, — Анжольрас нахмурился. — Ты демагог, а не спорщик. И к тому же мне плевать на то, что сейчас в моде...
— Грантер, если мы бы неоконсерваторами, — подхватил Курфейрак, — то шли бы голосовать за Марин Ле Пен, а если бы наоборот, то торчали бы в интернете, рассуждая о Ники Минаж в кимоно. Но, как видишь, мы здесь.
И они снова заговорили друг с другом. Грантер прислушивался к разговором краем уха: Прувер предложил всем вместе почитать Симону де Бовуар, они иногда устраивали книжный клуб, на первом заседании обсуждали «Капитал» Маркса, и Грантер тогда разошёлся. Разнёс марксизм так, что камня на камне не осталось, а потом сказал: «Три курса философского не пропьёшь, даже если бухать так же, как я». Эффектный номер.
Отодвинув кружку с пивом, Грантер перевернул страницу и взял в руки мягкий карандаш. В это время дня очень красиво падал солнечный свет: ветви деревьев в густой листве оставляли на полу и столах кружевные тени. Для разминки Грантер сперва нарисовал их. А потом пальцы сами начали вычерчивать знакомые линии: руки, линия спины, мягкие локоны у щеки, линия носа и подбородка... Грантер сидел у стены, под лампой, не потому, что ему там удобнее рисовать, а потому, что оттуда лучше видно Анжольраса. Иногда он отвлекался, чтобы изобразить собственную кружку с пивом или цветок в углу, так казалось, будто он не совсем зациклился на Анжольрасе — хотя зачем себя обманывать? зациклился, конечно.
Некоторое время он не встревал в разговор, заворожённый игрой света в волосах Анжольраса, голоса слились в один звуковой фон, будто он слушал радио и лишь иногда улавливал отдельные фразы:
— ... но ведь политика мультикультурализма действительно провалилась...
— ... государству невыгодно социализировать мигрантов, тогда они захотят работать инженерами и менеджерами, а не уборщиками и официантами...
— ... даже во Франции государство плохо заботится о бедных, что уж говорить о других странах. У нас хотя бы образование бесплатное, не то что в Америке.
— Сандерс обещал сделать образование бесплатным.
Грантер усмехнулся.
— Сандерс — старый белый пердун, таким принадлежат девяносто процентов власти и денег, — наконец сказал он. — А ворон ворону глаз не выклюет. А ещё он может оказаться такой же тряпкой, как Олланд. Казалось бы, сложно придумать большего придурка, чем Саркози, а вот, пожалуйста, сидит в президентском кресле. Господи, зачем я говорю о политике?..
— Я думаю, Господь не в курсе, Грантер! — крикнул Баорель.
— Я думаю, Господь спрашивает: «Грантер, какого чёрта ты говоришь о политике? Неужели нет более приятных разговоров? Даже передача о Кардашьянах и романы Анны Гавальды лучше, чем политика». Возможно, мы доживём до того счастливого момента, когда Анжольрас станет президентом Франции, и тогда мы будет жить в самой благоденствующей стране на этой планете, а, возможно, и в паре соседних галактик, а пока политика — это сплошь уныние и мрак, мрак и уныние. Может, лучше поговорим о хорошеньких девушках? Мариус влюблён в одну такую, правда? — одного взгляда на Мариуса было достаточно, чтобы понять: удар достиг цели. — Я видел, как он прижимает к сердцу платок с инициалами — это очень романтично. А ещё он ходит за ней по парку, так что вскоре она подаст на него жалобу, и Мариусу запретят приближаться к ней на сто метров. Лично я бы запретил: вы представьте, она выходит на прогулку вместе со своим отцом — или, может, это дед, не знаю, — а он плетётся за ними по пятам, на небольшом расстоянии, но так бестолково, что его не заметит разве что слепой. А потом садится на скамейку напротив и вздыхает, глядя на неё. И вид у него — ну натурально как у какого-нибудь Ленского. Если увижу это ещё раз, то просто подойду к ней и скажу: «Слушай, как-там-тебя, этот странный тип, который таскается за собой, не сталкер-психопат, так что твоему папе не надо придумывать, куда спрятать его труп. Он просто по жизни такой. Когда-нибудь, лет через десять, он дойдёт до того, чтобы подойти к тебе и пригласить на свидание». Давайте-ка выпьем за то, чтобы Мариус признался ей до того, как они оба угодят в дом престарелых!
И они, конечно, за это выпили. В основном кофе и зелёный чай.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Мариус, персонаж: Прувер, персонаж: Курфейрак, персонаж: Баорель, тред: 120

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

04.08.2015 в 21:28

всем привет.)
флешмоб †, но пусть будет 44: Ghost Hunter!AU

1000 слов, очень плохая музыка

поесть говна читать дальше

Курфейрак выбил колоду из рассохшейся цветной коробочки и взвесил в руке.
– Напоминаю, друзья, – серьёзно сказал он, не глядя перетасовывая карты. – Архангел вряд ли даст фору Ангелу Смерти. Если кто-то из вас Всадник Апокалипсиса, не нужно делать такое самодовольное лицо, потому что у нас есть…
– Антихрист, – закончил Комбефер и первым вытянул из неаккуратного веера карту.
Прежде чем вытянуть свою, Анжольрас долго водил рукой с оттопыренными пальцами над колодой.
Он был Антихристом уже девять игр из десяти и волей-неволей ждал чуда.
– Судьба, – пожал плечами Курфейрак, когда Анжольрас непременно случайно вытянул свою карту и не сдержал обречённого и усталого выдоха. – Интересно, что если в мафии часто быть шлюхой, то однажды…
– Наступила ночь, – громко сказал Комбефер. И уточнил:
– Ночь воскресенья. Демоны несут Антихриста на Землю. Ангелы.. занимаются тем же, чем и обычно. Не вмешиваются.
Жоли огорчённо опустил взгляд, и Курфейрак ткнул в него указательным пальцем.

Пока Небеса проигрывали Аду очередную партию в Апокалипсис, начался дождь, ветер с разбегу забил в окна. Деревья в старом саду заскрипели, небо треснуло молнией.
В их доме – древнем высохшем придатке бывшего огромного увеселительного заведения – еле горел свет, лампы перемигивались, свечи подёргивались, отбрасывая на выцветшие плакаты полуобнажённых девиц грубые тени.
Плакаты были не единственной проблемой. Иногда, ещё давно, когда бордель переживал свои роскошные юношеские годы, клиенты убивали проституток, и теперь по ночам было слышно, как они сидели где-то наверху и плакали. Некоторые выпадали из шкафов и клозетов как только что почившие – со шнурком от корсета на шее и высунутым кончиком синеватого языка, – но в общем были учтивы и дружелюбны, не марали полы и не гремели цепями.
Ночь выдалась больно классической для нечисти, и потому та молчала. Вместо неё говорил Прувер, которого всегда вдохновляли подобные вещи.
– Только подумайте, – воодушевлялся он, болтая ногами из своего кресла и помахивая старым кривым карандашом над листом бумаги, – как оборотни должны ненавидеть поздние одуванчики?
Боссюэ, не отрываясь от игры, засмеялся:
– Ты бы спросил ещё, что общего у ворона и письменного стола.
– Ну я же тысячу раз говорил, – улыбнулся Комбефер. – К слову, Кэрролл был вампиром.
– Враньё! – Анжольрас вступился за Кэрролла. Ему как Антихристу ничего больше и не оставалось. – Он неделями не ел и всю жизнь не нуждался в женщине, но это не делает его вампиром.
– Угу, – согласился Жоли. Он уже вышел из игры и лениво попинывал Курфейрака под столом, пока тот строил остальным рожи. – Вампиром его могла сделать только Алиса, но бедная девочка не успела: родители вовремя пресекли её общение с профессором Доджсоном.
– Эта история с девочкой, – вдруг сказал Комбефер и покрутил пальцем в воздухе. – Помните, в той деревне на юге? Её арестовали, поймали прямо над человеком.
Девочку-мозгоедку лет десяти поймали и застрелили, но её жертву всё-таки спасли.
Их команда узнала об этом спустя неделю после расстрела, когда до захолустья, куда они были привлечены профессией, дошли газеты.
Грантер тогда увидел новость первым, ушёл в ближайший бар, запил и не просыхал с месяц.

В общей гостиной на столе был старый телефон, который от звонка дребезжал так громко, что сразу было ясно: случилась беда.
Когда телефон начинал выть, визжать, стрекотать и дудеть, все бежали в гостиную, спотыкаясь друг о друга на лестнице или впечатываясь в косяки так нелепо, что Анжольрас, спокойно спускавшийся из своей дальней комнаты, брал трубку первым.
Тогда же им стали чаще звонить разные люди: спрашивали о серебряных пулях, о календарях, о том, как безболезненно и быстро убить волка, если потребуется.
Оборотни не были обыкновением. Они только мрели где-то за безвредными призраками (но и те бывали дьявольски вредоносными, нападая на инспекторов полиции или каких-то праздных гуляк на улицах), вампирами и одержимыми бесами молодыми монахинями, которые развлекались тем, что приколачивали своих сестёр к кресту.
– Вернёмся к одуванчикам, – сказал Курфейрак и хлестанул по столу картой. – Так почему оборотни должны их ненавидеть, а, Жеан?
Снаружи зашумело, и Прувер улыбнулся вместе с молнией:
– Друг мой, подумай сам! Огромное, шевелящееся море маленьких лун.
На миг все со страшно задумчивыми лицами умолкли, и Жеан ухмыльнулся.
Тут в дверь сначала громко забарабанили, а потом Баорель появился в комнате, весь с вонючей зелёной слизи, уставший и почему-то один.
Фейи, видимо, парковал машину (Прувер любил шутить, что автору часто нужно удалить Фейи из основного действия, а обижался обычно не Фейи, а Анжольрас).
– Мадемуазель Блё? – щёлкнул пальцами Курфейрак. – Это она тебя зацеловала?
– Всего оплевала, – кивнул Баорель. – Он стащил с себя куртку, понюхал и сунул Комбеферу под нос. – Всё-таки она и правда умерла. Все так расстроились, даже дети.
Камилла Блё была провинциальной учительницей в провинциальной школе, погибшей при загадочных обстоятельствах, но почему-то воскресшей.
– Какой ужас, – ахнул Прувер. – Теперь детям придётся найти новую учительницу.
– Да понятно, что ту не оставят, – пожал плечами Баорель. – Хотя она так и рвалась обратно в класс.
– Хотела пораскинуть мозгами? – спросил Боссюэ.
Комбефер закрыл лицо картами, и Анжольрас поначалу тоже хотел улыбнуться, но вовремя одумался и встал с места, положив свою проклятую карту на стол.
Когда Анжолрас захлопнул за Фейи дверь и проверил, в порядке ли телефон, всему бывшему публичному дому захотелось спать.
Ботинком поддев застывшие зелёные остатки мадемуазель Блё, Жоли побеспокоился о Грантере, который ушёл «задушить попугая» больше двух часов назад.
«Пги твоём нынешнем здоговье вгедно дак много пидь, – однажды сказал Грантеру Жоли. – Алкоголь сильно пгитупляет рабоду мозга».
Грантер тогда глянул на него из-под полуопущенных век, подняв брови.
«Пить и здоровым вредно, – отозвался он без особого тона. – А знаешь, что ещё сильно притупляет работу мозга? Безнадёжные мечтания. Так что не беспокойтесь. – Он повысил голос и оглядел комнату, не забыв ни одного лица. – Мы все тут недоумки».
Жоли собрался пойти за ним вместе с Боссюэ, но Анжольрас запретил брать кого-то с собой: он полагал, что Грантер окутывает его друзей, как дурной запах. Завсегдатай баров и проституток – ещё, конечно, живых, – Грантер любил блестяще подтрунивать и надо всем смеяться.
Он вернулся в дом в обнимку с Жоли, очень навеселе, и тут же заголосил:
– В ле-е-с ты но-о-су не кажи-и-и, все-е-м друзьям ты расскажи-и-и!..
Это была какая-то старая детская песенка из тех сборников сказок и стихов, которые раньше сочинял для детей один мудрый епископ, подписываясь анаграммой из имени малоизвестного, но существовавшего святого.
– В э-э-этот ди-и-ивный лунный час зве-е-ерь захочет убить ва-а-ас! – И он скинул Жоли на голову своё старое поношенное пальто. – Дверь запри! – Обнял его и потряс. – Закрой глаза! – Стянул с него пальто и горячо поцеловал в макушку: – Надвигается беда!
Вдруг в гостиной зазвонил телефон.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Прувер, персонаж: Курфейрак, персонаж: Баорель, персонаж: Жоли, персонаж: Легль, тред: 119

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

16.06.2015 в 21:01

очень драббл по субботник!ау, Анжольрас, Грантер

– С точки зрения банальной эрудиции наши действия не имеют решительно никакого смысла.
– Не помогаешь, так не мешай,– прошипел Анжольрас в несвойственной ему манере. Солнце припекало спину, волосы намокли и липли к лицу (надо бы найти время постричься). Бубнёж стоящего рядом Грантера настроение не улучшал.
– Я бы с радостью поучаствовал в общем деле, хоть и абсолютно бессмысленном, если бы в округе нашлась хоть одна лишняя лопата. И потом, я уже занят – держу саженцы. Которые, замечу в скобках, не приживутся. Неужели гибель предыдущего зелёного караула тебя не смущает?
Анжольрас выпрямился. С каждой секундой он проникался всё большим уважением к Баорелю, всё детство не разлучавшемуся с лопатой – и всё большим пониманием к его решению бежать в город.
– Прувер говорил, что этот сорт устойчив к нехватке кислорода. Приживутся.
– Тогда их обломают прохожие.
– Ты слишком плохого мнения о людях.
– А ты слишком хорошего,– не сдавался Грантер. – Как, впрочем, и всегда. Тебе не кажется, что мы размениваемся на мелочи? Как бы красиво не звучали слова «акция по озеленению города», город лучше не станет. Все наши попытки обречены на провал, потому что человеческую природу не изменить. Мы всегда разрушаем то, что нас окружает, поэтому…
– Грантер, скажи – когда ты в последний раз портил парковое имущество?
Тот, наконец, замолчал. Не далее как в прошлый вторник он в неудержимом порыве куртуазности оборвал цветы с клумбы (девушка не впечатлилась), но Анжольрасу об этом знать не стоило.
– Неважно, сколько саженцев погибнет. Важно то, что уцелеет хотя бы один, понимаешь? Если мы не увидим, как он вырастет – увидят другие. Вопрос не в том, стоит ли пытаться, вопрос в том, как добиться результата. Поэтому знаешь что?
– Что?
– Смени Жеана, будь любезен.

URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, тред: 118

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

13.03.2015 в 20:49

вброс про хипсторов

Грантер был не пьян, но он желал заглушить душевную боль, и знал, помимо выпивки, только один способ:
- Курфейрак! - заорал из своего угла Грантер. - Ты нахуя бабочку напялил? Ты типа хипстер, а?
- Алкаш! - крикнул ему Курфейрак в ответ и показал средний палец. Грантер аж привстал от радости, надеясь на хорошую потасовку, хоть кулаками, хоть словами - с Курфейраком и то, и другое весело, - привстал, наткнулся на тяжелый взгляд Анжольраса и плюхнулся обратно.
- Хватит всех оскорблять, Грантер! - велел ему Анжольрас, который совсем не понимал его страданий и того, что Курфейрак на самом деле вообще не оскорблен.
- Но я ведь не всех, - запротестовал Грантер, желая как-то оправдаться.
Взгляд сделался еще тяжелее; Анжольрас обладал уникальной способностью унижать людей всего лишь на них посмотрев. Грантер пристыженно засопел и стал сублимировать душевную боль, ковыряя ногтем столешницу. Но Анжольрас уже увлекся разговором, перестав гневно пялиться, и Грантер, с облегчением чувствуя, что не превратился в камень, пересел за столик к Леглю, Жоли и Пруверу.
- Я тебе отвечаю, - с жаром потрясал лысиной Боссюэ, - конверсы херня! Не буду я их покупать, когда у меня есть мои старые уютные кеды!
- Да-а ла-а-а-адно, - вяло тянул Жоли, играя с трубочкой в стеклянной бутылке кока-колы. - Ты их даже не носил никогда. Но мне пофиг. Не хочешь - не покупай.
Прувер молча переводил взгляд с одного на другого, явно не понимая, о чем те говорят.
- Ребят, - окликнул их Грантер. - Ну что вы как хипстеры, в самом деле!
- Это в каком это месте? - возмутился Жоли, мигом забыв о своей трубочке.
- Ты, Жоли, в любом, - отрезал Грантер.
Легль,глядя исподлобья и с трудом сохраняя душевное равновесие, спросил:
- С чего ты взял, что мы как хипстеры?
- Ну, - философски сказал Грантер, - если коротко, то конверсы.
- Конверсы, - повторил Прувер и нахмурился. Бедняга, подумал Грантер, живет в неведении.
- Это такие неудобные кроссовки, - великодушно пояснил он и продолжил. - Но ты так любишь одеваться как бомж, и единственная растительность на твоей башке - это борода, что делает тебя еще бОльшим хипстером, чем Курфейрака с его бабочками и Комбефера с его огромными очками вместе взятых.
Он замолчал и понял, что во всей комнате стоит тишина. Все смотрели на него. Комбефер дрожащей рукой снял свои огромные очки без диоптрий и кинул на пол.
Грантер огляделся и поправил сползшую набок шапочку
- Грантер, - строго произнес Анжольрас. - Иди поспи.
- Точно! - поддакнул Курфейрак.
- Мы проводим, - сказал Жоли, и он с Леглем взяли Грантера под локти и вытянули из "Мюзена".
Грантер снова почувствовал душевную боль и необходимость в ее заглушении.
- Давайте напьемся, - и он с надеждой посмотрел на Легля.
- Не дождешься, - ответил тот.
- Это тебя за хипстеров, - мстительно добавил Жоли.
Анжольрас дождался, когда компания выйдет, а затем повернулся к Комбеферу.
- Это серьезное оскорбление, да?
- Ну как тебе сказать, - пожал плечами тот. - Для кого как.
- Погугли, - посоветовал Курфейрак, поднимая с пола очки Комбефера и надевая их. - Мне идет?
Он повертелся, чтобы все сидящие в комнате увидели, и вытащил из внутреннего кармана пиджака зеркало.
- Зря ты Грантера прогнал, - прошептал Комбефер Анжольрасу. - Насчет Курфейрака он был прав.
Курфейрак его не услышал, но Анжольрас был озадачен. Тем же вечером он открыл браузер полный решимости разобраться в данном вопросе.
Через три дня, изучив около сотни блогов, Анжольрас дождался Грантера, и когда тот вошел, объявил:
- Внимание!
Все обернулись к нему.
- Все помнят, так не так давно Грантер безосновательно назвал некоторых из нас хипстерами.
- Да! - подтвердил Жоли.
- Помним!
Курфейрак в приливе чувств стукнул кулаком по столу.
- Ребят, - растерянно пробормотал Грантер. - Вы что, правда обиделись?
- Я провел исследование! - продолжил громко Анжольрас. - И выяснил причину, почему Грантер так себя ведет!
- Как? - не понял Грантер.
- Называешь нас хипстерами, - услужливо пояснил Легль.
- Все дело в том, что Грантер латентый хипстер! - заключил Анжольрас и, подойдя к нему, положил руку Грантеру на плечо. - Не бойся принять себя. Здесь никто не будет смеяться над тобой. Даже если ты и один из...
- Мы все равно тебя любим, Эр прописное, - уверил его Баорель.
- Не бойся самовыражаться, - добавил Прувер.
- А я-то думал, к чему все эти шапочки, порванная одежа в странных пятнах, щетина, грязные волосы, - вслух рассуждал Комбефер. - Я и думать не мог...
Грантер стащил у Баореля пиво и пил его большими глотками. Ничего, думал он, вскоре они поймут, что они такие же.
А пока Комбефер спокойно поправлял свои очки без диоптрий, Курфейрак косил под Доктора Кто, Прувер плел фенечки, Легль закупался в секонд-хэндах, и все были абсолютно счастливы. Они не знали, что Анжольрас вскоре узнает их тайны.


URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонаж: Прувер, персонаж: Курфейрак, персонаж: Баорель, персонаж: Жоли, персонаж: Легль, тред: 117

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

09.03.2015 в 23:39

модерн!ау, джен пока, отрывок

Когда его дочь упорхнула в свою комнату строчить письма возлюбленному, Вальжан тяжело опустился на стул, запустив пальцы в седые волосы.

-Мариус? Мариус! Мариус, Мариус...

На другом конце Парижа Жоли отшатнулся от расчихавшегося Мариуса и, тщательно протерев руки стерильной жидкостью, предложил ему таблеточку.

-Не убивайся ты так, 24601, - Жавер явно наслаждался разворачивающейся на его глазах трагедией, - он вполне достойный молодой юноша. Насколько можно таковым быть с его количеством задержаний.

-Ты! – обвиняюще ткнул пальцем ему в плечо Вальжан, и Жавер, изобразив на лице, крайнюю степень отвращения, отвел от себя его ладонь. – Подсовываешь мне своего женишка-уголовника!

-Он жених не мне, а твоей дочери,хм. Да и не думаю, что бы он согласился бы на иной расклад.

Жавер пробормотал что-то еще, но в этот самый момент Вальжан уронил голову на согнутую в локте левую руку – другую так и не отпустил инспектор, - и видавший виды предмет мебели задрожал дубовыми ножками под напором его отчаяния. Жавер вовремя подхватил свою чашку с чаем.


URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Вальжан, персонажи: старшее поколение, персонаж: Жавер, тред: 117

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

17.01.2015 в 14:06

Мелкодрабблов в тред.

11: Serial Killer vs. Detective!AU

Эпонина не боится гулять по ночам. Тех, кого положено избегать, она часто видит дома. При встрече Бабет цедит сквозь зубы «А, ты…» Монпарнас демонстративно отворачивается, со скучающим видом рассматривая своё отражение в витрине – всё ещё недоволен её отказом участвовать в последнем деле. Звенигрош мелькает где-то в тени, на грани восприятия – она не уверена. Мир такой чудной, когда долго не ешь.
Живоглот пытается предупредить её об опасности. Эпонина не боится – она видела статьи с кричащими заголовками. Мертвы уже четверо, все – девушки из благополучных семей, миловидные, обожаемые окружающими. Найдены с шёлковым шарфом на шее.
Город встревожен. Полиция боится не успеть, родители – потерять своих дочерей, тёмные личности – оказаться на свету из-за усиления охраны. Эпонина смотрит на панику словно со стороны: с тех пор, как Мариус отказал ей, причин цепляться за жизнь особо нет. На что она рассчитывала? Она совсем не похожа на элегантных красавиц с мрачных фото. Хриплый голос, мешковатая одежда, худоба – её можно принять за парня.
Скользкий шёлк жжёт Эпонине пальцы. Она не уверена, получится ли, но терять нечего. Шарф, найденный в комнате Мариуса, нужно вернуть владельцу.

25: Modeling!AU

- Переспи с ним уже, наконец,- советует Фейворитка, рассматривая цветы на столике Фантины.
- Серьёзно, тебе стоит удалить коренные зубы. На фото их не видно, а подумай, какой овал лица получится!- советует мадам Тенардье между показами.
- Беги отсюда и возвращайся домой,- советует Симплиция, когда Фантина возвращается из обморока за кулисами.
Фантина не слушается. Она обещала дочери стать легендой – может быть, так будет легче её найти. А если нет, она будет красавицей за двоих. Как посмели те, кто забрал её малышку, сказать, что она вырастет уродиной?

Road Trip!AU

- Прекрасно. Мы застряли. Я говорил, не надо брать с собой Легля?
- Не переживай так,- отмахнулся Курфейрак.- Заночуем где-нибудь, а утром догоним остальных.
- Где? Ты вообще что-нибудь видишь? Я – только дождь. Стой, куда ты без зонтика! Ну вот. Теперь он встретит по пути интересного собеседника и пропадёт с концами, а нам ночевать в машине.
Мюзикетта мрачно молчала. Недельный отдых за городом начался в полном соответствии с её опасениями.
URL комментария

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонажи: старшее поколение, персонаж: Эпонина, персонаж: Фантина, персонаж: Курфейрак, тред: 115

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

29.12.2014 в 21:11

бывш. анон с кирпичом разгребал тут черновики и нашёл фикло, которое ещё на флэшмоб с 50 аушками переводил, но забыл запостить. такшто держите, а я пошёл обратно.


archiveofourown.org/works/1697366

e/R, блажь оосная, оскорбление чувств верующих вероятно, бгг, перевод местами вольный, вычитывать лень.

Сама идея свободной воли откровенно слабая, вот в чём проблема.
Или это просто Грантер был неправильным ангелом.
У ангелов есть одно-единственное предназначение — прославлять Господа. Конечно, осуществлять это на практике можно по-разному, но весь смысл существования ангелов заключается в том, чтобы служить подтверждением Божьей силы, могущества и любви. Грантер мог бы с уверенностью сказать, что он это предназначение не выполнял, что было само по себе любопытно, потому что у ангелов не было свободной воли, а значит, он не должен был быть на это способен. Так что Грантер наверняка был неправильным ангелом.
— Это я, — сказал Грантер. Яркое пламя меча Мариуса слепило глаза. — Позволь мне пройти?
— Моя задача — охранять врата, — возразил Мариус.
— От людей, — сказал Грантер. Формально, так оно и было.
Пламя потускнело, затем погасло, и Грантер увидел лицо Мариуса. Тот явно был в замешательстве — но они были друзьями, если можно так сказать, и поэтому Мариус поднял меч и освободил Грантеру путь, а затем снова встал на стражу.
Райский сад почти не изменился за несколько тысячелетий. За его пределами люди ковыряли землю, придавали миру новый облик и процветали. Но здесь деревья, кусты, цветы оставались каждый точно на своём назначенном месте, вечно спелые плоды застыли во времени.
Грантер бродил босиком меж деревьев. Давно он здесь не был. Чувство было похоже на... ностальгию. Это человеческое слово — ангелам, чья память не подвержена власти лет, ностальгия ни к чему. Грантер и раньше думал, не становится ли он человечным. Он слишком много времени провёл среди них — прятался в их тени и смотрел на них, когда они спали, подслушивал их молитвы его Отцу и наблюдал, зачарованный, как они создают отношения, и разрывают их в клочья, и создают снова.
Но Грантер бы никогда не сумел понять в полной мере, каково это — быть человеком. Люди были наделены чертами, которых у ангелов не было, взять хоть ту же свободную волю. И потому ангелы, со всей своей способностью к безграничному милосердию, любви и гневу, могли сострадать людям и оплакивать их, но никогда не смогли бы по-настоящему их понять.
Но как же Грантеру было любопытно.
Грантер подобрал единственный плод, который когда-либо падал на землю в райском саду, тот, на котором были отчётливо видны следы двух укусов, и провёл пальцем по краю укуса, пачкая кожу соком. Все люди помнили историю Адама и Евы, но, скорые на суждения, тыкали обвиняющими перстами в Еву, хотя она всего лишь повиновалась любопытству Грантера. Любопытству, которое так и не было тогда утолено.
Потому что когда Адам и Ева вкусили плод, они обрели знание, которое Грантеру было недоступно. Ещё одно различие отдалило людей от ангелов.
Грантер взглянул на перепачканный красным палец и прижал его к губам. Ангелы не нуждались в пище; их рты были созданы для того, чтобы прославлять Господа. Сок плода растворился на языке, и Грантер судорожно вдохнул, когда его накрыла волна ранее недоступных ему ощущений. Он откусил от плода, брызнувшего сладостью, и начал жевать — странное движение челюсти, которое приносило ему всё новые ощущения каждый раз, когда он сжимал зубы. Теперь он знал, каково это — чувствовать ностальгию. Он также знал, каково чувствовать тоску, и зависть, и страх, и ненависть, и желание.
Грантер выронил плод и поднял взгляд к небу.
— Прости меня, Отец, ибо я согрешил. — И он рассмеялся с внезапным восторгом. Сарказм для него тоже был новым чувством.
Что-то поднялось внутри него: то была благодать, бьющаяся в нём и во всех его братьях в унисон; вскоре он услышал, как со свистом рассекают воздух крылья спускающегося Анжольраса. Должно быть, к нему воззвал Мариус, не зная, как быть с просьбой Грантера.
Анжольрас остался парить над землёй, чтобы не оказаться ниже Грантера. В облике ангела Анжольрас был меньше ростом, с более широким размахом крыльев — он был создан более быстрым, более выносливым; Грантер был больше, крепче, выглядел внушительней.
— Что ты здесь делаешь, Грантер? — спросил Анжольрас.
Однако Анжольрас не был Господом, всего лишь глашатаем Его воли, и потому не мог видеть всего. Не мог знать, что Грантер только что совершил.
— Просто прогуливаюсь в парке, — ответил Грантер. Это не было ложью, но лгать он теперь тоже был способен.
— Ты знаешь, что нам не позволено здесь быть. Никому не позволено.
— Правда? Отец изгнал только людей.
Анжольрас взглянул на Грантера, нахмурившись; этот хмурый взгляд когда-то повергал в прах города, внушал ужас армиям, обращал бесстрашных мужей в молящих о пощаде безумцев.
— Это явно подразумевалось.
Грантер улыбнулся.
— Закон суров, но это закон. И я следую его букве. — Анжольрас его не понял, разумеется; он был неспособен понять. — Ты гневаешься на меня?
— Нет. — Анжольрас не тратил гнев на недостойных. — Мариус был... в замешательстве. Уже тысячелетия никто не нарушал покой этого места.
— Поцелуй меня, — сказал Грантер. — Ты так давно целовал меня в последний раз. Ещё до людей.
— Ты в немилости.
— И останусь в немилости на веки вечные. — Грантер раскинул руки в стороны. — Но я лишь выполнял то, что Он желал от меня.
— Я знаю, — сказал Анжольрас машинально. Они уже говорили об этом множество раз. Не имея свободной воли, Грантер не мог предать Отца, и потому среди ангелов существовало негласное признание того, что Грантер исполнял Божью волю. Единственным другим объяснением было бы то, что Грантер — ущербный ангел, но это было бы парадоксом. Такого не могло быть. Всевышний Создатель не мог совершить ошибку.
Грантер никогда не пытался возразить, но отсутствие возражения — не ложь. И вот опять — проблема со свободной волей. У Грантера её не было до того, как он вкусил плод, а значит, всё это наверняка было частью Божьего замысла.
— Любишь ли ты меня и теперь? — спросил Грантер.
Это был коварный вопрос.
— Разумеется, — сказал Анжольрас, который не мог ответить по-другому. Способность любить всё сущее накладывала свои ограничения. Но вкус плода освободил Грантера от её оков: теперь он мог манипулировать другими, а этому он научился от людей уже давно.
— Тогда почему же ты меня не поцелуешь?
— Ты для этого пришёл в райский сад?
Анжольрас быстро — как всегда — учился избегать той правды, которая ему не нравилась.
Грантер пожал плечами, и листва на деревьях затрепетала от поднятого его крыльями ветра.
— Ты больше не спускаешься на землю. А мне заказан вход на небеса.
— И поэтому ты выбрал нейтральное место, — признал Анжольрас, наклоняясь вперёд вопреки всем своим сомнениям. Должно быть, что-то — некая невидимая сила, шёпот Создателя, безымянный инстинкт — предупреждало его об истинных намерениях Грантера, но Грантер не дал ему шанса услышать.
— Поцелуй меня, — произнёс Грантер.
— Ты искушение, — сказал Анжольрас, и такая нежность звучала в его голосе, что за ней можно было бы не услышать ужасную правду, которую несли его слова.
Анжольрас склонился к нему и коснулся губами его губ.
Грантер обвил руками его талию и приподнялся на цыпочках, встречая его на полпути. Уже давно, слишком давно он не чувствовал прикосновения тела Анжольраса к своему телу, крепкую хватку его пальцев на своих плечах, лёгкого шёпота его длинных волос у своей щеки.
Плод ещё лежал у него во рту, не проглоченный, не переваренный — существа, не нуждающиеся в пище, не нуждались и в пищеварительной системе.
Анжольрас почувствовал вкус плода на его губах, на языке, и потрясённо выдохнул, попытался отстраниться, и Грантер прижал его к себе ещё крепче, ещё отчаянней, пока Анжольрас не всхлипнул и перестал вырываться, вжался в него всем телом, слизывая вкус плода с его губ.
Грантер чувствовал, как Анжольрас изменяется — не физически, но становясь одновременно чем-то меньшим и чем-то большим, как его разум обретает даруемое плодом познание, как его дух крепче привязывается к его ангельскому телу. Он силился понять все те новые вещи, которые теперь были ему доступны; его тело поникло, крылья замерли, и Грантер подхватил его, не давая упасть на траву.
Наконец Анжольрас отстранился — тяжело дыша, с широко распахнутыми глазами, с растрёпанными волосами, такой, каким он никогда не мог быть раньше. Он дрожал в объятиях Грантера; губы его были запятнаны красным соком плода.
— Ты обманул меня, — произнёс Анжольрас и прижал ладонь к губам; остатки сока стёрлись с них от прикосновения.
Выглядел он почему-то не слишком огорчённым.
— Да, — согласился Грантер. Он наверняка был худшим созданием в мире, просто должен был быть, потому что не чувствовал ни капли раскаяния. Впрочем, он же был дьяволом. — Поцелуй меня ещё раз.
Анжольрас послушался.
Он сложил крылья за спиной, и Грантер пробежал пальцами по длинным перьям, падая вместе с Анжольрасом на землю — падая в пучину греха. Он провёл пальцем по приоткрытым губам Анжольраса, по скуле, вдоль перьев; костяшками пальцев легонько провёл по пояснице, по ягодицам, ниже, наблюдая, как Анжольрас хватает ртом воздух, впервые в жизни почувствовав возбуждение.
Они избавились от одеяний из небесного света, оставшись обнажёнными, открытыми; Анжольрас скользнул в его объятия, и Грантер прижал его к себе, покрывая чистую кожу обжигающими поцелуями.
— Я всегда любил тебя именно так, — сказал Грантер. — Но ты никогда не понимал.
— Как такое возможно? — спросил Анжольрас. Он был сбит с толку, растерян; он терял самого себя и даже не обращал на это внимания. — Мы ангелы, мы неспособны любить, как любят люди.
Грантер сжал его бедро, побуждая развести ноги; наклонился и снова поцеловал, чувствуя вкус небесного нектара и запретного плода одновременно, слыша, как Анжольрас стонет в ответ.
— Разве ты не знал? Я неправильный ангел.
— Нет, — выдохнул Анжольрас и, обнимая Грантера за шею, притянул его ближе. — Теперь я знаю. Ты не неправильный. Это чувство не может быть неправильным. Люби меня, Грантер.
Грантер отвёл с его лица прядку мягких волос и улыбнулся.
— Во веки веков. Аминь.
URL комментария

@темы: категория: слэш, автор: неизвестен, персонаж: Анжольрас, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, персонаж: Мариус, тред: 115

---

[Склад Дежурки]

Пишет Гость:

21.06.2014 в 23:18

шушедраббл

Грохот сапог затих вдали. Курфейрак с напряжённой улыбкой прижался к стене переулка.
- Не думал, что доведётся убегать с лекции,- и добавил в ответ на взгляд Комбефера:- Я в порядке.
- У тебя пуля в плече. Ты не можешь быть в порядке. Надо обработать рану.
- Предлагаешь воззвать к милосердию граждан?
- Предлагаю навестить Грантера. Он живёт недалеко.
Грантер, судя по заспанному виду, гостей не ждал.
- У меня не убрано,- беспокойно заметил он.
- Ничего.
- Очень не убрано, друзья мои. Я искал вдохновение, но не нашёл.
- Курфейраку необходимо тебя навестить.
Грантер увидел прикрытое курткой ранение и окончательно проснулся.
- Проходите скорее. Надеюсь, они не будут шуметь.
Комбефер помог другу сесть.
- Мне нужна чистая ткань, горячая вода и острый нож.
Грантер кивнул, собрался что-то сказать, безнадёжно махнул рукой и спустился к квартирной хозяйке. Комбефер осматривал рану, Курфейрак пытался казаться беззаботным.
- Удивительно,- с нервным смешком заметил он,- я потерял немного крови, но уже теряю ясность сознания.
Комбефер проследил за испуганным взглядом и увидел серое существо размером с ладонь, прыгавшее у края кровати.
- Я тоже это вижу,- успокоил он.
Вернулся Грантер с чайником и ножом. Он открыл шкаф, чтобы достать чистую рубашку, и навстречу ему радостно выпрыгнули ещё три клубка.
- Что это такое?- спросил Комбефер, протирая руки.
- Где? Ах, это. Видите ли, я решил завести морских свинок. Весьма полезные животные. Известно ли вам…
- Морские свинки крупнее,- прервал Комбефер.
- Хорошо, признаю – это мыши. Аккуратностью, увы, я одарён не был с детства, к тому же краски обладают притягательностью для грызунов…
- Мыши не имеют опушения.
- Неужели ты не сосредоточишься на ране? Подумай, что, если твоя рука дрогнет…
- Грантер.
- Хорошо-хорошо! Это мои музы, танцующие в пыли…
- Грантер.
- Понятия не имею, что это такое,- Грантер развёл руками.- Они шатаются по комнате, лезут на палитру, шуршат по ночам и, похоже, зарождаются в пыльных углах. Я пытался от них избавиться, но они множатся.
- Занятно,- отметил Комбефер, перевязывая рану.- У тебя в комнате завёлся новый вид. Чем они питаются?
Клубки, взволнованно переговариваясь, запрыгнули на кровать, обсудили вынутую пулю, собрались рядом с Курфейраком в плотный попискивающий шар. Один подобрался к Комбеферу, пробежался по руке и возмущённо откатился к Грантеру.
- Очень занятно,- прищурился Комбефер.

URL комментария
Пишет Гость:

30.07.2014 в 19:19

шушедраббл 2, Эпонина

В углу что-то шевельнулось. Эпонина перехватила кочергу поудобнее и ткнула ей в копошащийся ком. Положим, дома было грязно, однако раньше крысы днём не вылезали.
Раздался писк, треск, и в руке у Эпонины осталось полкочерги. Прежде чем она успела что-то сделать, ком распался на много мелких бесхвостых существ. Ушей у них вроде бы тоже не было, зато имелись блестящие чёрные глазки.
- Вы не крысы,- обвиняюще сказала она.
Существа явственно захихикали. Нападать они больше не пытались, так что Эпонина смогла их рассмотреть. Существа делились на две группы: в первой были крупные и наглые клубки с угольно-чёрной шерстью, вторую составляли маленькие серые создания в светлых пятнах.
- Что вы такое?- Эпонина протянула руку, и клубки, устремившись потоком, окутали её наподобие тёплой шали. Один из чёрных свалился в карман отцовской куртки, некоторое время отчаянно пытался выбраться, затем что-то нашёл, радостно пискнул и затих. Эпонина осторожно извлекла его. Клубок сжимал в зубах монетку и выглядел довольным жизнью.
- Не вздумай есть эту штуку,- нахмурилась Эпонина.- Ещё подавишься. Эх, будь у меня побольше денег, я бы и сама поела, и вас угостила.
Чернушка мигнула, выплюнула монетку и укатилась в тёмный угол.
- Ты чего, обиделась?
Не добившись ответа, Эпонина пожала плечами и вернулась к болтовне с остальными. Клубки оказались умнее, чем можно было бы ожидать от кусков пуха – они понимали то, что им говорят, и выполняли простые поручения. Пока Эпонина раздумывала, нельзя ли научить их показывать фокусы, чернушка вернулась, неся в зубах туго набитый кошелёк.
- А вы полезные зверьки,- хрипло рассмеялась Эпонина, взвесив добычу на ладони.
URL комментария
Пишет Гость:

04.09.2014 в 21:32

шушераббл, Жавер

В детстве Жавер учился читать с наивной надеждой, что книги помогут ему понять других людей. Спустя некоторое время он признал, что единственный, кого можно понять таким образом – автор книги, после чего был склонен рассматривать чтение как бесполезное занятие. Разумеется, существовали и толковые книги, но прямо сейчас Жавер продирался сквозь невыносимо сентиментальную историю наивной девушки, проникаясь ощущением загубленного вечера.
Из кармана выпала табакерка. Жавер наклонился поднять её и столкнулся взглядом с круглым мелким существом. Существо пришло с компанией, так что перед креслом образовалось нечто вроде серого коврика.
– Отдай немедленно,– нахмурился Жавер.
Существо молча отползло с табакеркой в зубах. Остальные, пропустив подругу, сомкнули ряды.
– Зачем она тебе? Она же несъедобная.
Добытчица подтвердила его слова грустным писком, но возвращать табакерку не спешила. Остальные смотрели на него выжидающе, не мигая. Жавер без страха входил в тюремные камеры и тёмные переулки, но теперь ему стало несколько не по себе.
– Нечего на меня смотреть. Хотите есть – стройте глазки квартирной хозяйке.
Меховая лужица пришла в движение, существа взволнованно запрыгали, наполняя воздух пронзительным щебетом. Воспользовавшись суетой, Жавер швырнул в них книгу – хоть на что–то пригодилась. Некоторые, в том числе незадачливая воровка, остались на месте, уцелевшие разбежались по углам и вопили оттуда. Подобрав табакерку, Жавер осторожно взял на руки ушибленный клубок. Существо казалось бескостным, точно сшитая из меха игрушка с глазами–бусинками и вырезанным ртом, но было живым и тёплым. Очнувшись, оно встряхнулось и издало невыразимо жалобный писк.
– Кто бы вы ни были, уходите, откуда пришли. Мне не нужен беспорядок.
Клубки, сбившись в стаю, демонстративно прошмыгнули мимо. Оправившееся от удара существо спрыгнуло с его ладони и поспешило за подругами. На пороге оно обернулось, грустно вздохнуло и торопливо укатилось.

ещё один, с Грантером и Комбефером

– Всего одну!
– Ни за что,– мрачно отозвался Грантер.
– Я понимаю твоё нежелание отнимать чужую жизнь, даже столь малую,– продолжил уговоры Комбефер. – Но, увы, исследование живого невозможно без изучения мёртвого. А поскольку ни одной умершей особи ты не находил – не находил, верно? – я прошу пожертвовать одним твоим питомцем.
– На что тебе маленькие секреты этих крохотных созданий? Обрати свой взор к звёздам, погрузись в океанскую бездну, словом, раскрывай тайны, достойные твоего гения, не разменивайся на мелочи.
– Тебе их жаль,– понимающе кивнул Комбефер.- Что ж, я не вправе настаивать. Однако признай, мы имеем дело с уникальным видом живых существ. Они не едят и не пьют, кроме тех случаев, когда их угощают – следовательно, им доступен иной источник энергии, возможно, солнечный свет. Мы не наблюдали их рождение или смерть, более того, они не растут. Твоя гипотеза о самозарождении из пыли опровергает результаты опытов Спалланцани…
– Всё это очень интересно,– не выдержал Грантер,– но зачем определять их место в животном мире, описывать строение, ставить опыты? Они не кажутся мне перспективным домашними животными. Напрасный труд, друг мой, напрасный труд.
Комбефер покачал головой.
– Наука близка искусству. Они могут служить для повседневных, практических целей, но в основе своей являются проявлениями свободы духа; учёный – тот же мечтатель. Я не хочу заставлять твоих малышей трудиться, подобно лошадям или курам, на благо человека. Мне лишь хочется выяснить, что они собой представляют. Прошу, хотя бы дай им имя, чтобы я смог зафиксировать их поведение, не прибегая к прозвищам!
– По–моему, ты усложняешь, им подойдёт и прозвище. Но коль скоро ты идёшь мне навстречу и обещаешь не мучить их, держи подходящее имя – шуши.
– Шуши? Но… почему?
Грантер поймал спрыгнувшее с плеча существо на полпути к бокалу.
– Почему нет?
URL комментарияПишет Гость:

01.12.2014 в 16:57

Шушеапокалипсис затянулся, извините.
– Убери их, будь любезен.
Грантер ответил пьяной улыбкой.
– Аполлон, не будь таким строгим. Неужели ты не тронут попытками этих маленьких созданий стать полезными?
– Они создают беспорядок.
На самом деле Анжольраса беспокоило не то, что шуши целеустремлённо стаскивали к баррикаде всё, что могли поднять, а то, что некоторые из них забрались ему на плечи. Он подозревал, что пушистый воротник сбивает решительный настрой окружающих.
– Предоставим им полную свободу действий! Увидишь, они не подведут. Не то, что я,– почти шёпотом закончил Грантер.
– Но они только мешают. Минутку, что это ты несёшь?
Пробегавшая мимо шуша остановилась, положила груз на землю и гордо распушилась. Она несла полицейский значок.
– А теперь покажи, где ты это взяла,– попросил Анжольрас.
Грантер не стал отвлекать его признанием, что эту шушу он ранее не видел. Лишившись собеседника, он принялся хаотично бродить, то помогая кому–нибудь, то останавливаясь посреди потока, чтобы разлиться вдохновенной речью. В один из таких моментов его прервал невысокий парень в старой одежде.
– Вы не видели Мариуса Понмерси?
– Он покинул нас ради лучшей участи. Зарево битвы ничто по сравнению с розовеющим восходом, а тем более – с розовеющими щеками возлюбленной. Кое–кто скажет, что это трусость, но я отвечу: что толку сражаться за будущее, в котором некому жить?
– Он ещё придёт,– мрачно возразил юноша.– Должен прийти.
Из–под его фуражки раздался гневный визг.
– Ой, да замолчите вы!
– Простите моё любопытство – что там?
– Сам не знаю,– юноша жестом фокусника снял фуражку, в которой притаились шуши двух расцветок – чёрные и серые в золотистую крапинку.- Они просто появились у меня дома.
– Я бы посоветовал сходить к Комбеферу, но вероятность того, что он сможет продолжить исследования, крайне мала. С другой стороны, он обрадуется.
Комбефер обрадовался настолько, что не заметил ни перебранки, ни выстрела. Только когда в мучительной тишине заговорил Анжольрас, он на время оставил гипотезы. Трагическое происшествие пригасило радость близкого открытия, и всё же Комбефер не оставлял попыток разобраться.
– В двух случаях из трёх в квартирах было неубрано. Но мы не можем полагаться на совпадение, нужно что–то, объединяющее всех вас. Может быть, принадлежность к мужскому полу?
– Кхм. Я бы не стал на это рассчитывать.
– Почему? Ах да, слишком расплывчато. Что же общее у легкомысленного художника, строгого полицейского и…
– Гамена. Знаете, из тех, кто неделями дома не бывает.
Пробило десять.
– Они идут!
Воздух наполнился щебетом, и шуши хлынули на баррикаду.
– Кто идёт?
– Французская революция!
– Огонь!
Знамя упало, срезанное шквалом пуль.
– Не стреляйте, пока они не приблизятся. И нужно поднять знамя.
Защитники замерли. Выйти наверх сейчас означало погибнуть.
– Я схожу,– вызвался гамен.
– Вас как минимум ранят, подумайте. Это храбрый, но неразумный поступок.
– И пусть! Вся моя жизнь – цепь неразумных поступков. Хоть один раз сделаю что–то полезное.
Белкой взлетев на баррикаду, юноша взмахнул знаменем.
– Да здравствует Республика! Свобода! Равенство! Братство! Ничего не забыл?
– Огонь!
Гамен покачнулся, но устоял.
– Вы можете убить нас – придут другие. Всегда будет тот, кто поднимет знамя!- так же стремительно он слетел вниз и уже там прижал руку к груди.
– Не ранены?
– Нет, кажется.
Из рукава его рваной блузы выскользнула шуша, с тихим стуком упала на землю и рассыпалась комком пуха. Комбефер поспешно наклонился, но не нашёл ничего, кроме серого меха и пули.
– Не понимаю. Ни одно живое существо не обходится без внутренних органов. И, если задуматься, как комок пуха остановил пулю?
Курфейрак, существенно менее увлечённый этой загадкой, смотрел на гамена, точно пытаясь что–то понять.
– Вы ведь девушка, так?- спросил он наконец.
– И что с того? Что, ваше равенство недостаточно равное для меня?- огрызнулась та.- Я делаю то же самое, что и остальные, и не уйду.
– Вы очень храбрая,– улыбнулся Курфейрак.
– Нет, мне просто всё равно. Но спасибо.
– Как вас зовут?
– Эпонина.
URL комментария

запись создана: 23.06.2014 в 18:31

@темы: категория: джен, автор: неизвестен, персонаж: Грантер, персонажи: младшее поколение, рейтинг: G — PG-13, персонаж: Комбефер, персонажи: старшее поколение, персонаж: Жавер, персонаж: Эпонина, персонаж: Курфейрак, тред: 104, тред: 105, тред:109, тред: 114